– Что, кто-то еще приходил? – спросил Анрилогов, веря и не веря в старую байку.
– Приходил. Нифонтов.
Леник смотрел, как Зинаида прошла с старому холодильнику в углу, достала оттуда бутылку, хлебнула из нее и повернулась в сторону батареи.
– Ну? – она протянула руку к Анпилогову.
Он сделал несколько шагов и сел рядом с батареей на грязноватый пол.
И потом в батарее забулькало.
Этот свой проход он будут вспоминать, как один из снов. Леник иной раз видел сны.
В батарее свистело и булькало, Зинаида снова села на кровать и раскачивалась в такт этим звукам.
Анпилогов ковырнул пальцем нарост краски на батарее и вдруг понял, что появился голос, но, пожалуй, и не Зинаидин вовсе голос, а словно исходило ото всюду тихое нытье, приправленное непонятно знакомым гулом: «Слабость… без деятельности… нефункциональная сырость всюду. Пропажа вектора сулит забвение, нет никакого смысла в затекании, в отсутствии забот, в поддержании удобств. Не возвести крышу – оставить один на один с небом. Но атмосфера давит и крошит. Потеряли вектор, застыли, обустроились…»
А потом, престав раскачиваться, Зинаида совершенно ясно произнесла:
– У тебя – есть? Есть? Храни, пригодится!
Анпилогов замер. Вместо того, чтобы спрашивать Зинаиду, что она вообще здесь делает и что такое сейчас произнесла, Леник подтянул колени, оперся руками о пол и поднялся. А когда поднимался, ткнулся носом в батарею и заметил, что стык в самом низу у пола слегка подтекает, и на полу образовалась малая, желтая, пряно пахнущая лужица.
Он спросил только одно:
– С Нифонтовым-то как?
– А никак. Не поговорили, – со вздорным напором отчеканила Зинаида.
– А ведь со мной-то… – начал было Леник.
«У тебя – есть? Есть? Храни, пригодится!» – выстукивало в анпилоговском мозгу.
40
Как это произошло – каждый рассказывал потом по-своему.
Я проговорил в себя сразу: «Этого и следовало ожидать», как потом по совсем иным поводам все повторял: «Накроется медным тазом».
Начало, то есть самые первые признаки этого начала, я приметил во время поездок в Ошалово-2. Такой размах – и гигантский основной корпус с телеметрическими постами, с модельным залом и лабораториями, демонстрационные постройки – с планетарием, с показательными тренажерами, со зверинцами – и бутер-итер, чего там только ни понаделали! И еще ведь были заложены несколько строений – а бюджет, а этажность! Я уж не говорю о подземной части сооружений… Честно говоря, я не больно-то интересовался Ошаловским вопросом, да все было и под каким-то особым грифом – но определенно видел – Нифонтов кинул на этот объект все свои оставшиеся силы. Напоследок. Видимо, Зинаида, начальник службы телеметрии станции слежения Ошалова-2 – была права: Нифонтов верил, что лигокристаллы и на славу и на беду – подкинули невесть какие пришельцы и всеми силами пытался с ними связаться, найти хоть какой-то общий язык и, соответственно, поиметь «всеобщее знание и неодолимую власть»…
Но опять же, как и намекала та же Зина, «они», если «они» все же были – а в дальнейшем я получил немало доказательств, что все же были, но искал-то Нифонтов совсем не там! – с одним из руководителей нашего Государства в контакт не вошли. А ведь Зинаида всегда была у них на связи, и астросферное или космическое назначение Ошаловской станции – это вовсе побоку. Думаю – что же я такое несу-то? – «они» просто поняли, что станция создавалась ради поиска хоть какой-то связи, и, послав подальше всех государственных чиновников, нашли себе способ связи – фанатичную Зинаиду.
И вот в чем я сам себе боюсь признаться – они ведь, вроде, и со мной поговорили. Вернее, повещали, или засадили мне в башку, или… как бы это сказать – имплантировали в сознание – свое послание. А потом я сам перевел в слова: «У тебя есть ценность, клад. Сбереги, пригодится».
Были ли еще люди, с которыми они поговорили? Видимо, да. И в свое время, много много раньше, те же Нифонтов с Петруничевым – иначе откуда бы взялись записи в пожелтевшем блокноте? А уж те, что без ноздрей… Не знаю я и знать не хочу.
А по мере того, как темпы добычи породы типа «Л» замедлялись, строительство Ошалова-2 начинало сворачиваться, деятельность станции становилась все менее заметной, мои командировки откладывались, а потом и вовсе все отменили «из-за отсутствия финансирования». В последний раз я был в «Ошалово-2» после инцидента на орбите. Руководство станции (всех, кроме Зины), перевели на новое место работы, а инцидент замяли, «дабы не портить отношения с заэкранными».
Но потом хватило одной фразы академика Пеструхи, которую он передал «за экран» через неизвестного посредника:
«Взрыв спутника не имеет ровно никакого отношения к терриальной политике. Полагаю – и даже уверен – нам ясно дали понять: „Не суйтесь!“. Впрочем, возможно, что это и демонстрация грядущих перемен, ведь „Сполох“ был начинен системами на лигокристаллах, и последние просто лишили поддержки извне. Что может произойти в любое время и со всеми остальными устройствами подобного типа».
41
Леник глядел как обычно на кроссировочный шкаф, глядел, и не видел его. Он так привык к ненавистной ему картине синих полок, стекающих с них переплетений толстых вздутых наглых кабелей, привычно терпел, что эта картина закрывала ему обзорный вид на отдел и светящийся эркер, открывающий кусок пространства за ним, что даже и не заметил, что в этой картине произошли некоторые изменения. Он заметил их только когда оторвался от полуслепого созерцания, получив несколько отрывистых приказов корпа, выкрикнутых механическими голосами, прочитал несколько служебных писем и одно личное, но довольно небрежно замаскированное под служебное. Леник отметил про себя, что в последнее время стали плохо отслеживать личную переписку – ух, раньше за это драли! – прочитал несколько строк, утопленных в форму заявки на канцтовары. И тут взгляд его снова упал на шкаф – и он увидел это!
Наполненные упругой силой проводящих жил толстые кабели, словно бы обмякли, глянцевое их покрытие пошло волнами, словно от внутреннего жара – хотя, сидя совсем рядом, никакого повышения температуры и никакого запаха гари Леник не ощутил. Кроме того краска на всегда победно поблескивающих синих полках вдруг растрескалась, а верхняя полка вообще покоробилась и провисла, словно пытаясь скинуть с себя плоский передающий корп. И даже, как показалось Ленику, возник и звук – п-ффф! – так сдувается резиновый мяч. Анпилогов моргнул, потер глаза – и тут услышал нарастающий со всех сторон шум – кричало сразу много людей, но, видимо, в разных местах, и не от боли, не от страха, а от какого-то изумления. Потом возник короткий растерянный грохот – видимо что– то сорвалось, прокатилось и уперлось в преграду.
И взмолилась сирена.
Леник привычно перевел глаза к корпу, ожидая сообщения от начальства, и замер. Впервые за все годы правления этих ящиков, корп не светился. И молчал.
Вбежал, как тогда с бригадой и шкафом, взмыленный, выворачивая вбок голову на короткой шее, Гера Фельдштейн и заорал:
– Все, Леник! К начальнику комплекса, бегом! Все!
Лифты не работали, пневматика переходов между корпусами замерла, Леник понесся бегом, тяжело припадая на внезапно вспомнившую о своей болезни пятку. И пока он бежал и в сознании свербила привычно-назойливая мысль: «Не ешь соленого, обжора!». И пробегая вдоль тщательно обстриженных кустов, краем глаза, Леник заметил безжизненно лежащего под ними Дворового. Он лежал ничком, и что-то сочилось справа из его неправильной головы.
И потом рядом с бытовой мыслишкой о соленом и безжизненным телом под кустами, перед Леником встали образы катастроф, которые мог повлечь за собой повсеместный отказ систем автоматизации, а ведь на них, казалось бы, сейчас держалась буквально все. Он почему-то видел перед собой ту самую плотину возле Учгородка, где бесились бурые струи, видел огненные глаза домн, и абрис труб пригородных атомных мини-станций, обозначенный яркими желтыми фанариками.
По лестнице он уже еле поднялся, пятку резала подловившая самый неподходящий момент боль.
В кабинете начальника комплекса, ранее принадлежавшем Кэтэвану, да так негласно и сохранившем его имя, собралось уже все гладколицее руководство. Такое впечатление, что ждали только Анпилогова. Как только он появился, начальник, уже во второй раз сменивший начальника, который был после Кэтэвана, сообщил, сдавленно и глухо, глотая слова:
– Сотрудники! По…положение крайне серьезно. По невыясненным пока причи… причинам во вверенном мне комплексе внезапно вышла из строя вся техника, собранная на основе комплектующих класса «Л», то есть на лиго… к-ха…к-ха… на лигокрис… Будем надеяться, что это временные недоработки и в ближайшее время поступят соответствующие распоряжения.
Все молчали, некоторое время никто просто не знал, что сказать. Потом появился звук, который никто просто не ожидал услышать. Это был звонок, обычный телефонный звонок, а не бодрая мелодия или синтезированный окрик корпа. Сменивший начальника поочередно посмотрел на все темные сейчас экраны, и принялся бесцельно вертеть головой – откуда звук? – а Леник вспомнил, где всегда стояла эта штука, подошел к краю секретарского стола, упиравшегося в подоконник, сдвинул занавеску и вытащил округлый телефонный аппарат с обычной дугообразной трубкой, придавившей контакты. У аппарата была одна особенность – глухой, без цифр в отверстиях, диск. Анилогов машинально схватил трубку и поднес к уху:
– Начальникам комплексов! – прохрипела трубка голосом накричавшегося человека, причем голос показался Ленику знакомым. – Всем начальникам комплексов! Немедленно задействовать резервную технику. Вскрыть запаски и подключиться к общей аварийной сети! Начальникам комплексов!..
Леник громко и почему-то брюзгливо повторил услышанное перед собравшимися, и кто-то из гладких, уже не в силах сдерживать отчаяние выкрикнул: