В парке на небольшой полянке стояла сколоченная из досок трибуна. Видно, тут происходил какой-то митинг. На одной из скамеек кто-то спал, прикрывшись газетой. Может, и мне придется, если не найду пристанища вот так провести ночь. Дорожки парка, казалось, горели от золотого листопада.
28 октября
Завтра в Белостоке открывается Народное собрание! Жаль, что я, занятый переездом из Вильно в Пильковщину, из Пильковщины в Вилейку, не смог поехать корреспондентом или обыкновенным зрителем в Белосток. То, что сейчас там происходит, мне, как поэту Западной Белоруссии, нужно было бы видеть своими глазами, слышать своими ушами. Пережитое самим не заменят никакие, даже самые подробные отчеты, корреспонденции, реляции, рассказы друзей.
В областном отделе народного образования мне предлагают работу в отделе национальных школ, поскольку я знаю польский язык. Тут много вильчан работают инспекторами, инструкторами, методистами. Вообще, куда бы ни пришел, всюду предлагают работу, работу и работу. Признаться, даже не верится, что для всех есть paбота. Я помню, сколько лишних рук было в моей Пильковщине, на Мядельщине. А что уж говорить про наши Восточные Кресы!
29 октября
В небольшой комнате мы живем втроем: Канонюк, Милянцевич и я. На всех нас две кровати, стол, этажерка и одно кресло. Больше в этой комнате ничего не может уместиться. Сплю на столе. Такое же положение и у Любы, и у Ендриховских, и у Дембинских, и у Петрусевичей, и у Штахельских. Ничего не поделаешь. Вилейка не Вильно.
Вместе с Езосом Кекштасом целый день отбирали книги для школьных библиотек. Наверно, их свезли в пустые комнаты областного отдела народного образования со всей Вилейки. На некоторых книгах были экслибрисы, подписи их былых владельцев, печати: адвокат, доктор, комендант полиции, майор, судья… Тут даже из отходов можно было бы подобрать и себе хорошую библиотечку. Сколько разных журналов, годовых комплектов газет, брошюр! Потом, когда понадобится, их и со свечой не сыщешь. Беда только — некуда их девать. Я взял «Клима Самгина» на польском языке и несколько номеров журнала «Аркады».
30 октября
Работаю с Лю в редакции нашей областной газеты. Я — литработинком, она — машинисткой. Работы у меня не очень много, но, видно, в редакции придется сидеть целый день — править материалы, писать корреспонденции, отвечать на письма. Особенно много в наш отдел культуры поступает стихов. Приходила в редакцию Ганна Новик, с которой я наконец-то познакомился лично — переписывался я с ней давно. Она очень интересный человек. Работает сейчас в сельсовете, целый день занята. Призналась, что за стихи и взяться некогда. А жаль. Я бы послал ее учиться. Сейчас есть кому агитировать за советскую власть, хотя Ганне кажется, что без нее в Куренце власть эта не сможет укрепиться и победить. На прощание достала все же из портфеля два своих стихотворения. «Делайте с ними что хотите»,— сказала и уехала. Я прочел стихи, и правда — над ними еще работать и работать.
2 ноября
На адрес редакции пришла открытка от наших слонимских поэтов. Они интересуются, что я делаю, над чем работаю. Пишут, что уже «активно включились в строительство новой жизни». А я вот и не знаю, включился я или нет. Требуют, чтобы я им прислал адреса всех западнобелорусских поэтов и писателей. Где я их возьму? Все адреса остались в редакциях виленских журналов. Там их и нужно искать.
Из Долгинова приехал В. А. Сосенский. Рассказывал, что когда-то он был связан с «Нашей нивой». Хвалился, что вывел в люди своего соседа и земляка Змитрака Бядулю, познакомив его с сотрудниками этой газеты. И сам он писал когда-то стихи, заметки, очерки. Самобытный человек, и язык его белорусский сочный, богатый, хоть учился он только несколько лет, и то в еврейской духовной школе. Хотелось мне дольше поговорить с Сосенским, который хорошо знает многих наших писателей старшего поколения и даже некоторых моих родичей в Докшицах и Кривичах, но меня позвали к редактору, и я вынужден был с ним попрощаться.
Собираюсь поехать на строительство дороги Вилейка — Молодечно, чтобы написать очерк или стихотворение для нашей газеты. Я был уже несколько раз на многих участках народной стройки. Во время последнего рейда испортилась наша машина, и я ночевал в Красном, потом поездом, с пересадкой и разными дорожными злоключениями добирался домой. Очерк мой на материале этой поездки редактор забраковал, так как я не показал в нем безграничного энтузиазма строителей. А какой мог быть энтузиазм, если непрерывно моросил холодный дождь и на всей трассе всего несколько подвод работали на подвозке камня. Может, и новый мой очерк ждет та же участь. Никак я не могу уловить нечто неуловимое, что дает газетным очеркам других сотрудников зеленую дорогу на страницах нашей газеты, хотя и мало что остается от них в памяти.
Приходил ко мне один из начинающих поэтов.
— Расскажи,— говорит,— как писать стихи.
— Как писать,— отвечаю,— я и сам не знаю. Могу только рассказать, как писали другие или как не нужно писать…
Ушел недовольный.
Познакомился со своим соседом — Иваном Ивановичем Янушком. Он привез мне из Глубокого, где разбирал архивы дефензивы, мою фотографию, сделанную еще в мае 1933 года.
А у хозяйки — гости. Снова попойка. Патефон чуть ли не в десятый раз играет старую пластинку «Разбитое сердце».
Начали, черти, танцевать.
Пора спать. Удастся ли уснуть под эту мелодию танго о разбитом сердце?
3 ноября
Сессия Верховного Совета СССР приняла закон о включении Западной Белоруссии в состав СССР и об объединении ее с Белорусской Советской Социалистической Республикой. Это знаменательное событие уже никогда никому не вычеркнуть из нашей истории. Героическая борьба белорусского народа нашла свое окончательное и славное завершение, поэтому нельзя переоценить значение этого акта. Не верится, что за полтора месяца в жизни произошло столько изменений! Я эту дату — дату, с которой мы начали зваться людьми,—навсегда золотыми буквами внес бы во все наши календари, как самый большой праздник после Великого Октября.
Нет еще у нас произведений, которые бы показали тему воссоединения нашего народа во всем ее эпическом величии. Придется, видно, и мне моего «Силаша» переписывать. В центре событий ставить не героя-одиночку, а народ, проблему поисков правды и проблему границы, которая веками глубокой раной кровоточила на нашей земле. Граница! Несколько раз я ее пересекал в своей жизни. Еще и сегодня, мне кажется, я испытываю то волнение, с каким я смотрел на нее, когда учился в Радашковичах, или потом, когда сентябрьским утром 1932 года переходил ее у Погоста…
Цепами дождя ветер молотит по деревьям, оббивая последние листья, по лужам, покрывая их оспой холодных пупырышков, по плечам прохожих, которые, торопясь, бегом возвращаются с работы домой.
На Советской улице догнал Лю. Думали переждать самый буйный шквал дождя под навесом пожарной команды, но и тут не было от него спасения. В этом здании когда-то, еще гимназистом, я смотрел «Запорожца за Дунаем». Денег на билет не было. С утра до начала спектакля просидел за пожарной бочкой. Натерпелся я тогда страха, потому что, выбираясь из своего убежища, перевернул какое-то ведро, и все стали на меня шикать. Ну и дождь! Проводил Лю до ее квартиры. Хозяйка топила печь. Огонь то весело потрескивал, то вздыхал от порывов ветра.
4 ноября
Городской парк оккупировали цыганки. Чуть ли не каждому прохожему предлагают погадать. Откуда их столько понаехало? Возле реки горят костры, на скупой осенней отаве пасутся лошади…
У костела нагнал меня какой-то работник обкома.
— Вы товарищ Танк?
— Я.
— Скорее садитесь в машину. Ищу вас сегодня по всему городу.
В приемной секретаря обкома я встретил нескольких знакомых товарищей. Всего тут было человек двадцать. Вскоре пригласили нас к секретарю. От него мы узнали, что вся наша группа тут же выезжает на легковых машинах в Минск. Не оставалось времени ни на то, чтобы переодеться, ни на то даже, чтобы оставить дома портфель, набитый разными редакционными бумагами (в нем к тому же лежал еще мой трофейный браунинг). Я немного беспокоился, что не успел сдать эту холеру. А ну как на старой границе начнут просматривать вещи и обнаружат его?
От Вилейки до Молодечно — дорога знакомая. Не один раз измерил я ее своими ногами. Сейчас ее ремонтировали, укладывали новый булыжник, поэтому много было на ней объездов. Но ехать, да еще впервые, на легковой машине было приятно. Я любовался старым трактом, что тянулся из Молодечно до Радашковичей; ветер кружил над ним желтые листья берез. Перед Радашковичами мы сделали на несколько минут остановку. К нам подошли дети с корзинками клюквы.
— В школу ходите? — спросил я у малышей.
— Конечно ж… А почему, дядя, у вас пять колес?
Шофер начал было объяснять, но дали команду ехать, и мы тронулись в путь. В Радашковичах не останавливались. Промелькнули знакомые улицы местечка, белые стены костела, низенькие дома, кладбище. А потом снова пошли живописные взгорки. Я достал блокнот, чтобы занести в него свои впечатления, но дорога дальше была вся в ухабах, и я засунул блокнот в карман,— все равно не смог бы прочитать потом свои иероглифы. Разве только приехав на место, смогу серьезно взяться за свои записки. Перед отъездом созвонился с редактором и обещал ему написать для газеты очерк о своем путешествии в Минск и о праздновании Октябрьской годовщины. Начало вечереть. Видимо, Минск был уже совсем близко, потому что на небе все сильнее и сильнее разгоралось зарево его огней.
5 ноября
Остановились в новой гостинице «Беларусь». Жаль, что окно моего номера выходит не на улицу, а на заваленный разными ящиками и бочками двор. Ну ничего. Не через окно, думаю, я буду знакомиться с нашей столицей.
Это уже моя третья встреча с Минском. Первая состоялась в начале осени 1922 года, когда мы возвращались из беженства. Я тогда с отцом добирался до Комаровки, где жила тетя Соня, еще на конке. Помню, когда возвращались назад, чтобы втян