P.S. Пересмотрев для контроля проанализированную сцену фильма, должен кое-что уточнить и даже покаяться в грехе гиперинтерпретации. Клео идет по улице без темных очков — она надевала их раньше, разглядывая людей в кафе, а выходя, наоборот, сняла. Любопытство встречных можно в принципе объяснить не экзистенциально, а чисто психологически — ее взволнованным, растерянным лицом и беспорядочным движением (не знает сама, куда идет). Тем не менее эффект «видимой камеры» все-таки работает: камера все время либо следует за спиной героини, либо просто занимает ее место, так что прохожие оглядываются одновременно и на женщину, и на объектив. И еще уточнение: о Клео в этой сцене нельзя сказать, что она решилась «поступать на свой страх и риск, нарушая привычную систему социальных ролей»; она всего лишь выбита волнением из привычной роли женщины-куклы и пробует утвердить себя не как субъекта действия, а только как субъекта зрения. Этого, однако, достаточно для всего дальнейшего: в кино «видеть» — самое сильное действие, сильнее чем убить…
Nuit debout11.06.2016
Приехав на несколько дней в Париж, не преминул сходить на площадь Республики, где уже три месяца продолжается гражданское движение Nuit debout — французский аналог Майдана, который никто не пытается разгонять, поэтому и сам он вполне мирный. Движение, похоже, возникло как психологическая реакция на теракты прошлой осени — на той же площади, где проходили грандиозные митинги протеста против террора, где до сих пор сохраняется народный мемориал его жертв. Сейчас оно идет на спад, это признают сами участники. Оно занимает примерно половину большой пешеходной зоны, на остальной территории играют дети, упражняются скейтеры, в специальном огороженном закутке волонтеры раздают бесплатную еду неимущим (там давно уже так принято). Сама акция Nuit debout объединяет человек 100, вряд ли сильно больше; большинство собираются ближе к вечеру, но кое-кто и живет в палатках прямо на площади. Здесь же рядом готовят и продают почти даром пищу, здесь же юные художники, расстелив на асфальте большие рекламные плакаты известных фирм, разрисовывают их ехидными рисунками и надписями. Асфальт тоже исписан лозунгами; в частности, в связи с начавшимся вчера футбольным чемпионатом их авторы вовсю изощряются в каламбурах с созвучными словами foot и foutre.
Сегодняшним вечером посреди палаток проходил митинг сирийской оппозиции, но он сильно отличался от основной акции: это был именно митинг, с эстрадой, с эмоциональной накачкой, с круговыми танцами под национальными флагами. Потом сирийцы ушли, а на площади продолжались гражданские дебаты — в формате общего собрания и тематических «комиссий», словно научная конференция с пленарными заседаниями и секциями. Люди стоят, сидят прямо на асфальте или на складных стульчиках, а то и просто лежат, иногда совсем узкими кружками человек по пять-шесть, едят и пьют, слушают выступающих через негромкие, не заглушающие друг друга динамики. Идет спокойная дискуссия на разные общественные темы, без крика, с доброжелательными, учтивыми модераторами. Маргиналов аккуратно изолируют. Вот на скамейке прямо рядом с участниками одной из дискуссий примостился сонный ханурик — на него никто не отвлекается, но когда он начинает совсем заваливаться набок, его дружелюбно, но решительно расталкивают: сиди где хочешь, только веди себя прилично. А вот в кружок вторгается сумасшедший, выкрикивает что-то несуразное, перебивая оратора: его пытаются урезонить сначала модератор, потом какие-то женщины из публики, но он всех отталкивает и продолжает орать; тогда подходит коренастый, накачанный и даже не очень трезвый парень, умело скручивает крикуна и тихо, без всякого лишнего насилия выводит его вон.
Вообще, поражает коллективная воля к организации, к созданию форм коммуникации. Выступающие записываются в прения; те, кто не хочет говорить сам, могут продиктовать свои мысли специальному «глашатаю» — сегодня это была девушка, crieuse, которая обходила публику с тетрадью, а время от времени брала слово и зачитывала собранные ею реплики. Выработан новый условный язык жестов, позволяющих показывать свою реакцию молча, без крика и без хлопанья (хотя в конце выступлений ораторам аплодируют): среди этих жестов-знаков есть «одобряю», «не согласен», «решительно не согласен», «расизм-сексизм!», «короче!», «громче!» За специальной стойкой дежурят юристы-волонтеры, консультирующие участников движения по правовым вопросам: один из них говорил, например, о мерах, которые принимаются, чтобы защитить название Nuit debout, не дать использовать его в коммерческих целях, как случилось в свое время с лозунгом «Je suis Charlie».
Эта тщательно разработанная всего за три месяца коммуникативная среда напоминает тем, кто помнит старые времена, студенческие дискуссии 70-х годов, после революционных выступлений 68-го. Она совсем не похожа на лондонский Speakers’ Corner в Гайд-парке (который, кажется, совсем захирел — в прошлом году я не видел там ни души), с его монологами-проповедями и равнодушными зеваками вместо публики. Из общественного клуба на площади исходят проекты протестных действий в других местах города, о них объявляют в ходе заседаний. Разумеется, объявления помещаются и на сайте, где продолжаются дискуссии и обсуждаются дальнейшие формы развития движения. Скорее всего, майдан на площади Республики через какое-то время исчезнет, но его участники уже наладили контакты между собой, попрактиковались в прямой демократии — они будут продолжать это дело и дальше, просто как-то иначе.
Не берусь анализировать содержание дискуссий, я слишком мало их слушал. Выступать может каждый, и уровень выступлений, конечно, очень неровный; но вот для примера мысль одного из участников «комиссии» о массовой информации. Честную информацию, сказал он, можно получать только из платных СМИ; если вы не платите масс-медиа, например телевидению, это значит, что вы сами являетесь их товаром — они собирают вас и продают своим рекламодателям или политическим спонсорам. По-моему, стоит обдумать.
Бадью о терроризме13.06.2016
Еще о французских левых. Прочел быстро в Париже новую книжку Алена Бадью — текст лекции, с которой он выступал в Обервилье (пригороде, где я как раз и жил) в ноябре прошлого года, вскоре после террористической атаки на Париж. Он ищет глобального объяснения этих событий, говоря, что «наша беда идет издалека» (Notre mal vient de plus loin — труднопереводимое название книжки, измененная цитата из «Федры» Расина).
Издалека — значит из современной структуры мира, где победивший глобализованный капитализм ослабляет роль государств (взяв на себя задачу, которую когда-то ставили перед собой социалисты), создает вместо них беззаконные безгосударственные зоны вроде ИГИЛ1 или некоторых африканских стран, вытесняет два миллиарда людей в положение «несуществующих» для рынка — они и не потребители, и не рабочая сила. На уровне субъективного сознания человечество делится при этом на три типа субъективности: «люди Запада» (им есть что терять, и они дорожат своим благополучием), люди «желания стать Западом» (иммигранты, подражатели Западу в слаборазвитых странах; Бадью отзывается о них скорее снисходительно: африканские женщины пытаются выбелить себе кожу и т.д.) и «нигилисты» (те, кто свою ненужность осмысляет через инстинкт смерти: если я ничего не стою, то и все прочие тоже, можно их убивать, пусть и погибая самому). Из последних комплектуются разбойничьи банды, контролирующие зоны без государственной власти, а также террористические организации; у них «фашистское» сознание — реактивно-мстительное по отношению к капиталистическому обществу, как у французской коллаборационистской «милиции» времен нацистской оккупации. Важно еще, что религия здесь — второстепенный фактор, к ней приходят те, кто уже проникся ресентиментом: не ислам ведет к фашизму, а фашизм к радикальному исламу. Для левых задача в том, чтобы бороться не столько с фашизмом как таковым, сколько с глобальным капитализмом, который порождает обездоленных; первым шагом должна быть интернационализация левого движения, выход из национальной ограниченности: капитализм опередил коммунизм в глобализации, приходится его догонять.
Схема во многом убедительная, несмотря на некоторые неосмысленные политические предрассудки, свойственные французским левым, — например, иррациональную вражду к США и Израилю. Безусловно, лозунги «войны с терроризмом» или «с исламом» — ложная идеология, терроризм нельзя эссенциализировать, это вторичный процесс, симптом более глубоких проблем. Другой вопрос, насколько точно Бадью формулирует эти проблемы. Разумеется, в одной лекции обо всем не скажешь, но можно хотя бы обозначить границы своей концепции, иначе она получается и слишком широкой по применению, и слишком узкой по смыслу.
Во-первых, ратуя за глобальное мышление, Бадью на самом деле имеет в виду положение вещей, сложившееся в ограниченной части мира: это Европа, Америка, Ближний Восток и часть Африки. За рамками остаются другие важные регионы: с одной стороны, Дальний Восток, где складываются экономически успешные страны без массового ресентимента и без террористической войны (у них «желание стать Западом» дает скорее положительные результаты); и, с другой стороны, опыт Латинской Америки и России, во многом негативный, но иной, не укладывающийся в схему без серьезных оговорок. Да и роль религии все-таки не совсем второстепенна: скажем, исламские террористы в Америке, включая последнего, вчерашнего, до сих пор вроде бы не были ни иммигрантами, ни обездоленными аутсайдерами.
Во-вторых, хотя Бадью прямо такого не заявляет, капитализм фактически описывается у него как абсолютное зло, почти как терроризм в понимании властей; один враг заменяется другим, но сохраняется парадигма антагонизма, войны на уничтожение. Это плохо для концепции: как только философ начинает мыслить в категориях вражды, его мысль становится односторонней. Маркс относился к капитализму иначе — сознавал его прогрессивную роль и предлагал не уничтожать, а преодолевать его; сегодня, например, это значит продолжать и развивать, совершенствовать начатую им глобализацию. Бадью вроде бы и нащупывает эту проблему, но толкует ее в узко политическом, партийном смысле объединения коммунистов всех стран. Это, к сожалению, типично для современных левых, они часто упускают из виду диалектическую перспективу: н