13 апреля
Возле рабочего магазина на улице Третьего мая прошел мимо пожилых женщин, жаловавшихся одна другой:
— Рыба, панечка, подорожала… Два злотых — кило.
— Говорили, в нынешнем году плохо ловится…
— Что-то совсем нет селявы…
И вдруг так захотелось поехать на Мядельщину, где Нарочь, наверно, уже начала ломать и крошить свои ледяные оковы.
Из «Сельскохозяйственного еженедельника» узнал, что «нет кос лучших, чем косы Бруна», Нужно посоветовать домашним, чтобы купили, а то не каждая коса еще возьмет на Стрелковой сухую свинарку.
16 апреля
Был на старой своей квартире. Пока не пришел Бурсевич, слушал по радио концерт из Минска. Передавали новую песню «Орленок», мне даже удалось ее записать. Рассказывают, в Вильно начались предпраздничные аресты. Дома сделал очередную генеральную чистку своих бумаг: сжег ненужные заметки, черновики. Среди них были и две мои юношеские поэмы. Одна появилась под влиянием восточной поэзии Лермонтова и была написана в ритме его «Трех пальм», другая — более самостоятельная — о Жанне д’Арк. Одну из них, помню, читал своему дяде Левону Баньковскому, когда тот гостил на Пильковщине. Дядя ел яичницу и слушал. Все домашние смотрели на него — что он скажет, какой вынесет приговор? Когда я кончил, дядя отложил вилку, встал и пожал мне руку. Это было очень неожиданно и многозначительно. Особенно для меня. От волнения я забыл про все праздничные разносолы на столе. И сейчас, когда я уже считаюсь поэтом, автором многих стихотворений и поэмы «Нарочь» и знаю, что дядя Левон в поэзии не разбирается, поступок его мне кажется необыкновенным. Одним словом, тогда и произошло мое официальное посвящение в поэты. Точная дата: коляды, 1927 год.
18 апреля
Договорившись с П. и другими товарищами, сегодня был на литературном вечере у адвоката Кржижановского, там собрались его коллеги из судейских и адвокатских кругов. Некоторых из них я знал по разным политическим процессам. В довольно просторной уютной гостиной, увешанной разными фотографиями, картинами, обставленной немного старомодной мебелью и освещенной каким-то мягким вечерним светом, хозяин познакомил меня со своими гостями. Неожиданностью была для меня встреча с генералом Желиговским. После моего выступления (я читал не только свои стихи, но и стихи М. Машары, М. Василька, Н. Тарас и других) он с удивлением спросил: «Почему западнобелорусская литература имеет такое радикальное направление?»
1 мая
Цензура конфисковала сборник Василька «Шум лесной», изданный еще в 1929 году. И за что только? Стихи там более умеренного направления, чем те, что печатаются сейчас в разных газетах и журналах. Трудно понять, чем вызвано это нелепое постановление Виленской городской управы. И не только это. Несколько недель тому назад был конфискован букварь С. Павловича «Первые посевы». С белыми пятнами начали выходить даже хадекские газеты и журналы, даже те органы, которые издаются на деньги самого воеводства, финансируются правительственными кругами и учреждениями. Идет наступление не только на прогрессивную печать,— на все, что издается на белорусском языке, на языках всех национальных меньшинств. В последние дни, говорят, прошли обыски в литовских культурно-просветительных организациях.
10 мая
Только что вернулся из Пильковщины. За время моих странствований, оказывается, папа римский успел канонизировать иезуита Андрея Баболю, объявив его патроном Польши (сколько их уже у Польши!) и великим апостолом Полесья. Вся эта история с канонизацией — тема для бессмертной комедии.
А в городском зале сегодня выступает Федор Шаляпин!
Откуда взять два злотых на билет? Всего два злотых!
Единственная радость — достал последние, зачитанные до дыр номера запрещенного цензурой «Домбровщака» [26].
13 мая
Над городом прошла грозовая туча, словно манной небесной обсыпав землю градом.
В Студенческом союзе встретил К., он только что приехал из Друскеников. Записал у него эпитафию, высеченную на могильной плите Яна Чечота в Котнице. Чтобы более точно передать смысл, перевел эпитафию белым стихом, сохранив ритм оригинала.
Свою молодость он посвятил воздержанию и наукам,
Зрелый век — молчаливому долготерпенью.
Любовью к братьям и богу исчерпал он свое существо,
Тяжка жизнь его — сплошная дорога к спасенью,
Славное имя его навеки сольется на отчей земле
С именами Адама Мицкевича и Томаша Зана.
Кто знает их, низко склонись над суровым этим надгробьем.
Подумай, вздохни и за всех за троих помолись.
22 мая
В библиотеке Врублевских достал 69-й и 70-й номера «Звезды» со статьями Александровича и Кучара о разоблачении врагов народа в литературе. Нужно поговорить с Павликом, подробнее узнать обо всем этом деле. Видно, снова начнется во всей враждебной нам печати антисоветская шумиха.
Вечером слушал в бывшем здании консерватории чудесный концерт Я. Герштейна, который исполнил на еврейском языке несколько наших народных песен: «Верба», «Зеленая роща», «Беда». Встретил в толпе своего старого знакомого из Докшиц, товарища К. Неужели он после Лукишек поселился в Вильно? В фойе нельзя было с ним поговорить, мы только молча пожали друг другу руки.
27 мая
Видно, дядя Рыгор решил хоть немного познакомить меня, варвара, со своей чудесной страной — страной музыки и песни. Это он посоветовал мне послушать Бенони, Пракапеню, Герштейна, а сегодня — концерт Михала Забэйды-Сумицкого. Больше всего мне понравились песни Свянтицкого, Карловича, романсы Чайковского, ну и белорусские народные песни, исполненные нашим артистом бесподобно. Ловлю себя на том, что теперь чаще, чем раньше, читаю на плакатах и рекламных столбах афиши с концертными программами. Билеты вот только дороговаты — мне не по карману. Я люблю и музыку и песни, но только жизнь приучила меня часто обходиться без них, как и без хлеба. А что до хора дяди Рыгора — так я давно стал его горячим поклонником. Прихожу даже на спевки. Был бы у меня слух, попросился бы к нему в студенческий хор. Да вот беда — все песни пою на мотив «Интернационала».
30 мая
На минуту забежал к Павловичу, чтобы условиться о его встрече с Павликом. Живет он недалеко от Технической школы, на улице Поповской, 9, кв. 4. Улица, стиснутая со всех сторон пригорками, выглядит заброшенной, забытой даже извозчиками и полицией. Может быть, поэтому чиновники из магистрата не перекрестили ее в Ксендзовскую или в какую-нибудь еще более патриотическую. Когда я учился на мелиоративных курсах, я любил возвращаться этой улицей домой. Вся она тонет в садах. И есть места, откуда открывается очень красивый вид на Вилейку и на Бернардинский парк.
Пообещал я Павловичу написать несколько сказок для детского журнала «Снопок», который должен выходить под его редакцией как приложение к русской газете. Жена его не отпустила меня, пока не угостила чаем с вкусным домашним печеньем. Хозяин, несмотря на поздний час, отправился провожать меня и прошел со мной несколько кварталов, рассказывая о своей работе в Товариществе белорусской школы, о невеселых делах в Белорусской гимназии, которую школьные власти намереваются закрыть, о том, что он собирается писать статью против полонизации церкви в Польше. Тему этой брошюры он уже обсудил с товарищем Павликом, и тот обещал помочь ее издать. Об этом я кое-что слышал от самого Павлика. До этого разговора я не представлял себе, что процесс полонизации, точно рак, запустил свои ядовитые щупальца во все поры жизни нашего народа. Занятые другими делами, мы не обращали внимания на то, что творится на религиозной ниве. А там разгораются настоящие баталии между православным и католическим духовенством, между попами, согласившимися произносить свои проповеди по-польски, и верующими, которые устраивают в церквах демонстрации протеста.
В Западной Украине эндекские головорезы поджигают православные церкви, разрушают часовни, уничтожают кладбища. Нечто подобное начинается и у нас. Как в средние века. Видно, придется нам, безбожникам, вмешаться и в эти дела.
На встречу с К. не смог поехать. Далеко. А автобусы не ходят уже целую неделю — забастовка.
20 июня
Я часто открываю давно всем известные истины. Но поскольку я сам доходил до них, мне они не кажутся такими простыми и общеизвестными. У нас в последнее время много говорят о «поэтичности», «красоте». В угоду этим модным литературным фетишам сколько пишется фальшивых произведений!
«Искусство — это в сотый раз увидеть по-новому то, что до тебя видели другие»,— писал А. Франс. А у нас весьма настороженно относятся ко всему новому, хоть мы и намного отстали от своих соседей. Пожалуй, никто этого так не понимал, как М. Богданович. После его смерти все еще не нашлось продолжателя его очень своеобразного и плодотворного направления.
На последние деньги купил газету «Пён» (5.VI). Там напечатана огромнейшая статья Путрамента о белорусской литературе, в которой автор много внимания уделил и моей грешной особе. Мне кажется недостатком этой и других статей Путрамента то, что он переоценивает западнобелорусскую литературу и мало пишет о советской, о которой он в большинстве случаев, в силу обстоятельств, судит по весьма тенденциозным обзорам и рецензиям западнобелорусской прессы (не имея возможности познакомиться с самими произведениями). Но все же Ю. Путрамент один из первых с общепольской трибуны во весь голос сказал доброе дружеское слово о нас, одним из первых обратил внимание на перемены, процессы, происходящие в нашей литературе, обратил внимание на ее новые художественные ценности, достижения, на ее общественный резонанс.
3 июля
День сегодня выдался на редкость теплый и ясный. Вечером начался праздник «венков на Вилии» — какой-то винегрет из языческих и современных обрядов. По реке плыли лодки, плоты, байдарки, украшенные цветами, лентами, огнями. Девушки спускали на воду венки с зажженными свечками. В небе вспыхивали разноцветные ракеты. Народу собралось столько, что невозможно было пробиться к берегу.