Перед пограничным контролем длинная очередь пассажиров. Как только пограничник берет в руки мой паспорт, он нажимает кнопку под столом, и ко мне направляются несколько человек в гражданском. В зале становится светлее: вижу людей с кинокамерами, направленными на меня. Фотограф не перестает делать снимки. Мне велят открыть чемодан, потом сумку. Ничего не находят. Вижу, что ищущие начинают волноваться.
Я спокоен, так как знаю, что не взял с собой ничего, что могло бы меня скомпрометировать. Потом меня уводят в отдельную комнату. Там меня раздевают почти догола и продолжают обыскивать.
Руководящий обыском сотрудник КГБ, лет около 30, холеный, очень уверенный в себе, сдается. Ничего не нашли. Он представляется старшим следователем Николаем Ивановичем из Рижского управления КГБ. Следователь по делу Яниса Рожкалнса. Он показывает мне копии моих тайных писем Янису и говорит:
— Господин Цорн, согласно материалам следствия, вы проходите по нему в качестве одного из главных свидетелей. Согласитесь выступить на суде в качестве свидетеля — и вы будете иметь возможность приезжать в нашу страну когда только захотите. Не согласитесь — ноги вашей никогда больше здесь не будет. Не видать вам ни друзей ваших, ни матери, ни родственников. Решать вам, но власть в наших руках.
Я недолго думаю. Выбора у меня нет. Не буду же я играть им на руку и свидетельствовать против моего друга и сотрудника.
— Господин следователь, — говорю я. — Свидетелем против Яниса Рожкалнса я выступать не буду. Отвечать на ваши вопросы я тоже больше не буду. Я гражданин ФРГ и говорить с вами буду только в присутствии нашего консула. Я делаю сейчас свое последнее заявление: будет еще и на нашей улице праздник.
Прошло двадцать лет со времени этого разговора и моего выдворения из СССР.
После заседания правления Эстонского филиала миссии «Свет на Востоке» я гуляю с моими друзьями, нашими миссионерами в Санкт-Петербурге Сергеем и Ритой Конторович, по улицам старого Таллинна. Проходим мимо бывшего центрального управления КГБ Эстонии, и вдруг мое сердце наполняется таким восторгом и ликованием, что не могу сдержаться и во весь голос кричу во славу Божью. Сергей и Рита удивленно смотрят на меня.
— На нашей улице праздник! — отвечаю я на их немой вопрос и не могу сдержать слез радости.
ДАР
В феврале 1988 года выпустили всех осужденных за Слово Божье. Некоторые получили предложение эмигрировать. В их числе был и Янис Рожкалнс.
В марте 1988 года стало возможно посылать по почте книги в Советский Союз всем желающим. В миссию приходило по три тысячи писем в день!
Первый грузовик, загруженный литературой, пересек границу: в тайниках нужды больше не было!
Яков Тильман не удержался и сфотографировал грузовик на площади у собора Василия Блаженного, на фоне Спасской башни Кремля. Могу себе представить его чувства!
В 1989 году я получил, наконец, разрешение посольства посетить по приглашению Союза баптистов Украины Советский Союз с официальным визитом. Поехали мы с Эльвирой. Приняли нас очень радушно. Мы посетили многие церкви. Старались ездить туда, куда иностранцы обычно не едут: в сельские общины, провинциальные города.
Мы увидели битком набитые молитвенные дома. В первых рядах везде — дети. Много детей. Нам их было немного жаль: собрания длятся по два-три часа; четыре, а то и пять проповедей, притом только для взрослых.
— Нужно что-то придумать специально для детей, — говорит Эльвира. — Может, перевести материал для воскресной школы.
— Это опять не для детей, а для учителей воскресных школ. Хорошо было бы издавать что-то, что дети получали бы сами...
— Детский христианский журнал!
Мы до сих пор не знаем, кому из нас первому пришла эта мысль. Мы считаем ее нашей общей идеей, которую дал нам Господь при виде такого огромного количества детей, вынужденных слушать недоступные их пониманию проповеди. В пути выбираем название.
— «Колокольчик».
— «Звонок».
— «Огонек».
— «Лучик».
— «Тропинка»!
На этом мы остановились. Наши дети потом говорили нам, что «Тропинка» — наш седьмой ребенок. «Дети — дар от Господа», — говорит Писание. В этом смысле наши дети были правы. Мы приняли этот журнал как дар от Господа.
По самым скромным подсчетам, у журнала более миллиона читателей. Эльвира готовит каждый очередной номер на русском языке, затем он переводится на украинский и немецкий языки.
Самая большая радость для нас — получать от детей и взрослых письма, в которых они пишут, что пришли к Господу и получили спасение благодаря чтению журнала.
А сейчас идет подготовка к изданию «Тропинки» на румынском и казахском языках. Страницы из «Тропинки» печатаются в нашем болгарском журнале «Пр озорец» и в литовском «Живые источники». А английское издание, по мнению нашего директора в США Андрея Бондаренко, только вопрос времени.
ВСПОМНИ!
В 1990 году я ехал поездом из Киева в Шяуляй. Через Вильнюс поезд проходил ночью. Я спокойно спал в то время, когда советские танки штурмовали телевизионный центр, расстреливали защитников независимости.
Утром на всех каналах телевидения одна программа и одни и те же картины: по всей Литве массы людей на улицах, демонстрации в городах, беспокойные лица пожилых, познавших на собственном опыте все опасности великих перемен. И постоянно повторяющиеся кадры вооруженного столкновения в телевизионном центре в Вильнюсе прошлой ночью, в ночь с субботы на воскресенье.
Я говорю свою первую проповедь в свободной Литве, в стране, которой еще предстоит свою свободу отстаивать. Как никогда раньше, ощущаю свое единство с этим народом.
Через несколько дней еду в Ригу, откуда хочу лететь домой. Даже в такое смутное время автобусы идут по расписанию. В Риге волнение. Весь старый город в баррикадах, на которых дежурят люди с автоматами.
Хожу среди них, пью с ними кофе. Еду в телевизионный центр на острове. Там везде костры и множество вооруженных людей возле них.
Поднимаюсь на самый верх в сопровождении молодого человека с автоматом. Передо мной — панорама города, ощетинившегося и затаившего дыхание перед одним из решающих моментов своей истории.
Почему я в эти дни попал в Литву и Латвию? Почему Бог устроил так, чтобы я был здесь именно в эти дни? Я думаю, что Бог мне просто решил кое-что напомнить. Он как бы напоминал мне: «Помнишь, что Я говорил тебе, когда ты посещал Пяткуса и Терляцкаса, собирал подписи под написанными тобою письмами в Комитет по правам человека в ООН, когда организовывал петиции в Комитет защиты мира и писал письма Юрию Орлову и Андрею Сахарову? Вспомни, как Я сказал тебе: оставь это дело Мне. Занимайся тем, к чему Я тебя призвал. Я знаю, знаю, что ты в конце концов послушался Меня. Потому Я и позволил тебе увидеть все это, увидеть собственными глазами».
РУБЕЖ
— Вызови, пожалуйста, врача. Мне очень плохо, — еле слышно говорю я Эльвире, сидящей возле моей постели.
Прибывший врач вызвал скорую. Меня перенесли в машину скорой помощи, и она, включив мигалки, помчалась в больницу.
Прихожу в себя. Надо мною суетится в панике врач скорой помощи. По-моему, он какими-то электроприборами заставил мое сердце опять работать.
— Говорите с нами, — просит медбрат и светит мне фонариком в глаза.
Врач в приемном покое больницы спросил меня, в чем дело. Я сказал, что от высокой температуры у меня останавливается сердце. Пока говорю с ним, чувствую, что мне опять становится плохо и я начинаю терять сознание.
Прихожу в себя за синей занавеской. Вокруг тихий говор. Зашел врач.
— О, вы пришли в себя! Это хорошо. Вы бывали гденибудь за границей в последнее время?
— Да. В Украине и в России. Но это не имеет отношения к...
Врач что-то записал и вышел.
Я вспоминаю, как это было в первый раз. Мы ехали с Андреем поездом из Киргизии в Казахстан. У меня была высокая температура, и я посреди степи несколько раз терял сознание. Поезд остановили на полустанке, где был врач, и тот сделал мне жаропонижающий укол. Мне тогда показалось странным, что из-за меня поезд в степи остановили и что врач-казашка спасла мне жизнь. Я спал до самой Караганды, где Ольга, наша сестра, уложила меня в постель и обложила горчичниками.
Потом это повторилось еще раз, перед самым отъездом в Германию. Стоял лютый мороз, был буран, а нам нужно было из Риги возвращаться домой. Дороги все замело. За несколько километров до дома мы застряли в глубоком снегу — по окна машины. Долго боролись, потом сдались. Проезжавший мимо трактор прицепил нас цепью и дотащил, поверх сугробов и заносов, до самого дома. Мы так промокли и продрогли, что болезнь не заставила себя долго ждать. Я помню только, что мне стало плохо. Очень плохо. Больше ничего не помню.
Теперь, зимой 1995 года, это случилось со мной еще раз.
Врача нет. Я чувствую, что мне опять становится плохо. Думаю: «А что, если я вот прямо сейчас предстану перед Господом? Может, мне как-то подготовиться нужно?» Молюсь. Благодарю Бога за прощение, которое Он мне дал благодаря крови Христовой. Благодарю за то, что Он взял на Себя все заботы мои о семье, если Он решил отозвать меня из этого мира. Думаю: «А как готовиться?» Вдруг осознаю, что мне, как Его ребенку, не нужно готовиться — Он меня приготовил.
Теряю сознание.
МОЕ ВРЕМЯ
Дне всегда казалось, что я живу не в свое время. Когда я был ребенком и жил в Казахстане, я часто уходил один далеко в степь между сопками, чтобы не видно было террикоников шахт и дыма от паровозов, ложился в зарослях караганика или в тени огромных лопухов и мечтал.
Надо мной только синее небо, редкие облака. Я слышал мерный грозный шаг пехоты Александра Македонского или топот конницы Чингисхана. Мимо меня пробегали охотники с каменными топорами в погоне за диковинными животными, или пастух пел недоступную моему восприятию песню и аккомпанировал себе на старинном инструменте. Черты лица его были такие чужие и такие близкие!