Проходит полчаса, и вот уже пустынная, застывшая в вечном покое саванна залита косыми лучами быстро встающего нам навстречу солнца Африки — того самого солнца, что, продолжая свой неизменный путь, пройдет и над Сенегалом, и над маленькой героической Кубой…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
О том, что самолет уже над Мали, бывшим французским Суданом, мы догадываемся по широкой, с желтыми отмелями и островами, пойме Нигера. Здесь он значительно мощнее, чем в Гвинее, и здесь — это стержневая река, на которую как бы нанизана страна. Говорят, что раньше — бог весть сколько тысячелетий тому назад! — вместо одного Нигера было два. Тот Нигер, над которым мы сейчас летим, начинаясь в Гвинее, терялся где-то в районах Предсахарья. А «другой» Нигер протекал восточнее и самостоятельно прокладывал дорогу к океану. Потом произошел «перехват», обе реки слились, и образовался нынешний Нигер, одна из величайших рек Африки протяженностью более четырех тысяч километров, долгое время бывшая великой географической загадкой для европейцев.
…Привычный крен на левое крыле — и самолет резко идет вниз. Бамако — столица республики Мали.
Формальности в аэропорту занимают совсем немного времени. Сидя за невысоким деревянным барьером на краю деревянного серо-голубого стола, малийский полицейский меланхолично перелистывает наши паспорта, находит визы (у меня виза № 9 — связи между нашими странами только-только налаживаются) и пристукивает их круглой печатью.
Я едва успеваю купить красочные — с изображением нигерийских рыб — почтовые марки, на которых поверх надписи «Федерация Мали» сделана черная надпечатка «Республика Мали», едва успеваю полюбоваться выставленными в киоске удивительно грациозными деревянными антилопами — суданскими богинями плодородия — и… снова в путь.
Мы летим в городок Мопти, что стоит примерно в тысяче шестистах километрах от берега океана при слияний реки Бани с Нигером… А Бамако — Бамако мы посмотрим на обратном пути перед вылетом во Францию. Так организовала нашу поездку туристская компания «Су-дантур», представитель которой — мсье Шарль — едет с нами, и, собственно, только теперь мы узнаем, что нам предстоит.
А предстоит, судя по программе, нечто увлекательнейшее. Во-первых, сам городок Мопти, о котором никто из нас не имеет ни малейшего понятия. Во-вторых, классический африканский уступ Бандиагара; его фотографии с прилепленными к скалам глиняными деревушками племени догон или хабе нередко встречаются в книгах о Западной Африке, но ни одного русского никогда не заносило в эти края. В-третьих, посещение города Дженне — того самого, что дал название Гвинее, Гвинейскому заливу. Правда, о поездке в Дженне в программке сказано: «если возможно», но до сих пор мы добивались всего, чего очень хотели… Наконец, обратный путь: семьсот с лишним километров на машинах от Мопти до Бамако, по саванне вдоль Бани и Нигера — это звучит совсем неплохо!
…Под нами опять Нигер. Он так и будет все время маячить внизу, потому что возле него проходит самый прямой путь к городу Сегу, где нам предстоит посадка, и далее — на Мопти.
Уже в самолете я узнаю, что группа наша пополнилась еще одним человеком: в качестве основного гида с нами едет семидесятилетний Мамбе Сидибе, старый учитель и, как нам сказали, превосходный знаток своей страны. Мамбе Сидибе дремлет в кресле, откинув на спинку седую голову; он носит красную феску с кисточкой, золотые часы на золотом браслете; на нем серый, видавший виды пиджак с заплатами на рукавах и поношенные, с бахромой внизу, брюки. Черное пергаментное лицо Мамбе Сидибе сейчас замкнуто и неподвижно.
После Сегу, кварталы которого вытянуты вдоль Нигера, ставшего здесь еще более мощным (в водах его мы заметили узкие длинные пироги), кое-кто из нас недобрым словом помянул мсье Лабери, главу молодой и неопытной туристской фирмы. Дело в том, что он привез нас в Дакарский аэропорт ровно за… две минуты до вылета самолета на Бамако, а на оформление всяческих выездных дел всегда требуется около часа… Мсье Лабери схватился за голову. Мсье Лабери сказал, что он — увы! — не только глава туристской фирмы, но и владелец фабрики, на которой вчера случились неприятности, и он, как говорится, был сам не свой… В конечном счете все уладилось: самолет ждал нас, мы благополучно продолжили путешествие, но потеряли час наилучшего для полетов над Африкой времени: саванна раскалилась, невидимые столбы горячего воздуха встали над ней, и самолет ковыляет по их незримым торцам, как по старой выбитой колесами дороге, — спотыкается, проваливается, дергается, порой содрогаясь всем корпусом.
Душно. Вентиляторы не освежают. Посадка в Мопти вызывает у всех у нас вздох облегчения.
С борта самолета сбрасывают на раскаленную землю трап. Перила заменяет крученая веревка, которую, натягивая, держит внизу малиец в феске и белой робе; на робе выведено неизменное: «Эр Франс». Мои первые торжественные шаги по трапу как-то сами собою сменяются бестолковой мелкою рысцой, а, соскочив на землю, я без оглядки устремляюсь под плоскость самолета, в тень… Я помню, конечно, свое первое впечатление от африканской жары на аэродроме в Конакри — настолько хорошо помню, что гвинейское лето кажется мне сейчас прямо-таки прохладным.
Самый жаркий апрель на земном шаре приходится как раз на те районы, где мы сейчас, находимся, а самый жаркий месяц в Мали — апрель. В этом смысле нам «повезло»: днем ртуть в термометре все время будет держаться возле сорока градусов, то забираясь чуть выше, то чуть снижаясь. Стало быть, надо привыкать. Я не ломаю себе голову над определением моптийской жары, но никак не могу решиться выйти из-под спасительной, дающей тень, плоскости и преодолеть сорок-пятьдесят метров до маленького здания аэропорта.
В Мопти нас не встречают представители «Судантура»— здесь их просто нет. В Мопти нас встречает заместитель коменданта города и округа Юсуф Траоре — молодой малиец в белом бубу и белой, типа фески, шапочке.
Из города присланы два джипа, и нам предстоит сделать еще одно усилие — расстаться с крышей и перейти узкую полоску раскаленной добела земли, чтобы сесть в черные, прогретые снизу доверху машины.
Джипы срываются с места, и сразу становится легче. Не от того, что прохладен задувающий в окна ветер — он почти обжигает, — а просто от того, что мы едем, и еще от того, что Юсуф Траоре, повернувшись на переднем сидении в нашу сторону, смотрит на нас излучающими любопытство глазами и тут же признается, что никогда в жизни не видел русских, но знает о нашей стране, и ему приятно познакомиться с нами…
Резкий тормоз. На развилке дорог — контрольный пост: два вооруженных полицейских дежурят у мотоцикла. Юсуф Траоре кричит им какие-то слова, среди которых мы улавливаем «турист совьетик», и машины вновь рывком набирают скорость.
Теоретически у Мопти проходит граница между саванной сахельского типа и саванной суданского типа. Во всяком случае, саванна здесь не похожа на сенегальскую; нет баобабов, мало пальм; господствуют акации. Но вот еще одна подробность: дорога идет по насыпи высотой в рост человека, и по обе стороны от нее простираются сухие зеленоватые кочкарники.
— Зона затопления, — отвечает на наш вопрос Юсуф Траоре.
Вот, оказывается, в чем дело! Мопти стоит у начала так называемой внутренней дельты Нигера, бывшего озера, которое и поныне заполняется водой в сезон дождей, разливаясь на огромную территорию. Бесчисленные рукава и протоки Нигера и Бани сливаются тогда в единое сплошное русло, выходит из берегов озеро Дебо, расположенное в дельте, и под водой оказывается приблизительно сорок миллионов гектаров земли… В условиях ежегодного затопления и сформировался своеобразный кочкарниково-травянистый, почти лишенный деревьев ландшафт… А насыпь — она не спасает дорогу от затопления: в разгар сезона дождей немногочисленные здесь города превращаются в острова, практически отрезанные от всего мира; насыпь лишь сокращает срок островной изоляции Мопти.
Почти одновременно справа от дороги открывается солнечная ширь Нигера, скупо прочерченная черным пунктиром пирог, а слева — широкая полузатопленная долина, за которой мы замечаем сооружение, издали похожее на гигантский термитник.
— Мопти, — не без гордости поясняет нам Юсуф Траоре. — Центр округа. Город с большим будущим.
Центр округа — это понятно. А в «большом будущем» еще предстоит разобраться, и мы постараемся сделать НТО.
Машины почти мгновенно застывают под сенью раскидистых акаций, в серой, весьма относительной их тени. Симпатичнейшие ящерицы-желтоголовки, выглядывая из-за стволов, не без интереса наблюдают за нашей выгрузкой. Впрочем, они предпочитают стремительно унестись наверх, на недосягаемую высоту, когда мы направляемся к одноэтажному, выстроенному в виде буквы «Г», единственному в Мопти отелю.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Юсуф Траоре — представитель племени моей. Мали населяет неисчислимое количество больших и малых народов и племен. Самые многочисленные среди них — народы группы мандингов, бамбара прежде всего, а также малинке, сонрхаи, сонинке, диалонке. По всей стране рассеяны фульбе, которых здесь называют «пэль». На севере, в при-сахарских районах, живут кочевники — берберы, арабы, туареги.
Моей — их большое и сильное племя некогда создало государство Уагадугу — обитают в основном в пограничной с Мали Верхней Вольте, но немало их расселилось и по территории бывшего французского Судана. Большинство моей — анимисты; ислам нашел лишь немногих приверженцев в их среде.
Юсуф Траоре — человек образованный, и едва ли его можно заподозрить в приверженности к анимизму. Но и мусульманином он не стал. Его белая, не без лихости сдвинутая на бок шапочка — отнюдь не дань религиозной традиции, а со вкусом подобранная деталь туалета.
Юсуф Траоре принадлежит к числу людей, сразу же вызывающих симпатию к себе. У него очень темная кожа, широкий «утиный» нос, маленькие, но живые, искрящиеся умом и юмором глаза. Он говорит быстро, коротко и заразительно смеется. Движения у него быстры и точны. Он производит впечатление человека, уверенно идущего к своей цели, — к большой цели, не допускающей ни колебаний, ни сомнений. Не могу представить себе, чтобы Юсуф Траоре обратился к кому-нибудь со словом «патрон», в Мали, как и в Гвинее, официально принято обращение «товарищ», и в устах Юсуфа Траоре оно