Чиновник, услышав эти слова, удивился и с сомнением спросил:
— Если так, то почему же вчера вы скрылись, а сегодня разыскали меня да еще принесли мне много денег и риса? В чем же дело?
Тогда Чхве Кён ответил:
— Я чувствую к вам глубочайшее почтение и поэтому ради нашего знакомства принес деньги и рис. Правда, это немного, но я надеюсь, вы благосклонно примите мой маленький подарок! И если вы хотите знать, почему я сначала скрылся, а теперь сам пришел к вам, то я сейчас все подробно расскажу. Мой покойный батюшка и Ким Ки издавна дружили семьями и всегда во всем помогали друг другу. И еще, до того как отец занял у Ким Ки десять тысяч лян, этот человек сам часто занимал у нас деньги. Обычно он не отдавал их сразу, задерживая то года на два — на три, то лет на пять, и отец никогда ни одним словом не упрекал его за это.
А мы в первый раз взяли у него десять тысяч всего лишь год назад, и тут, к несчастью, батюшка захворал. Ким Ки подумал, что если отец неожиданно умрет, то ему не получить денег. За несколько дней до кончины батюшки он в тревоге пришел к нам в дом и, даже не расспросив как следует о болезни, начал всячески поносить своего должника и громко кричать, требуя немедленно вернуть ему деньги. Батюшка умолял его подождать и обещал непременно вернуть деньги, когда поправится. Но Ким Ки закричал, чтобы он и думать об этом не смел, и принялся пуще прежнего ругать и оскорблять его. Отцу стало еще хуже, и он неожиданно скончался. Я с трудом набрал несколько сот лян и потратил их на похороны. А вчера Ким Ки пришел выразить мне соболезнование, и когда я прислушался к его причитаниям, то услышал, что после каждого слова он добавляет: «О мои денежки! О мои денежки!» Я не подал вида, что слышал это, и попросил его, как водится, отведать вина и выкурить трубку; но он отказался и потребовал, чтобы я тут же принес ему деньги. И я, мальчишка, попав в такое положение, подумал, что если смогу отдать ему эти десять тысяч через несколько лун, то он не обратится в суд, но если же ему недодать хоть одну пхуну, то без суда не обойтись. И еще я подумал, что все имущество, которое у нас осталось, стоит не больше трех тысяч лян, а этого, конечно, мало, чтобы с ним расплатиться. Да и прими он эти три тысячи лян, вся наша семья останется без жилища и умрет с голоду! Я думал-думал, но не мог ничего придумать! Когда он снова пришел, я сказал, что у меня осталась только одна сотня, и я не могу сейчас отдать ему десять тысяч. Тогда он очень разгневался и передал вам жалобу и расписку. Моя судьба была в ваших руках, и я решил скрыться на время. Затем я подумал, что, повидавшись с вами, может быть, придумаю какой-нибудь выход. В вашей воле, конечно, убить меня или оставить в живых, поэтому я и пришел к вам за помощью, как к старшему брату. Умоляю вас, обдумайте как следует все и спасите меня от гибели!
Чиновник, выслушав Чхве Кёна, подумал: «Много лет служу я в этой должности, а такой большой подарок получаю впервые! Стоит, пожалуй, повести дело в его интересах, без особого, конечно, риска!» Он склонил голову и, сидя, как деревянный истукан, помолчал некоторое время, а потом сказал:
— Мне и самому не нравится неблаговидное поведение этого мошенника Ким Ки. Хотя смерть Чхве Мо и явилась для него ударом, однако, как ни смотри, со стороны Чхве Мо никакого преступления нет. Кроме того, разве порядочные люди поступают, как этот Ким Ки? Так обойтись со своим другом мог только отъявленный негодяй! У него на уме одни деньги, и он не знает, что такое настоящая дружба, этот бесчестный неблагодарный человек! Однако о том, что у Ким Ки есть расписка Чхве Мо на десять тысяч лян, известно судье, да к тому же по его жалобе в суде уже начато дело. Впрочем, деньги и рис мне придется забрать. А то разве поверят, что у вас осталась всего сотня лян? Да и вряд ли я тогда смогу помочь вам!
Чхве Кён, плача, проговорил:
— Если вы не уладите это дело — мне останется только умереть! Но, поистине, величайшим благодеянием была бы для меня ваша помощь! Нельзя ли, кстати, мне взглянуть на эту расписку? Она ведь должна быть у вас!
— Да что же на нее смотреть? — удивился тот, а Чхве Кён ответил:
— Да я хочу взглянуть, нельзя ли тут использовать одну маленькую уловку, о которой знали бы только вы да я! Не беспокойтесь, ничего страшного не случится. Покажите, пожалуйста, мне эту расписку!
Чиновник, решив посмотреть, что из этого выйдет, вынул расписку и, показывая ее Чхве Кёну, спросил:
— Какую же это хитрость вы придумали? Если только ваша выдумка в самом деле толковая, то уж будьте уверены, я не пожалею сил для человека, который носит траур! Говорите же поскорее!
Тогда Чхве Кён скромно сказал:
— Когда пишется денежная расписка, никто не осмеливается неясно указать в ней сумму или исправить неверно написанное. Ведь из малого количества денег можно сделать большое, а из большого — малое. И тогда, даже если дело дойдет до суда, судья не сможет вынести приговор — ведь заимодавец может получить больше, чем дал, а должник — отдать меньше, чем взял. Одним словом, может произойти несправедливость. Вот я и хочу воспользоваться этим. Есть одна уловка, о которой будем знать только мы с вами. В расписке указана сумма в десять тысяч лян. Мы соскоблим ножом иероглиф «десять тысяч» и снова напишем его на том же самом месте. Вы оставите эту расписку у себя, а я завтра сам явлюсь в суд. Если судья меня арестует и прикажет заплатить деньги Ким Ки, то я попрошу расписку и, прочтя ее, сделаю вид, что удивлен указанной в ней суммой. А если к тому же вы поддержите меня перед судьей, то хитрость должна удаться! Что вы думаете об этом?
Чиновник ответил:
— Ваши слова разумны, и план, который вы предлагаете, пожалуй, осуществим! Выйдет — не выйдет, а попробовать надо. Я уж постараюсь, не беспокойтесь!
Тогда Чхве Кён маленьким ножом соскоблил иероглиф «десять тысяч», а потом снова написал его на том же месте. Получилось, будто иероглиф написан вместо какого-то другого! Чиновник тоже посмотрел и, засмеявшись, воскликнул:
— Если вам всего пятнадцать лет, а вы уже смогли придумать такую хитрость, то какие же великие дела вы совершите, когда будете постарше! Я хотя и не знаю, как завтра обернется дело, однако вы непременно придите в суд и поговорите с судьей!
Они проговорили до поздней ночи, а потом Чхве Кён почтительно попрощался и вернулся домой.
На другой день утром он добровольно явился в суд. Чиновник доложил об этом судье. Судья приказал арестовать его и ввести. Когда Чхве Кёна ввели, судья спросил его:
— Ты Чхве Кён?
— Да, я.
— Твой отец занял у Ким Ки десять тысяч лян. После смерти отца ты сказал Ким Ки, что у тебя осталась только сотня лян, и ты не можешь вернуть ему деньги. Так ли я говорю?
Чхве Кён ответил:
— Что верно, то верно.
Судья добавил:
— Твой отец написал перед смертью расписку на десять тысяч лян и передал ее Ким Ки. Я видел этот документ, нет никаких сомнений, все ясно. Почему же ты не хочешь расплачиваться, ссылаясь на то, что у тебя якобы осталось только сто лян? Разве это не мошенничество?
Чхве Кён ответил:
— Я, ничтожный, еще молод и не мог знать подробностей такого важного дела. К тому же я уезжал из дому учиться, а когда возвратился, мой батюшка обо всем заботился сам. Потерпев неудачу в торговых делах, он не мог вернуть Ким Ки даже ста лян! Не мог он отдать деньги и другим людям, которым должен был несколько тысяч. «Что же делать?» — восклицал он и постоянно тревожился о своих делах. Из-за этого он заболел, а потом и скончался. Я же знал только о том, что отец что-то должен Ким Ки. А Ким Ки, придя к нам в дом с соболезнованием по поводу кончины батюшки, сказал, что отец остался должен ему десять тысяч лян, и потребовал эти деньги. Я ответил, что ничего не знаю о десяти тысячах, что еще не покончил с похоронами и денег у меня нет. Отец говорил с Ким Ки всего лишь о сотне лян, а Ким Ки после кончины отца сказал мне, что имеет расписку на десять тысяч и что, если я их ему не отдам, он подаст жалобу в суд. И хотя Ким Ки ругал меня, разве мог я усомниться в словах своего батюшки и поверить словам постороннего человека? Разве мог я заплатить ему эти деньги, даже если бы они у меня были? А кроме того, Ким Ки совсем не похож на других людей. Уж если он не может забыть даже о каком-нибудь пустяке, то разве молчал бы о десяти тысячах лян целый год? Умоляю вас учесть, что я ношу траур, и как следует разобраться в этом деле!
Судья все это внимательно выслушал, оглядел Чхве Кёна, убедился, что ему не более пятнадцати лет, и подумал, что тот, пожалуй, говорит правду. Он грозно сказал:
— Если ты увидишь эту расписку, то, наверно, узнаешь ее. Прочти-ка ее хорошенько!
Подозвав чиновника, он приказал ему показать Чхве Кёну расписку. Чиновник передал расписку Чхве Кёну и сказал:
— Читай!
Чхве Кён взял расписку, прочел ее, повертел так и этак, почтительно возвратил чиновнику и сказал:
— Я внимательно прочел эту расписку и вижу, что все тут правильно, только вот иероглиф «десять тысяч» написан будто вместо какого-то другого иероглифа! Что же это такое? Разве можно так жестоко обманывать человека и требовать с него деньги, которых он не брал? Вообще-то Ким Ки и раньше отличался дурным поведением. Он ссужал деньги под большие проценты и если не мог получить их сам, то вытягивал при помощи взяток. Такая недобрая слава идет о нем повсюду. И если бы в суде внимательно расследовали это дело, то Ким Ки был бы сразу разоблачен. Я умоляю вас хорошенько все проверить!
Заинтересовавшись, судья тщательно рассмотрел расписку. И в самом деле, все иероглифы были написаны четко и не вызывали никакого сомнения, а вот иероглиф «десять тысяч» выглядел так, будто его написали вместо какого-то стертого иероглифа! Судья подозвал чиновника, и приказал ему тщательно рассмотреть расписку. А тот, играя свою роль, сделал вид, что внимательно разглядывает расписку, и потом доложил судье:
— В самом деле, совершенно очевидно, что иероглиф «десять тысяч» написан вместо какого-то другого, стертого иероглифа! Но мне ясно и не только это. Я знаю, что Ким Ки и раньше был известен в народе как ловкий вымогатель, а сейчас, прочтя расписку Чхве Мо, можно убедиться в справедливости этого. Он совершил такой бесчестный поступок, он дурно обошелся с этим юношей, а, кроме того, ложно обвинив его, старался ввести суд в заблуждение и обманным путем лишить человека имущества. То, что говорит этот юноша, пожалуй, действительно похоже на правду. Видимо, в расписке был написан иероглиф «сто», т