— Да как же это у сына вдовы может появиться младший брат? — удивилась тогда госпожа Нам.
Однако впоследствии женщина эта вторым браком вышла замуж в семью Ли, родила сына, который и стал для Юна младшим братом. А Ли помогал государю Сечжону управлять государством, имел исключительные заслуги, пользовался большим влиянием в стране. Оказывал помощь правительству и Юн. Потому-то и пожалован был ему уезд в управление.
Помощник главы палаты Пак Ичхан — сын высокопоставленного чиновника Пак Ансина[31]. С детства он имел характер вольный, независимый, отличался красноречием и любил шутку, был великодушен и прям. Этим он был похож на своего отца.
В юные годы Ичхан проживал в Санчжу. Учился он с ленцой, увещеваний отца с матерью не слушал. Он был дружен с сыновьями соседки-вдовы, которыми верховодил. Вместе они гуляли и развлекались. Когда подошел срок экзаменов, вдова попросила Ичхана:
— Мои сыновья тоже собираются пойти на провинциальный экзамен. Только они совсем ведь еще малолетки, трудно им одним будет. Не можешь ли ты пойти вместе с моими сыновьями да присмотреть за ними?
И вот Ичхан прибыл со своими друзьями на экзамен. Толпами пришедшие студенты, глубоко задумавшись, писали сочинения. «Я пришел со своими дружками за старшего, — подумал Ичхан, — и если не попаду в список, то люди надо мной ведь непременно смеяться станут!» Сделав над собой усилие, Ичхан взял кисть и написал сочинение. И вот объявили: он занял первое место! Ичхан быстро отправил письмо отцу. «На экзамен тучами слетелись студенты со всей провинции, — писал он. — Они волновались и гремели, как гром. А первое место, батюшка, занял ваш сын. Разве он не прославился?!»
С тех пор воодушевленный Пак Ичхан употребил всю свою волю в служении государству и в результате достиг высоких степеней. Сначала Ичхан был принят на службу в Секретариат государя. По тогдашним обычаям вновь принятый в Секретариат назывался «синнэ» — «вновь прибывший». Сослуживцы требовали с него выпивку и угощения, всячески притесняли и издевались над ним. И только через пятьдесят дней новичку разрешалось занять место рядом с другими чиновниками. Его называли — «избавившийся новичок».
А Ичхан, будучи человеком несдержанным, совершил много прегрешений в глазах ученых чиновников, и по истечении «положенного» срока они ему так и не разрешили занять место рядом с ними. Ичхан же не мог справиться с охватившим его негодованием, взял да и самовольно уселся на свое место. Причем держался он так, будто рядом с ним никого не было. И тогдашние люди говорили о нем, что, мол, этот новичок сам избавил себя от мытарств и сам разрешил себе сесть в Секретариате.
Однажды, когда Пак Ичхан был уже чиновником в Секретариате, случилось ему сопровождать высочайший выезд. Вдоль дороги, по которой должен был проследовать государь, для знатных женщин, что тоже хотели полюбоваться выездом, было поставлено множество шатров. Увидев руку некой красавицы, приподнявшей полог шатра, Ичхан громко воскликнул:
— Какая прелесть! Вот взять бы эту красавицу за маленькие яшмовые ручки да и привлечь к себе!
— Да как вы можете говорить такое об этой женщине? — упрекнул его один из чиновников. — Ведь она же наверняка из знатной семьи!
— Пусть она из знатной семьи, — засмеялся Ичхан, — а я-то разве не из знатной?!
Вся свита государя громко расхохоталась. Вообще, Ичхан был очень красноречив и скор на остроумное словцо.
Когда высокие сановники отправлялись послами в китайскую императорскую столицу, продовольствием в дорогу их снабжали многие округа и уезды провинции Пхёнандо. И некоторые из них набирали столько добра, что становились настоящими богачами. А Пак Ичхан при докладах государю всегда резко осуждал эти злоупотребления.
Но вот случилось и ему самому отправиться послом к императорскому двору. Опасаясь, что в дальней дороге продуктов не хватит, Ичхан неожиданно для себя запас их больше, чем было нужно. Это стало широко известно, иные требовали произвести дознание. Уже на обратном пути, прибыв на почтовую станцию Синангван, Ичхан в отчаянии воскликнул:
— О! С каким лицом я покажусь при дворе?! — и покончил с собой.
О Сегём[32], который впоследствии стал правителем уезда Хамчжон, в юности отличался необыкновенной силой. Вместе со своим младшим братом, будущим правителем уезда Асон, сколотил Сегём шайку из таких же шалопаев, как он сам, и бесчинствовал, шляясь по деревням и поселкам. То они воровали кур средь бела дня, то затевали игру в хлопки, изо всех сил шлепая по ладоням друг друга. И считали это вполне достойным занятием.
Все эти юнцы, которые потом стали правителями уездов Кванчхон, Кванвон, Чхоннын, Хёнбо и известными конфуцианскими учеными, боялись Сегёма, ни в чем не смели ему прекословить. Все они вместе учились и жили в конфуцианском училище. Если Сегём просил у студента какую-нибудь вещь и не получал ее, то он просто не давал этому студенту заниматься. В спальных помещениях училища было очень холодно. Так Сегём приказывал студентам ложиться в его постель и греть ее. Только после этого сам ложился под теплое одеяло. У одного студента на всем теле появились гнойники, которые покрылись коростой. Сегём приказал другому студенту сковыривать эту коросту, засовывать ее в хлебец и есть. Больной при этом кричал от боли, а того, кто ел хлебец, вырвало. Сам же Сегём хлопал в ладоши и громко хохотал.
— Этот Сегём слишком уверен в своей силе, — как-то сговорились студенты, — потому так и издевается над нами. Доколе же мы терпеть от него будем? Давайте-ка все скопом неожиданно набросимся на него да и вздуем хорошенько. Небось сразу отстанет от нас!
Однажды Сегём сидел под окном. Один студент вцепился ему сзади в волосы, другие схватили за руки и за ноги, все вместе на него навалились. Однако Сегём, собрав все силы, сбросил с себя нападавших и вскочил на ноги. Студенты в страхе разбежались, а будущий правитель уезда Кванвон почтительно подхватил Сегёма под руки. Будущий правитель уезда Кванчхон, спрятавшись за колонну, крикнул, чтобы разжалобить Сегёма:
— Мой младший брат умирает!
Сегём всячески издевался над кванвонцем, позорил его. Если Сегём приказывал ему есть землю — он ел. Приказывал называть себя мужем его сестры — называл. В конце концов он велел кванвонцу величать себя его отцом!
Кванчхонец, который слышал этот разговор, издалека с опаской закричал:
— Да потерпи ты еще немножко эти муки, только не смей называть его отцом!
В год пёнчжа[33] близился весенний экзамен. Сегём и еще четверо студентов жили в одной комнате и вовсю штудировали книги.
Как-то будущий чиновник расчетного ведомства Ю Чо, проснувшись, объявил:
— Видел нынче ночью сон — наполовину хороший, наполовину дурной!
— Что за сон? — спросил Сегём.
— Да вот, — ответил Ю, — будто из нашей комнаты воспарили в небо пять змеев, но один из них вдруг рухнул на землю!
— Нас тут пятеро, — возмутился Сегём. — Трудимся, не ленимся. Что ты еще болтаешь о дурных приметах? А ну-ка живо кричи: «Змей, упавший на землю, — это я»! — Ю Чо прокричал эти слова. — Да что это за имя — «я»?! — и Чо снова прокричал, что змей, упавший на землю, это он — Ю Чо.
На следующий год четверо из них успешно выдержали все экзамены, впоследствии стали крупными чиновниками, имели заслуги. И только один Ю Чо до старости терпел невзгоды и, даже ступив на чиновничью стезю, высоко подняться не смог.
Державший вместе со мной экзамены некто Син носил густую рыжую бороду, был мал ростом и горбат. При всем при этом был он человеком дотошным, обладал твердым, как косточка плода, характером и ни в чем, даже в самом малом, не уступал другим.
Когда он стал чиновником в Ведомстве ритуала, в его обязанности входил надзор за актерами-музыкантами и кисэн. Син обходился с ними очень жестоко, и кисэн слагали песни, в которых высмеивали его. А еще Син терпеть не мог съедобных трав и грибов.
— Ну что за вкус у этих вещей? — восклицал он. — И чего это люди их так любят?!
— Господин Син, — смеялись над ним сослуживцы, — конечно же, совсем не такой, как все люди!
Услышал Син как-то пение иволги и говорит:
— Вот красота! Поет птица-хохотун!
— Да ведь это же иволга, — возразили ему чиновники. — Как можно называть ее птица-хохотун?!
— Она поет «хо-хо», — упрямился Син, — значит, она птица-хохотун, а никакая не иволга!
Все чиновники смеялись над упрямством Сина, и кто-то тогда сложил о нем такой стишок:
Ходит с рыжей бородой
карлик-кривобок.
Угнетает всех кисэн,
с ними он жесток.
Трав съедобных он не ест
и грибов не хочет.
Да к тому же у него
иволга хохочет.
Чхон-ги, дочь художника Палаты живописи Хона, красоты была бесподобной. Однажды пришла она по какому-то делу в ведомство. А Со Тальсона — был он молод тогда — после изрядной выпивки со своими сослуживцами как раз доставили туда же. Увидев девушку Хон, Тальсон подошел к ней, сел рядом, в упор уставился на нее и глаз отвести не мог.
А начальником ведомства в то время был первый министр Нам Чи[35]. Заметив Тальсона, разглядывавшего девушку, он сказал:
— Так ли уж велика провинность этого конфуцианца? Живо освободить его!
Тальсон нехотя вышел и сказал с досадой своим сослуживцам:
— Ну что за суд за такой поспешный? Преступнику надо было дать возможность оправдываться. Потом произвести дознание. А то не разобрались даже — прав я или виноват. Ну к чему такая спешка?!