ЛИСИЙ ПЕРЕВАЛСОБРАНИЕ КОРЕЙСКИХ РАССКАЗОВ XV–XIX вв
Перевод с корейского и китайского Д. Д. Елисеева
This book is published under the support of the Korea Literature Translation Institute
Составитель и ответственный редактор серии доктор филологических наук, профессор А. Ф. Троцевич
ПРЕДИСЛОВИЕ
«Если у нищего нет проса, он мог бы поесть медовых блинчиков», — изрек царский сын. Не правда ли, вы уже слышали что-то похожее? А между тем истории, собранные в этой книге, переводятся впервые. Вряд ли знала супруга Людовика XVI, которой приписывают слова: «Если у народа нет хлеба, он может есть пирожные», — о своем корейском предшественнике Чеане, незадачливом сыне короля Йечжона. Да и подозревала ли она о существовании корейского государства? Мария-Антуанетта была женщиной отнюдь не глупой, за Чеаном же, как говорит писатель XVI в. О Сукквон, закрепилась слава круглого дурака.
В разных концах земли, в разное время сказаны одни и те же слова. Но кто может поручиться, что они придуманы именно этими людьми? Во всяком случае, молва одинаково характеризует антипатичных народу персонажей царствующего дома, закрепляя за ними нелепое представление о жизни подданных.
Похожей, несмотря на различие культуры европейской и культуры дальневосточной страны, оказывается психология юмора, техника создания смешного. И то, над чем смеялся средневековый кореец, может быть смешным и для нас. Многое в этой книге покажется знакомым и по-человечески понятным.
Вместе с тем что-то в этих очень разных занимательных миниатюрах, быть может, удивит, покажется странным, непривычным. И это естественно: корейская литература, как и всякая другая, есть часть культуры народа, отражение его истории. А история страны — как человеческая жизнь: нет прожитых одинаково веков, нет на свете двух государств, которые прошли бы совершенно одинаковый путь.
В этой книге собраны наиболее интересные произведения авторов XV–XIX вв., от анекдота, сказки, плутовской новеллы до довольно развернутых повествований, по сложности сюжета близких традиционному роману. Есть среди них и такие, которым жанровое определение трудно подобрать.
В Корее в те времена такие рассказы объединяли в сборники, в таком виде их и распространяли. Эти сборники получили название пхэсоль, что значит «пустые речения». Надо сказать, что пхэсоль продолжали жить в литературе и пользоваться успехом у читателей вплоть до XIX в., в период расцвета таких жанров, как роман или повесть.
В сборниках пхэсоль, иногда состоящих из нескольких книг, шли подряд неозаглавленные сюжетные истории, перемежавшиеся с краткими заметками о разведении табака, например, или рассуждением о повышении цен, пейзажными очерками, сведениями о разных обычаях и т. д. — короче, включалось все, что «видят глаза и слышат уши». В нашем сборнике рассказы озаглавил переводчик, который включил сюда сочинения из собраний, составленных разными авторами (названия этих собраний приведены в нашем издании после имени автора).
В традиционном обществе к пхэсоль относились как к литературе «второго сорта», считали, что эта проза не описывает действительные события, не содержит примеров образцового поведения и не учит «гуманности и справедливости». Сами авторы часто подчеркивали, что писали свои сочинения без всякой цели, а, например, просто потому, что шел дождь, и некуда было себя девать от скуки. Поэтому в названиях собраний пхэсоль нарочито подчеркивалась несерьезность, исключительно развлекательность записанного, иногда их так и называли — «записки от скуки».
Авторы, образованные чиновники, занимались подобным литературным творчеством на досуге, как правило, для собственного удовольствия или вообще удалившись от дел в смутное время. Они здесь выступали (особенно в ранних сборниках) скорее собирателями занимательного, забавного, любопытного, чем сочинителями. И творческий элемент сводился к некоторой литературной обработке, неизбежной при записи, а надо сказать, что писали они только на литературном китайском языке (даже в собраниях XIX в.). Но с течением времени в сборниках пхэсоль все более появлялось собственно авторских новелл, очерков, заметок.
Авторы собраний, как правило, были учеными-конфуцианцами — людьми рационалистического ума, отвергавшими суеверия. Их привлекало необычное, удивительное. Но удивлялись они не сверхъестественному, а тому, что порождали человеческие отношения. Если же автор все-таки записывал какой-то случай «из жизни духов», он непременно стремился найти ему разумное объяснение. Чаще же эти фантастические случаи использовались для порицания человеческих слабостей или для разоблачения суеверий («Змей монастыря Хвачжанса», «Лисий перевал»).
Такой рационализм был в традициях историографии.
В наследство перешел и стиль. Его особенностями остаются сдержанность и простота. Стиль авторов пхэсоль обычно прост и беспристрастен, как стиль историка, стремящегося сохранить объективность того, что он излагает. При этом переданное «чужое слово» отделяется от слова автора. «Историк сказал» — так со времени китайского историографа Сыма Цяня, жившего две тысячи лет назад, начиналось суждение историка о только что изложенных событиях. И мы узнаем эту традицию в концовках корейских новелл и анекдотов. Кроме того, в рассказах мы видим непременное упоминание конкретного места события (не «в некотором царстве») и четкого времени — даты — подчас и там, где речь идет о придуманных героях.
В соответствии с установившимися вкусами авторы пхэсоль избирают героями своих произведений исторических лиц, нередко — прославленных современников. И мы видим, например, что героями анекдотов и новелл выступают исторические фигуры — государственные деятели, сановники при дворе, литераторы. Веселые проделки известного писателя Лим Че (1549–1587) привлекли внимание Лю Монина (1559–1625); в его же новелле «Черепаховый суп» повествуется о том, как друзья подшутили над Ли Чесином (1536–1583), с чьим рассказом «Женитьба Пхунсана» читатель ознакомился несколькими страницами ранее.
Однако проза малых форм обращается не к официальной стороне жизни известных людей. Забавные рассказы характеризуют их с человеческой стороны, сохраняют в памяти поколений как людей живых, со слабостями и пристрастиями, достоинствами и недостатками. Человек в обычной жизни, в быту, в житейских ситуациях интересен авторам пхэсоль. Правда, пока еще в ситуациях чем-то необычных: смешных, неожиданных, гротескных. Обыденное входит в литературу как необычное, поразительное. Обыкновенное пока не привлекает корейских авторов и долго не будет привлекать: оно еще не способно доставить эстетическое наслаждение. Утверждается эстетика необыкновенного в обыденном.
Литература открывает для себя новый мир — пестрый и разнообразный. Открывает она и нового героя. Знаменитые исторические лица — не единственные персонажи пхэсоль. Героями этой литературы становятся представители самых разных слоев: чиновники — от важных сановников до мелкой сошки, крестьяне и купцы, монахи и веселые вдовы, девицы из благородных семей, родственники государя и сами государи, певички и студенты, прославленные поэты и безымянный люд.
Пхэсоль, пожалуй, больше других литературных произведений говорят нам о корейской жизни тех времен. Из пхэсоль мы узнаем, что шутка и розыгрыш были частью корейской жизни — она была куда разнообразнее, менее скучна и не так уныло-серьезна и торжественна, как это может показаться, если верить произведениям официального характера. Проказничали веселые школяры, шутили министры и государи, жены не всегда были преданны, а вдовы не всегда хранили верность покойному супругу. Все говорит о том, что между официальной моралью и реальным житьем-бытьем корейца того времени были существенные расхождения, и арку «верной жене», случалось, заслуживали несколько неожиданным образом (новелла Лю Монина «Верной жене»).
В литературе той поры заметно внимание к отдельным свойствам, качествам человека, стремление сосредоточиться на каком-то одном из них. В пхэсоль эти качества чаще всего «бытовые»: жадность, глупость, и они — предмет насмешек. Но смех в пхэсоль не безобидный. Здесь не всегда смеются над скупым и глупым вообще. Богатым глупцам в смешных ситуациях достается больше. Дурно воспитанным оказывается министр и сын сановника. Дураками — царская родня и сын государя («Круглый дурак», «Играют в шахматы-чанги», где царского родственника оставил в дураках старый солдат). Высмеиваются развратные ханжи, осуждаются жестокость, бездушие, алчность, особенно если этими качествами обладает чиновник, употребляющий во зло данную ему власть. Но, пожалуй, больше всего достается буддийским монахам, чьи незадачливые похождения всегда заканчиваются плачевно.
Это в значительной степени объясняется конфуцианской позицией авторов, стремившихся улучшить нравы, выявив недостатки людей и указав на них. Однако за всем этим угадываются также демократические черты той фольклорной основы, что лежит в большинстве пхэсоль — народного рассказа, анекдота.
Интерес к устной традиции у авторов пхэсоль велик. Шутка, бытовавшая в народе, пословица, анекдот, плутовской рассказ находили место в сборниках.
Мы можем также встретить примеры бродячих сюжетов: так, поступок, свидетельствующий о сыновней почтительности (герой убивает коня, по привычке доставившего хмельного хозяина к певице-кисэн, с которой ему запретили видеться родители), закрепленный в одном из ранних сборников за известным полководцем древности Ким Юсином, увязывается в истории Лю Монина с крупным государственным деятелем XV в. Хван Сусином, что говорит о свободном хождении этого сюжета.