Ночную тишину разорвал лай собак — еще далекий, и как будто немного в стороне — но уже вполне различимый.
Рука справедливого человека крепко стиснула ему локоть.
— Давай, давай — нам нужно поторопиться!
У Джерри уже страшно кололо в боку, колено окончательно вышло из строя, и стало совершенно бесполезно — но к тому времени у них в поле зрения уже показалась небольшая группа камней, которые бледными силуэтами ютились на холме при свете ущербной луны. Тем не менее, он был изрядно удивлен тем, как, оказывается, близко к камням находилась ферма; должно быть, он кружил дольше, чем думал сам в своих странствиях.
— Здесь, — подойдя к ним поближе, сказал темноволосый мужчина, и резко остановился. — Здесь мы вас оставим.
— Вы… это сделаете? — выдохнул Джерри. — Но… но вы…
— Когда вы прошли… через них. Разве на вас ничего не было? Драгоценный камень, вообще любые драгоценности?
— Ну да, — сказал Джерри, совершенно сбитый с толку. — У меня в кармане лежал необработанный сапфир. Только он пропал. Это как будто…
— Как будто сгорел дотла, — мрачно закончил за него блондин.
— Ну, так что? — Последнее явно относилось к Темному, который еще колебался.
Его лица Джерри видеть не мог, но поза его говорила о нерешительности. Однако он был не из тех, кто размышляет долго — он покопался в кожаной сумке у себя на поясе, вытащил из нее какой-то предмет, и почти вдавил его в руку Джерри.
Что-то, еще хранившее тепло его тела, тяжело легло ему на ладонь. Какой-то небольшой камень. Граненый, какими обычно бывают камни в кольце.
— Возьми этот; он подойдет. Когда будешь через них проходить, — упорно твердил ему темноволосый, — думай о своей жене, Марджори. Думай всерьез; постарайся увидеть ее в своем воображении, и иди — уже без сомнений. Какого бы черта ни происходило, не думай больше ни о ком, даже о вашем сыне. Только о жене.
— Что? — Джерри был сражен. — Кровавый ад, откуда вам известно имя моей жены? И как вы узнали о моем сыне?
— Не имеет значения, — сказал человек, и Джерри вдруг узнал движение, каким он повернул голову, чтобы посмотреть назад, через плечо.
— Проклятье, — тихо сказал блондин. — Уже идут. У них там фонарь.
Так оно и было: одинокое пятно света мерно подпрыгивало над землей, как это бывало, если кто-то нес в руках фонарь. Но сколько ни вглядывался в темноту, Джерри не увидел за ним никого… и неистовая дрожь пробежала у него по всему телу.
— Tannasg, — буркнул другой человек себе под нос.
Джерри тоже знал это слово, и достаточно хорошо — тот имел в виду Духов. И обычно пребывавших в самом скверном расположении. Ну, как правило.
— Да, может быть… Голос брюнета был спокоен. — А, может, и нет. Самхейн уже не за горами, в конце концов. В любом случае, ты должен идти, парень, и прямо сейчас. Помни — ты должен думать о своей жене.
Джерри глотнул, и рука крепко сомкнулась вокруг камня. — Ну да. Да… верно. Тогда спасибо, — добавил он неловко, и услышал дуновение печального смеха этого темного незнакомца.
— Не беспокойся, приятель, — сказал тот. И с этим они оба исчезли — две неловкие фигуры, пробирающиеся по щетинистому жнивью в холодном лунном свете.
Джерри снова повернулся к камням. Сердце бешено колотилось у него в ушах… Они выглядели точно так же, как раньше. Всего лишь камни. Но эхо того, что он здесь слышал… Он сглотнул опять. Похоже, другого выбора у него не было.
— Долли, — прошептал он, пытаясь собрать образ жены воедино. — Долли. Долли, помоги мне!
Он сделал нерешительный шаг к камням. Другой. Еще один. И чуть не прикусил себе язык, когда чья-то рука тяжело легла ему на плечо.
Сжав кулаки, он развернулся, но темноволосый парень успел крепко схватить его за запястье.
— Я люблю тебя, — яростно прошептал ему темноволосый мужчина — и снова исчез, хрустя и шаркая сапогами по сухой траве, а Джерри так и остался стоять с разинутым ртом.
Из темноты донесся голос другого парня, раздраженный и слегка удивленный. Тот говорил совсем иначе — не так, как черноволосый, с более грубым акцентом — но Джерри понял его без труда.
— Зачем было говорить ему такие безрассудные вещи?
И Темный тихо ответил — но таким тоном, что привел его в ужас больше, чем все, что случилось с ним до сих пор.
— Потому что он не вернется. Для меня это был единственный шанс, другого не будет. Пошли.
Глава 5
Когда он снова пришел в себя, уже светало, и в мире все как будто притихло.
Даже птицы не пели, и воздух был холодным до озноба, как в ноябре, когда зима уже на подходе. Когда ему наконец удалось встать, он пошел осмотреться, шатаясь, точно новорожденный ягненок.
Самолета не было — но там, где он лежал раньше, на земле еще сохранялись глубокие рытвины. Правда, земля не была сырой; она, словно мехом, была густо покрыта травой и луговыми растениями — и не просто покрыта, это он понял, когда дохромал поближе, чтобы лучше все рассмотреть. Как будто сплошь была устлана циновками. Мертвыми прошлогодними стеблями.
Хорошо… если сейчас он был там, где надеялся быть… если он действительно попал… обратно… значит, он почему-то провалился вперед, еще дальше — а не в тот самый момент, который оставил?
И как долго все это тянулось? Год, или два?
Он присел на траву, слишком измученный, чтобы оставаться на ногах. Чувствовал он себя так, словно прошел пешком каждую секунду времени между Тогда и Сейчас.
Он все сделал, как сказал ему зеленоглазый незнакомец. Яростно, изо всех сил сконцентрировался на Долли. Но был просто не в состоянии не думать о крошечном Роджере, не было сил…
А как он мог? В картине, которая вставала у него перед глазами наиболее ярко, всегда была Долли, державшая парнишку на руках, у самой груди; это было то, что он видел постоянно.
И все равно — он это сделал. Он думал, что сделал это. Быть может…
Что же тогда могло произойти? — подумал он. Но времени, чтобы задаваться вопросами дальше, у него уже не было. Как не было времени продолжать топтаться на месте; все больше огней, подпрыгивая, приближались к нему в темноте, преследуемые грубыми криками Нортумбрии — кажется, на него продолжали охотиться — и он опять бросился к стоячим камням, и дела снова пошли из рук вон плохо, и даже хуже…
Он еще надеялся, что незнакомцы, которые спасли ему жизнь, отошли не слишком далеко.
Они пропали, сказал ему светловолосый — даже сейчас это слово пронзило его, как зазубренное стальное острие. Он сглотнул.
В голове мелькнуло, что хоть он и не там, где был тогда — но ведь он по-прежнему не знает, потерялся он сам, или нет? И где он теперь? Нет, скорее — когда?
На какое-то мгновение он остановился, и снова присел, собираясь с силами. Но уже через пару минут он услышал знакомый звук — низкое рычание двигателей, и шелест шин по асфальту.
Он сглотнул и встал, повернувшись к камням спиной, лицом к дороге.
На этот раз ему повезло — ну, хотя бы на этот… подумал он с кривой усмешкой.
Это шла колонна военного транспорта, и он лихо перемахнул через борт одного из грузовиков. Солдаты удивлялись его странному виду — он был изрядно помят, перепачкан, весь в ссадинах и синяках, и уже успел обрасти двухнедельной щетиной — но мгновенно предположили, что был он в самоволке, и теперь тайком пытается проникнуть обратно на базу. Они посмеивались, и понимающе подталкивали его локтями, но явно ему симпатизировали, и когда он признался, что сейчас без гроша, быстро пустили по кругу чью-то пилотку, и собрали денег достаточно, чтобы купить билет на поезд из Солсбери, куда направлялся их транспорт.
Он изо всех сил старался улыбаться, и поддерживать общий треп, но достаточно скоро они от него устали, и вернулись к своим разговорам, оставив его сидеть, покачиваясь на скамейке, ощущая ногами ровное гудение двигателя, в утешительном окружении товарищей.
— Эй, приятель, — сказал он небрежно молодому солдату, сидевшему рядом с ним. — Какой сейчас год?
Мальчик — ему вряд ли могло быть больше семнадцати, но Джерри почувствовал вес пяти лет разницы между ними, как будто их было все пятьдесят — посмотрел на него широко раскрытыми глазами, потом со смехом закричал:
— Что ты там пил, отец? С собою, часом, не прихватил?
Треп и шуточки вспыхнули снова, и переспрашивать он не стал.
Разве теперь это имело значение?
О путешествии из Солсбери в Лондон он не помнил почти ничего.
Люди посматривали на него с удивлением, но никто не пытался его остановить. Ему было все равно; ничто не имело значения, главное было попасть к Долли. Все остальное могло подождать.
Вид Лондона привел его в ужас. Разрушения от бомбежек были видны повсюду. Улицы были сплошь усеяны осколками стекол от витрин, уныло поблескивавших в бледных лучах солнца; другие были перекрыты шлагбаумами. Тут и там висели непреклонные черные предупреждения:
Прохода нет — НЕРАЗОРВАВШИЕСЯ БОМБЫ.
От Сант-Панкраса он шел пешком, ему просто необходимо было все это видеть; но сердце у него застряло где-то в горле, словно пытаясь его задушить, когда он увидел, что они тут натворили.
Некоторое время спустя он уже перестал различать детали, воспринимая воронки от бомб и груды обломков только как препятствия, как нечто, пытающееся остановить его на пути к дому.
Потом он добрался домой…
Щебень был уже собран вдоль улиц в кучи, но вывезти его еще не успели. Огромные почерневшие куски разбитого камня и бетона лежали, сложенные, словно погребальные пирамиды, там, где некогда стояла Терраса Монтроуз.
Вся кровь в его сердце остановилась, застыла при виде этого зрелища. Он ощупью нашел перила, и стоял, бездумно перебирая кованые железные прутья, чтобы удержать себя от падения… но это было еще не все.
Конечно, нет, холодно подсказывал ему рассудок. Все исчезло за время войны, не так ли? Расплавлено, разбито, разрушено — и сделали это самолеты. И бомбы.