Из клуба мы с Андреем выходим одними из первых, надеясь избежать столкновения, но большая группа наших ровесников уже ждет нас на тропинке, по которой мы хотели уйти.
Вызвавший меня на поединок гораздо выше меня и, как мне кажется, сильнее. Все образовали круг, и раздается команда: «Давайте, начинайте». Я без слов налетаю на моего противника и бью его целой серией ударов в лицо, голову, грудь, куда попадаю. Он говорит: «Хватит!» Это общепринятый знак конца поединка. Длился он секунд десять, от силы двадцать. Паренек протягивает мне руку, а другой рукой вытирает нос, из которого сочится кровь. Мы — свои на Шлагбауме.
С моим противником мы учимся в одном классе. Друзьями мы не стали, но не стали и врагами. В этой уличной банде прошли несколько лет моей жизни. В живых и на свободе из тех ребят, насколько мне известно, остался только один, с которым я дружил, пока я не уехал во Фрунзе, где поступил в техникум. Потом наши пути разошлись.
НАСТОЯЩЕЕ ЧУДО
Шел 1963 год. Мы, то есть Андрей и я, уже месяц живем в Киргизии. Родители, остававшиеся в Казахстане для продажи дома, приехали всего недели две назад. Они купили небольшую старую хатенку с глиняной верандой. Над дверью — гнездо ласточки. Сейчас осень, птенцы давно уже вылетели.
Воскресенье, вечер. Мы сидим за столом и едим помидоры с луком, заправленные подсолнечным маслом, и свежий хлеб.
— Ее дела плохи, — рассказывает отец, посетивший тетю Клару в субботу. — Она не встает уже девять лет! Кроме заболевания крови, которому врачи никак не могут поставить диагноз, она уже девять лет как парализована. Дети в школе, Яков, муж ее, — на работе. Мать старенькая, сил мало. От пролежней в доме такой тяжелый запах... Она просила меня помолиться над нею, как написано в Послании Иакова, но я не смел. Я рекомендовал ей обратиться к церквам с просьбой об усиленной молитве. Сегодня в двух баптистских церквах, в Калининском и Романовке, молились об ее исцелении, а наши беловодские лютеране пошли к ней домой молиться.
— Дети еще не самостоятельные, — покачивает головой мама. — На кого они останутся? Почему Бог допускает такое? Она же верующая.
— Христос не обещал, что тем, кто будет Ему следовать, лучше житься будет, — возражает отец. — Счастье человека зависит от того, что у него внутри, в сердце.
В понедельник мама пришла от Кнаусов какая-то вся взъерошенная, возбужденная. Волосы выбились из-под платка. Такой я ее никогда не видел.
— Тетя Клара исцелилась!
— Что?! — в один голос воскликнули мы с Андреем.
— Да, да! Тетя Клара исцелилась!
— Как исцелилась?
— К ней пришел Христос, взял ее за руку и поднял с постели. Она здорова. Если хотите, можете сами убедиться. Идите и посмотрите.
Мы пошли. Тетя Клара жила недалеко от нас, так что минут через десять мы были у нее во дворе. Там уже толпилась группа верующих, которые стояли и почему-то тихо перешептывались. «Как на похоронах», — подумал я. Это лютеране. Они вчера, в воскресенье, приходили к тете Кларе молиться об ее исцелении.
Тетя Клара сидела в комнате, возле стола, и, думаю, в который раз уже повторяла пережитое ею.
— Сегодня утром я лежала, как всегда, здесь, возле окна. Яков уже ушел на работу. Вдруг в комнате стало светло, я почувствовала чье-то присутствие. Кто-то взял меня за руку. Вот за эту, парализованную. Повернувшись, я увидела высокого мужчину в белоснежной одежде, Его лицо было обрамлено светлыми длинными волосами. Мужчина сказал мне по-немецки: «Клара, раба Моя, вставай!» И я узнала Его — это был Иисус. «Я не могу встать», — ответила я. «Можешь. Вставай!» Но я не осмеливалась пошевельнуться, ведь я не вставала уже так долго, у меня пролежни, а ноги так ослабли, что я ими даже и пошевелить не могу, не то чтобы встать на них.
Но Иисус взял меня и за вторую руку, поднял с постели. Я еще и сейчас ощущаю тепло Его сильных рук. Я сделала несколько шагов, вот досюда, — она показала на середину комнаты. — Я смотрела в Его глаза и не верила происходящему. Я думала, что это сон. «Расскажи об этом братьям», — сказал Он мне, и Его не стало, а я стою посреди комнаты в ночной рубашке. Смотрю на свои ноги, а они такие, как будто никогда не болели. Посмотрите на мою кожу — она, как у ребенка. И пролежней нет, — тетя Клара, немного покраснев, провела тыльной стороной руки по своей спине. — Я здорова! Я совсем здорова! Иисус меня исцелил!
Моя мама в это время вешала белье во дворе. Я постучала в окно и позвала ее в дом.
Вот она напугалась, увидев меня стоящую посреди комнаты! Я попросила ее дать мне платье, а то неудобно в ночнушке-то. Мы долго искали платье, пока нашли вот это. Я же когда последний раз платье надевала? Уж и не припомню.
Пораженные слушатели только головами покачивают от удивления. У многих в глазах слезы. Мать тети Клары стоит рядом с дочерью, гладит ее по голове и не перестает утирать слезы.
В местных и центральных газетах атеисты обрушились на «шарлатанов» и «фальсификаторов». Клара Цилих якобы никогда и не болела, просто притворялась, чтобы теперь такой шум поднять. Но я знаю, что здесь, в далеком селе Беловодском, в Чуйской долине, произошло такое же чудо, как в Капернауме или Иерусалиме во времена Христа и апостолов.
А газетам я и до этой истерической кампании против верующих не очень верил. Теперь же еще меньше.
Я стою во дворе тети Клары, в толпе удивленных чудом верующих, и вдруг с некоторым страхом замечаю, что в сердце моем ничего не изменилось. Я стал свидетелем самого настоящего библейского чуда, а насколько это чудо повлияло на мое отношение к Господу, сказать не могу — я этого не заметил.
— Пошли домой, — говорит Андрей.
— Пошли, — отвечаю я.
Мы идем по пыльной сельской улице. Я думаю о том, что к весне нужно бы достать бамбуковое удилище, а то камышовые такие слабые. Как только клюнет сазан побольше — ломаются, и рыба срывается.
УРОК
Мы стоим на остановке и ждем автобуса или попутной машины. Вместе с нами на остановке ждут автобуса ребята со своими родителями — они, по всей видимости, домой едут. Мы едем на низа — так называют люди колхозы, лежащие в Чуйской долине вниз от Тянь- Шаня. Ехать далеко, километров сорок.
Собирались мы на рыбалку загодя и тщательно. Удочек, закидушек (там, говорят, сомы водятся!) набрали, крючков купили, продуктов запасли. Одного мы только немного побаивались — тамошних пацанов. Чужих у нас, четырнадцатилетних, по всей Киргизии принято было бить. А мы ехали на чужую территорию. Поэтому я на остановке демонстративно, когда старшие не смотрели в нашу сторону, поправил торчащий за поясом (совсем как настоящий) револьвер и снова прикрыл его рубашкой на выпуск. Револьвер был из пластика, но это было видно, только если взять его в руки. Я заметил, как ребята многозначительно переглянулись. Довольный произведенным впечатлением, я с деланным равнодушием отвернулся.
Доехали мы благополучно. Нашли лежащий за селом большой пруд и расположились на дальнем берегу. По тому, как под вечер сазаны по всему пруду всплескивались, видно было, что рыбы в пруду много. Но мы пока ничего не поймали. Надеемся на закидушки, которые мы поставили на сомов.
Вечер в Киргизии короткий. После жаркого дня вдруг с гор тянет прохладой, солнце быстро садится за Киргизский хребет, в последний раз ярко осветив покрытые вечными снегами вершины. И небо раскрывается бесчисленным количеством звезд. Красота! Лягушки задают концерт. Громко мычит возвращающееся в село стадо.
Наш лагерь мы расположили в небольшой ложбинке, чтобы нас не было видно издалека. Совсем стемнело. Время от времени бегаем проверять закидушки и постепенно, один за другим, засыпаем неспокойным сном.
Пр осыпаемся от голосов. От множества голосов. Осторожно выглядываем из ложбинки. Нас ищут!
Огромная ватага пацанов под предводительством длинного, как жердь, парня лет семнадцати, цепью идет по берегу в нашу сторону. Очень слабая надежда, что не найдут, еще теплится в сердце. Нашли!
— Эй! Вы откуда? — спрашивает «старший».
— Из Беловодского...
— А здесь что ищете?
— Мы на рыбалку приехали.
Тем временем все наши вещи подвергаются тщательному досмотру. Все, что представляет для пацанов тринадцати-четырнадцати лет хоть какую-то ценность, отнимается. Возражений с нашей стороны — никаких. Какие могут быть возражения против тридцати возбужденных ребят посреди ночи?!
— Где пистолет?
— Какой пистолет? У нас только поджиг есть.
Поджиг тоже забирают. Но все усиленно ищут пистолет. Я догадался, о чем речь идет, но упорно молчу. Разбросав все наши вещи и забрав более или менее ценные, но так и не найдя пистолет, банда удаляется в сторону соседнего села, делая вид, будто они детдомовцы. Но я узнал нескольких ребят с остановки.
И еще я узнал, что тщеславие иногда наказывается сразу.
ЭССС
Андрей за меня переживает. После школы я только и делаю, что хожу с друзьями на Крепостной пруд на рыбалку. Время идет, а я еще не знаю, где и на кого буду учиться дальше. Школу я закончил с хорошими оценками, общий балл 4, 5.
Андрей меня спрашивает, кем бы я хотел стать. Я говорю, что историком или геологом. Андрей берет мои документы и едет во Фрунзе искать мне место учебы. Он находит техникум и отделение, на которое записалось меньше всего абитуриентов.
Фрунзенский политехнический. Самое красивое здание в городе. Его можно увидеть на открытках во всех киосках Союзпечати.
Я получил приглашение на третье августа на вступительные экзамены. Экзамены я сдал, и меня приняли. Я узнал, что буду техником-электриком по специальности электрические станции, сети и системы. Учеба мне очень нравится, специальность — тоже. Через некоторое время меня выбирают старостой группы, и я получаю место в общежитии.
Три года учебы прошли быстро. Оставались только производственная и преддипломная практика, потом — работа над дипломом и его защита.