о есть речь шла об одной сотне лян, а потом иероглиф «сто» был заменен иероглифом «десять тысяч» и получилось совсем другое! Я со своей стороны также прошу вас учесть все это!
Расписка и слова Чхве Кёна насторожили судью, да и чиновник сказал о дурной славе Ким Ки. Пожалуй, и в самом деле Чхве Кён говорит правду. Разгневанный судья приказал чиновнику:
— Мошенника Ким Ки немедленно арестовать и доставить в суд!
Чиновник кликнул нескольких судейских служителей попроворнее и приказал им немедленно схватить и привести Ким Ки. Служители тут же отправились к дому Ким Ки. А сам Ким Ки в это время, узнав о том, что Чхве Кён арестован и находится в суде, очень обрадовался и подумал: «Эти мошенники, отец и сын, не хотели вернуть мои денежки! А если продать их дом, все вещи и землю, то можно сполна вернуть все, что мне причитается! Пусть теперь этот щенок на коленях умоляет меня — я не позволю ему задержать ни одной пхуны!»
Словом, Ким Ки был очень доволен.
Но вдруг дверь горницы открылась, быстро вошли здоровенные судейские служители и, осыпая его тумаками, злобно закричали:
— Ах ты, негодяй! Ты, говорят, ловко умеешь вымогать чужие денежки! Но сегодня, подлец ты этакий, тебе покажут, как грабить порядочных людей! На твой зад натянут воловью шкуру и будут нагревать ее! Сегодня ты узнаешь, что это такое! Из-за тебя, мошенник, нам пришлось тащиться сюда, в такую даль, и мы устали! Еще скажи спасибо, что мы к тебе пришли, живо выкладывай пятьдесят или сто лян!
И они продолжали избивать его. А Ким Ки, попав в такую переделку, не знал даже ее причины. Он не мог вынести побоев и, умолив служителей, чтобы они перестали, дал им пятьдесят лян. После этого они привели его в суд. Там сидел судья, перед ним стоял чиновник, а внизу во дворе распростерся на коленях Чхве Кён. Судейские служители поставили Ким Ки около лестницы. Судья свирепым голосом закричал:
— Этот негодяй — вор! Привязать его к скамье и, пока он не расскажет сам о своем преступлении, бить большими палками!
Служители крепко привязали руки и ноги Ким Ки к скамье, схватили толстые ясеневые палки и, встав по двое с обеих сторон, принялись изо всех сил бить его. А судья сказал:
— Ты прекрасно знаешь, в чем состоит твое преступление, и, если хочешь избежать смерти, расскажи обо всем сам!
Кроме того, он прикрикнул на судейских служителей:
— Если будете бить его слабо, то сами отведаете палок! Учтите это и бейте как следует!
Чиновник тоже приказал им:
— Сильнее бейте!
И служители, стоя вокруг скамьи, стали бить Ким Ки еще сильнее, приговаривая:
— Сознавайся! Сознавайся!
Так Ким Ки впервые в жизни отведал палок! Было очень больно, а удары не прекращались. Разве можно вытерпеть такую боль? И он подумал: «Раньше я часто привлекал к суду людей, которым ссужал деньги и которые не могли вернуть долг. Их били палками и заставляли уплатить мне деньги. А теперь страдания этих людей пали на меня за прошлые грехи!»
Он сказал судье:
— В самом деле, я, презренный, совершал кое-какие проступки, но я не знаю, за какой из них меня наказывают сейчас! Знать бы хоть, за что умираешь!
Судья грозно ответил ему:
— Слушай меня! С давних пор ты известен как ловкий вымогатель чужого добра. Ссудив немного денег, ты брал огромные проценты, получая на каждый лян — десять, на каждые десять — сто и тысячу, а на каждые сто — десять тысяч! И хотя ты стал самым богатым человеком в столице, алчность твоя не уменьшилась: теперь ты хотел обмануть Чхве Кёна и присвоить его имущество. Подлый вор! А ведь ты был старым другом его отца! Но вместо того, чтобы, как полагается честному другу, помочь его обедневшему сыну, ты, наоборот, переправил в расписке иероглиф «сто» на иероглиф «десять тысяч», стараясь обмануть этого юношу и ввести в заблуждение суд. Ты такой же преступник, как заправский вор, и наказывать тебя следует, как вора. Разве я могу не наказать тебя сурово и не предостеречь тем самым тебе подобных? Посмотри хорошенько на иероглиф «десять тысяч», который написан в этой расписке! — и судья подал ему расписку.
Ким Ки прочел ее. Было совершенно ясно, что иероглиф «десять тысяч» написан вместо какого-то другого! Разве мог Ким Ки сказать хоть что-нибудь в свое оправдание? Однако молчание могло обернуться еще хуже, и потому он сказал:
— Когда я получил эту расписку, все иероглифы были написаны отчетливо и не вызывали никакого сомнения. Если бы я знал, что может выйти, то прочел бы эту расписку внимательнее, когда получал ее. А теперь мне остается только пенять на себя за такую оплошность!
Судья закричал:
— Вы только послушайте этого негодяя! Ты же сам исправил иероглиф, а вину сваливаешь на должника! Разве ты не знаешь, что усугубляешь этим свое преступление?!
И он грозно приказал судейским служителям:
— Бейте этого негодяя до тех пор, пока он не признается, что переправил иероглиф своей рукой!
Служители снова схватили палки и стали бить его еще сильнее, чем прежде.
Кровь текла ручьем и орошала землю. Разве мог он вынести такое наказание? «Требуя деньги, я слишком грубо обращался с Чхве Мо и его сыном, а вот сегодня сам так тяжко страдаю, — подумал Ким Ки. — Но как же получилось с распиской? Там ведь ясно было написано „десять тысяч лян“, и кто переправлял этот иероглиф — ума не приложу! Однако слова судьи — сущая правда, конечно. И до, и после смерти своего старого друга я думал только о деньгах и из-за них дурно с ним обошелся. В самом деле, я негодяй, которого следовало бы убить! Вот если бы я остался в живых, то уж ни за что не стал бы повторять своих проступков. Я бы очистился душой и стал помогать своим бедным родственникам и друзьям, кому сотней лян, кому тысячей. Но только, наверно, не выжить мне сегодня!»
И он, плача, сказал:
— Хотя я, ничтожный человек, и говорил, что не переправлял иероглиф, однако я солгал. Иероглиф в самом деле переправил я, потому что хотел получить побольше денег с Чхве Кёна! Разве я могу доказывать свою невиновность и пенять на кого-нибудь, кроме самого себя? Но если бы вы соизволили оставить меня в живых, я бы сжег эту денежную расписку, и за то, что плохо обращался с сыном моего старого друга, не стал бы требовать с него ни одной пхуны! Уповаю только на вашу доброту. Умоляю, пощадите меня, ваша милость!
И он страстно просил судью простить его. Судья убедился, что палок Ким Ки досталось довольно — да к тому же он так горячо просил простить его! — и приказал снять его со скамьи и поставить на колени.
— Каждый человек в этом мире должен быть честным и справедливым, — сказал он Ким Ки. — Ты же из-за каких-то презренных денег забыл старую дружбу, забыл о справедливости. Оказывается, есть на свете такие заблудшие люди! Ну да ладно. Ты говоришь, что сожжешь расписку и, взяв у Чхве Кёна только сто лян, будешь считать это справедливым? И, кроме того, ты обещаешь, что не будешь больше получать с людей деньги нечестными путями? Помни об этом и впредь постарайся исправиться! Но если ты опять будешь ссориться с Чхве Кёном и требовать с него деньги, то не жди от меня пощады! — он сжег расписку и отпустил Ким Ки и Чхве Кёна из суда.
Ким Ки вернулся домой и задумался. Вопреки ожиданиям, он не только не получил денег, но еще неведомо как оказался вором и был здорово избит палками! Разве мог он понять, что произошло, и не чувствовать глубочайшей досады? С другой стороны, раскаявшись, он сказал себе: «Теперь я жалею о своем поведении и досадую на себя. И почему я так много думал о наживе и так мало о людях? Всю жизнь я только и делал, что копил деньги, но сегодня я чувствую, со мной произошла большая перемена. Теперь-то я не буду давать деньги в долг под проценты!»
В тот же день он взял сто тысяч лян и, заходя то в один, то в другой дом, просил своих друзей или просто бедных людей принять от него то сто, то тысячу лян. И все, кому он дарил деньги, радовались, горячо благодарили его и удивлялись, с чего это Ким Ки так расщедрился!
А Чхве Кён, вернувшись из суда, также задумался над своим поступком. «Хотя я и выиграл дело, использовав маленькую хитрость, однако то, что Ким Ки был назван вором и избит палками, — не дает мне покоя». В тот же день он продал дом, весь домашний скарб и выручил за все это около трех тысяч лян. Часть денег он истратил на покупку маленького домика, где и поселился с семьей, а на остальные — открыл торговлю. И хотя Чхве Кён был молод, однако, хорошо разбираясь в делах, не допускал ошибок и поэтому через десять лет сделался богачом, обладателем десятков тысяч лян! Тогда он снова подумал о Ким Ки: «Когда-то я не мог вернуть Ким Ки деньги, взятые у него моим отцом, и, поступив нечестно, устроил так, что его побили палками и вынудили сжечь расписку. Однако по натуре я не дурной человек. Я сделал это, когда у меня не было другого выхода, а кроме того, я надеялся разбогатеть и вернуть долг. Теперь, когда у меня десятки тысяч, я должен вернуть Ким Ки долг и, попросив прощения, прекратить старую вражду!» И он отправил к Ким Ки слугу с письмом, в котором горячо умолял простить его.
— Солнце уже садится, и скоро наступит ночь, поэтому скажи Ким Ки, что я приеду завтра утром и покаюсь в своем грехе! — приказал он слуге. И добавил строго: — Быстро возвращайся и сообщи ответ!
Слуга поклонился и ушел.
А Чхве Кён, приказав нагрузить на лошадей и волов десять тысяч лян, а также шелку на одежду и множество изысканных закусок, отправил все это вслед за слугой. Слуга скоро вернулся и доложил:
— Письмо изволили прочесть, очень удивились и приказали только передать, что из-за спешных дел письменного ответа не будет. А завтра надеются встретиться с вами и, вспомнив прошлое, все обсудить!
Чхве Кён, услышав ответ слуги, устыдился и глубоко вздохнул.
А Ким Ки был в горнице, когда слуга принес ему письмо от Чхве Кёна. В письме Чхве Кён горячо умолял простить его и писал, что возвращает деньги.
В это время во дворе Ким Ки неожиданно появились лошади и волы, нагруженные деньгами, великолепным шелком и всевозможными яствами! Ким Ки удивился и, не помня зла, выразил желание встретиться с Чхве Кёном, а деньги и товары принял и приказал спрятать в кладовую.