Я зашел в комнату, закрыл за собой дверь и обратился к Господу: «Господи, если такое мое состояние — результат чрезмерной усталости, то прошу у Тебя силы для служения. Не могу поверить, что физическая слабость может быть препятствием в служении благовестия. Если же это нападки сатаны, то я сейчас осознанно становлюсь под защиту Твоей крови. Аминь».
С того момента у меня никогда больше не было таких головокружений.
Я — под Его защитой!
НЕ ПОНИМАЮ
У Антанаса беда. Его младший сын, Ионас, родился глухонемым. Он не может ни говорить, ни слышать. Ему сейчас пять лет. В нашей деревне его никто не научит языку жестов. Но он научился языку любви. Он видит, как сильно любит его отец, и радуется каждый раз, когда отец берет его с собой в поездку.
Антанас обычно на обед приезжает домой. Так и сегодня. Ионас это знает. Он сидит под навесом, где зимой хранится солома для подстилки коровам в сарае, и ждет отца. Йонас сидит на соломе и «поет». Его пение понимает только отец. Со стороны оно кажется странным и очень на пение непохожим.
Под приветливыми лучами осеннего солнца, убаюканный собственным «пением», Йонас засыпает. Он не слышит, как во двор хутора въезжает машина отца. Он не видит, как она разворачивается и задом сдает под навес. Он никогда и ничего больше не увидит.
Встречаю Антанаса. Вижу его опустошенные глаза и искаженное страданием лицо. Он не понимает, как это могло произойти и почему. Я этого тоже не понимаю. Я только знаю Отца, к Которому ушел Йонас.
ЧЕТЫРЕ ЧУДА ИЗРАИЛЯ
У меня в руках русский перевод доклада Пинхаса Лапиде из Франкфурта, с которым он выступал в честь 25-летия государства Израиль. Мне его Гена Фот из Киргизии прислал.
Он вряд ли мог себе представить, какую реакцию вызовет у меня этот доклад.
У каждого человека есть в жизни моменты, которые оказываются решающими на многие годы: они или помогают определиться по отношению к чему-либо, или меняют перспективу, с которой человек смотрит на окружающий мир — на прошлое, настоящее и будущее.
Я думаю, что эти несколько машинописных страниц, которые я получил по почте, были для меня явлением именно такого порядка: они изменили мое внутреннее восприятие.
Я все так же ходил на работу, все так же проходили собрания, у власти были все те же коммунисты, и их власть казалась незыблемой, все так же подвергались преследованиям церкви и проповедники, но я вдруг увидел, что мы стоим на пороге потрясающих изменений, ведущих к установлению Царства нашего Господа. Я увидел, что прямо сегодня исполняются пророчества Библии об Израиле, Иерусалиме и Его народе — евреях.
О чем говорил Пинхас Лапиде, еврей, профессор по Новому Завету, из Франкфурта-на-Майне?
О том, что евреи, рассеянные более чем в семидесяти странах в течение двух тысяч лет и собранные в один народ в стране Израиль, — чудо.
О том, что официальный язык страны Израиль, иврит, воскресший из мертвых язык Библии, — чудо.
О том, что сельское хозяйство в стране ученых, музыкантов, часовщиков и инженеров — чудо.
О том, что выиграть в течение 25 лет четыре войны против превосходящего в сорок раз противника — чудо.
Я убедился: Бог держит историю мира в Своей руке, и Он не передал Своей власти никому. Я не сразу заметил, что изменился стиль моих проповедей: из проповедей защиты, апологии они постепенно стали проповедями провозглашения победы и торжества Царства Господа Иисуса Христа, торжества силы Евангелия над властями этого мира.
ЭЛЕКТРИК
Мне моя работа нравится. Хорошую специальность выбрал для меня мой брат Андрей. Это он после школы отвез мои документы в город Фрунзе и сдал их от моего имени в политехнический техникум на отделение ЭССС (электрические станции, сети и системы). Так я стал электриком.
Так получилось, что в Литве, в нашем совхозе, я стал «главным» электриком и меня посылают туда, где причину неисправности нужно искать, где она не очевидна.
Вот и сегодня. Сижу в мастерских на бетонном полу возле сварочного аппарата, категорически отказавшегося работать. Выключаю рубильник, ищу окислившиеся контакты или перегоревшую обмотку. Пошевелил там и сям. Включаю — не работает. Выключаю, ищу дальше. Подтягиваю все контакты и подчищаю контакты ползунков, регулирующих силу тока. Включаю — не работает. Развожу руками провода подачи напряжения, чтобы можно было заглянуть внутрь аппарата, — ничего не видно.
Смотрю на рубильник, а он включен! Сижу на бетонном полу и держу в голых руках провода под напряжением 380 вольт. Я электрик, я знаю, что это значит. Медленно отпускаю провода и чувствую, как быстро забилось сердце. Не от страха — от осознания чуда.
В другой раз меня вызвали на мельницу. Трактор оборвал низко висевший кабель, и конец его упал в большую лужу. Когда тракторист попытался вытащить кабель, его сильно ударило током. Вызвали из мастерских электрика, его тоже бьет током при приближении к луже. Позвали меня. Я подошел к рубильнику, от которого идет этот кабель, — выключен. Иду к середине лужи, благо мы всегда в сапогах ходили на работу, беру в руки конец кабеля и касаюсь разорванных медных проводов.
— Видите, все в порядке, — говорю я трактористу и стоящему рядом с ним другому электрику.
— Этого не может быть! — восклицают они в один голос.
— Вы же сами видите, я держу провода голой рукой.
Иду к рубильнику, чтобы отсоединить порванный кабель, открываю ящик и... замираю. Кабель подключен прямо к подающим напряжение клеммам, а не к выходящим. Рубильник выключай не выключай — кабель постоянно был под напряжением.
Я ничего не сказал другим — слишком свято для меня присутствие моего Господа.
ТРИ УБИЙСТВА
Нас, верующих немцев, очень мало в Прибалтике. Мы разбросаны по трем странам, но почти все знаем друг друга по именам. Верующие почему-то считают, что говорить на похоронах — мое призвание.
Позвонили нам из одного литовского села, что неподалеку от города Кельме. Погиб молодой человек, отец нескольких маленьких детей. Его бросили грудью на работающую циркулярную пилу. Смерть наступила мгновенно.
Милиция сказала, что это несчастный случай. Никого при этом не было, никто ничего не видел. Но даже моему неопытному глазу видно, что упасть на крутящуюся пилу этот человек не мог, его кто-то на нее положил.
— Вы думаете, что нет свидетелей, никто ничего не видел? — спрашиваю я во время проповеди собравшихся жителей села. — Ошибаетесь. Бог видел тебя, видел твое злое сердце и то, что ты сделал. Ты думаешь, что Бог не видит твои окровавленные руки? Видит. Да, этот немец не попал на свою историческую родину и никогда уже не попадет. Но он сейчас у Того, Кто будет судить тебя. Это его Отец. Я знаю, что тебе стало страшно. И не напрасно. Ты был не один? Думаете, никто вас не видел? Не было свидетелей, как говорит милиция? Свидетель был. Он, Сам Бог, видел вас и будет судить вас.
Поздняя осень. С деревьев на кладбище слетают последние желтые листья. Небо затянуто низкими серыми облаками. На стыке Латвии, Литвы и России есть небольшое село. Там живет еще несколько семей немцев, которые подвергаются жестоким преследованиям и давлению со стороны властей.
Один из этих немцев работал кочегаром в сельской котельной. Там его и нашли, замученного, связанного толстой проволокой, так называемой катанкой. «Убийство на бытовой почве, — считает милиция. — Установить виновных не удалось». А в селе-то всего несколько человек, которые могли это сделать.
На похороны собралось почти все село. Группа молодых людей стоит поодаль. Моя проповедь обращена к семье и к этим молодым людям.
— Ваши слезы, дорогие родные, ваш траур по вашему сыну и брату видит и слышит Судия всех, Бог. Он — ваш утешитель. Бог не закрыл это дело, — я говорю громче и в сторону стоящих вдали. — Он видел, как били и скручивали проволокой невинного парня. Только потому, что он говорит не на латышском, а на немецком языке; только потому, что он хотел жить на своей родине.
Почему его не отпустили? Почему его убили? Чтобы нагнать страх на оставшихся! Сколько бы нас ни преследовали, сколько бы ни убивали, мы ничего против этого сделать не можем, мы — немцы. И мы хотим жить среди людей, которые нас не будут за это бить, мучить и убивать. И мы — верующие, мы знаем, что имеем вечную родину, в которую мы проводили нашего соплеменника, убитого вами.
Пропала пятнадцатилетняя девушка — единственная дочь вдовы, члена нашей церкви. Она не вернулась из школы. Последний раз ее видели на остановке автобуса, где школьники «ловили» попутные машины, которые шли в Гражионис, наш совхоз.
Милиция, верующие и жители села прочесывают близлежащие леса. Никаких следов пропавшей. По селу разошелся слух, что это мы, верующие, принесли ее в жертву нашему Богу. Жива в народе распространяемая атеистами пропаганда, будто баптисты приносят в жертву своих детей.
Меня , как юридического руководителя общины, вызвали на допрос. Странно быть допрашиваемым в качестве подозреваемого в убийстве. Допрос длится долго. Вопросы самого разного плана.
Следователь уехал. Директор сказал, что подозрение с нас снято. Эта весть тоже разнеслась по замершему в тревожном ожидании селу.
Но по изменившемуся к нам отношению людей стало заметно — нас стали бояться еще больше, чем тогда, когда КГБ решил за нами слежку установить (что не осталось скрытым от населения).
Через несколько месяцев недалеко от нашего села, в лесу, под грудой хвороста, охотники нашли труп пропавшей девушки.
Вся община собралась вокруг открытой могилы, вырытой в мерзлом грунте экскаватором. Глубокая печаль наполняет наши сердца. Вороны каркают в кронах деревьев.
Мне кажется, что они говорят о нас. Они принимают нас за чужаков, нарушивших их покой. Они правы.
Погибшая представляется мне юным ангелом в светлой одежде, покинувшим наш мрачный и враждебный мир. «Она там, куда мы все придем», — проповедует наш пресвитер дядя Володя Шпомер, как мы его все называем.