Вот от этого Сен-Луи — центра работорговли, не уступавшего по масштабам Горе, — в городе действительно не сохранилось материальных памятников. Нынешний Сен-Луи отлит в форму лишь столетней давности, в форму торгово-колониального города: нижние этажи большинства его домов предназначались для товаров, они были отведены под склады и магазины, а верхние служили жильем… Я хожу по улицам Сен-Луи, и мне все время кажется, что улицы смыкаются у меня над головой: вторые этажи с верандами и балконами нависают над первыми и как будто бы давят их; но последнее ощущение — я знаю — ложно; вторые этажи — это лишь накипь, застывшая над тем, что составляло сущность города, — над его складами, магазинами, короче говоря — над его закромами.
По широкому авеню Вильера мы выходим на северную оконечность острова Сен-Луи. Теперь город у нас за спиной, а перед нами — Сенегал, не. разделенный на рукава, широкий и многоводный, несмотря на сухой сезон. Если пристально всмотреться в его бурые воды, то можно заметить, что они имеют красноватый оттенок, — это потому, наверное, что Сенегал несет к океану и красную землю Гвинеи, смытую ливнями со склонов Фута-Джаллона. Главный исток Сенегала, Бафинг, берет начало где-то между городами Маму и Далаба, и я отчетливо представляю себе весь путь Сенегала к океану, путь, который он проделывал сто лет назад точно так же, как проделывает его ныне.
Прозрачной горной речкой петлял сперва Сенегал по лесистым ущельям Фута-Джаллона, впитывая в себя соки гвинейской земли, мужая, наливаясь силой, богатея; потом он вырывался на равнину, в саванну, и там питала его уже земля тукулеров и сереров, там плавали по нему пироги, и он нес их, груженные слоновой костью, золотом или пряностями, к океану… Но до океана они не доходили: все, что вбирал, впитывал в себя Сенегал, все, что нес он на себе, улавливал Сен-Луи, город-ловушка, и перегружал в свои закрома, в первые этажи и подвалы своих домов, чтобы потом переправить отнятое у Сенегала за океан, во Францию.
Да, Сен-Луи был и остался городом-ловушкой, крепко вцепившимся лапками мостов в берега. И до сих пор — не только в дождливый сезон, когда уровень воды повышается на несколько метров, — приходят в Сен-Луи груженые пироги и останавливаются в узкой протоке между островом и Варварийской косой. И до сих пор раздвигаются металлические фермы моста Федерб над главным руслом, чтобы пропустить к причалам иностранные океанские корабли… Только теперь в сети и закрома Сен-Луи попадает меньше богатств, чем сто лет назад, — плохую шутку сыграла с городом Варварийская коса, некогда защищавшая его от внезапных нападений: за три столетия она выросла с помощью морских течений примерно на двадцать километров, и условия судоходства в устье Сенегала значительно ухудшились… Новый порт — Дакар, — выстроенный в более удобном месте, отнял постепенно у Сен-Луи пальму первенства.
Сен-Луи многолик, и найденное определение города недолго удовлетворяет меня.
Я записываю названия улиц. Почти все они носят имена исторических лиц, но я встречаю лишь два знакомых имени: Пьер Лоти и Мишель Адансон. Первый из них — писатель, и я читал его книги. Второй — географ, этнограф, ботаник, путешественник XVIII столетия, и я читал о нем в книгах по истории географии. И все. Остальные имена мне не известны. Мне, но не Бадиану, которого заставляли заучивать эти самые имена в школе на уроках истории, ибо почти все улицы Сен-Луи названы в честь генералов, огнем и мечом покорявших и Сенегал, и Судан, — тот самый Судан, нынешнюю Республику Мали, в которой мы еще побываем… Я рассказываю Бадиану о перечеркнутых названиях улиц Касабланки и Рабата, о переименованных площадях Конакри, а Бадиан в ответ лишь разводит руками: он сам знает все это и все понимает…
Вот еще одно лицо многоликого Сен-Луи — «город-плацдарм», город, послуживший исходным пунктом для захвата внутренних районов Западной Африки… Сенегал послужил дорогой к ее богатствам, и начиная с середины прошлого века армия за армией грузилась в Сен-Луи на корабли и продвигалась вверх по реке, потом преодолевали нетрудный водораздел и скатывались в бассейн Нигера… Кстати, если Бадиан не ошибается, то именно в Сен-Луи были сформированы сто лет назад первые части сенегальских стрелков, которых французы умело использовали в своих колониальных войнах вплоть до последнего времени: еще недавно африканские войска сражались против алжирских патриотов.
Солнце медленно падает в океан, и морской бриз почти внезапно сменяется материковым. Он как будто немножко теплее. Так, во всяком случае, нам кажется, когда мы идем по мосту Федерб к вокзалу и прощаемся с Сенегалом, великой африканской рекой… Мы исходили весь город, мы были на базаре — ив сенегальской его части, и в мавританской, где продают верблюдов и ослов, — мы были на Варварийской косе и любовались океанским накатом… И теперь у меня есть возможность еще раз окинуть единым взглядом Сен-Луи и еще раз выверить его образ… Я мог бы добавить сейчас, что Сен-Луи — город ювелиров, изготовляющих украшения, которые с такой гордостью носят сенегалки… Я мог бы добавить, что Сен-Луи — город рыбаков, потому что жители его постоянно занимаются рыболовством, а в сезон большой рыбной ловли, с мая по июль, до шестисот пирог каждое утро уходит в океан; если иметь в виду нынешний Сен-Луи, рыболовство далеко не последняя деталь в его облике…
…Мы возвращаемся в Дакар поздно, в два часа ночи.
Двери на балкон были весь день закрыты, и в номере душно. Я распахиваю двери настежь. Тихо, и отчетливо слышно, как стекает с крыш и падает на камни роса, — так сочится она с кровель и листьев каждую ночь и не только смывает дневной прах, но и питает, поддерживает жизнь саванны, жизнь ее трав, мимоз и акаций. Ночь кажется прохладной, — может быть, потому, что очень уж душно было в комнате, а может быть, потому, что обильная роса в моей памяти неотделима от чистого свежего утра, от предрассветного холодка.
Близится еще один день, который нам дано провести в Сенегале.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Весь день вчера мы ездили по городу, знакомились с его достопримечательностями, побывали в одном из музеев, осматривали окрестности. А сегодня нам предстоит совершить последнюю поездку по стране, на юг от Дакара, к устью реки Салум. Железная дорога туда не проложена, и на сей раз мы получили разрешение ехать в автобусе. По словам мсье Лабери, до устья Салума всего около ста двадцати километров, и дорога не очень утомит наших дам. Во всяком случае, мсье Лабери надеется на это. Мы— тоже.
Путешествовать по Африке рекомендуется в утренние и послеполуденные часы; днем, когда солнце добирается до зенита, становится, честно говоря, жарковато. Ни в прошлом году, ни в нынешнем, насколько помню, нам ни разу не удалось соблюсти это хорошее правило, но мы добросовестно пытаемся следовать ему и поэтому стремительно заглатываем завтрак.
Сегодняшний завтрак, как и все предыдущие, начинается с болгарской простокваши: ее подают точь-в-точь в таких же баночках, как где-нибудь в Варне, Тырново или Пловдиве, и точно так же ставят на стол вазы с сахарной пудрой. Весьма неожиданное утреннее добавление к французской кухне объясняется тем, что владелец нашего отеля — болгарин, лет тридцать назад натурализовавшийся во Франции, а потом переселившийся в Дакар.
Мне неведом тот конкретный путь, который привел эмигранта из Болгарии в Африку, но в самой фигуре владельца отеля нет ничего загадочного. Не помню, по какому поводу, но как-то зашла речь о религии, и владелец отеля сказал, что сам он православный, жена у него протестантка, а дети католики. Эта внешняя «веротерпимость» на поверку оборачивается обычной беспринципностью. Родина, страна, убеждения — все это пустое, а реальное — деньги.
Где их добывать? Там, где легче, а в Африке они доставались и достаются проще, чем во Франции… Как? Безразлично.
Я говорил, что улица наша лишена дневных центров притяжения, но зато располагает вечерним: фабрикант болгарской простокваши (он выпускает две с половиной тысячи баночек в день) и владелец отеля содержит еще публичный дом, не работающий только по пятницам (день молитв у мусульман)…
…Отель «Мир» имеет два, если так можно выразиться, корпуса, причем расположены они на разных сторонах улицы. Второй корпус, поменьше, обнесен высоким забором с металлическими шипами поверху, и к этому забору пристроена халупка, которой владеют два сенегальских предпринимателя — муж и жена. Передняя, обращенная к улице, часть халупки отведена под лавку хозяйственных товаров; лавка настолько мала, что за прилавком умещается лишь один человек: обычно там сидит жена, а муж поджидает покупателей, сидя прямо на земле, у высоченного забора. Вторая часть халупки целиком занята ложем: вечером супруги забираются на него прямо с улицы, а утром, спустив ноги с кровати, оказываются на улице.
4 апреля, незадолго до нашего приезда, одну из центральных площадей Дакара переименовали в Площадь Независимости. Вчера нас возили туда. Основная достопримечательность площади — огромное здание французского банка. Из стекла и бетона, ультрамодернистское здание это служит местом сосредоточения бесчисленных лимузинов, то и дело подкатывающих к подъездам, стеклянные двери которых снабжены фотоэлементами и бесшумно распахиваются перед входящими в них важными особами.
…Мы все еще пробираемся среди уличной толчеи по Дакару, огромному городу с трехсоттысячным населением, мы захватываем краем европейские кварталы, раскинувшиеся на базальтовом плато, кварталы, застроенные виллами, увитыми бугенвиллеей, и белыми, открытыми бризам с океана административными и жилыми многоэтажными зданиями… Мы проезжаем мимо огромного порта — вчера мы осматривали его и видели горы арахиса, сложенные у причалов; на арахис приходится восемьдесят процентов экспорта Сенегала, и выручка от продажи образует важнейшую составную часть бюджета страны. Путь наш минует африканскую часть Дакара, но вчера мы были в медине, видели ее кривые, без зелени, улочки, темно-серые фанерные домики под толевыми крышами и даже заходили в гости к Бадиану.