Листья лофиры — страница 40 из 52

— Пора идти на рынок, — говорит Юсуф Траоре и смотрит на часы. — Скоро торговцы начнут расходиться.

Юсуф Траоре, не выключая приемника, ускоряет шаг, и мы, подравниваясь, идем за ним по набережной.

Каюсь, я считал себя этаким спецом по африканским базарам, благо мне довелось немало повидать их за две поездки, и дано было убедиться, что в общем они похожи друг на друга. Но тут, в Мали, все как будто создано для того, чтобы удивлять: базара, подобного моптийскому, я не видал ни в Гвинее, ни в Сенегале, ни тем более в Марокко. Еще одна своеобразная деловая часть Мопти — так его хочется определить.

Он амфитеатром раскинулся по берегам речной бухты, этот базар, и нижние ряды его образуют неизменные и окрестностях Мопти пироги, на которых приплыли сюда малийцы племени бозо — потомственные рыбаки, живущие во внутренней дельте Нигера. Привезли они, естественно, рыбу, но не отдельных рыбешек, а целые мешки вяленой и сушеной рыбы, подчас плотно упакованной для перепродажи и транспортировки в Верхнюю Вольту, Гану, на Берег Слоновой Кости… Впрочем, наряду с оптовой торговлей существует и розничная: ею занимаются, во-первых, сами рыбаки, а во-вторых — торговки-перекупщицы. Молодая малийка с большущими золотыми серьгами-подвесками и тонким золотым кольцом, продетым в нос, при нас купила у рыбаков несколько рыбешек и крупных речных раковин, завернула их в кусок плетеной циновки и, сердито сверкнув глазами на мой фотоаппарат, быстро пошла по направлению к городу.

И мы пошли по направлению к городу: там, на пологом откосе, тоже был разложен товар, но уже другого сорта. Калебасы — посуда из тыквы-горлянки — продаются на всех африканских базарах, но в Мопти, наверное, находятся крупнейшие «калебасовые ряды» Африки: буквально сотни квадратных метров рынка завалены светло-желтыми тазами самого различного размера; они и красиво разложены на земле, и свалены в кучи, и еще не распакованы: лежат, как в «авоськах», в редких сетках. А посреди этих калебасовых развалов стоят кое-где крохотные шалашики — в них живут владельцы товара, ибо за один день явно невозможно распродать такое количество посуды.

В таком же положении находятся и торговцы-оптовики, торгующие гончарными изделиями: им тоже приходится заботиться о ночлеге посреди обильно понаставленных вокруг кувшинов-гарбулетов для питьевой воды, сложенных стопками красно-белых горшков-канари, всяческих мисок и даже маленьких глиняных очагов, которые имеют форму таза с тремя рогульками внутри; между рогульками разводится огонь, а на них ставится глиняный горшок — очень удобное приспособление в домашнем хозяйстве эти очажки.

Торговцы циновками — а циновки плетут здесь из травы фей и листьев пальмы ронье — находятся в несколько лучшем положении: им не нужно строить шалаши, они могут просто развернуть на ночь рулоны и спокойно спать на своих сокровищах. Спокойно, между прочим, и потому, что в Мали почти неизвестно воровство. Комнаты в гостинице, где мы остановились (ее содержат французы), не имеют никаких запоров— в них нет надобности.

Чем еще торгуют на базаре?.. Торгуют, например, авторучками, торгуют бусами, часами, но это, конечно, уже не оптовая торговля: ею заняты предприимчивые молодые люди. Торгуют дровами. В окрестностях Мопти леса мало, и дровяная проблема, очевидно, существует для жителей города. Кстати, к услугам покупателей на рынке имеются и дровосеки. Топоры у них своеобразны — это дубинка с утолщением на конце, в которое вогнан металлический клин; по форме топоры похожи на мотыгу и, на мой взгляд, не очень удобны, но дровосеки лихо орудуют ими… Торгуют красочно расшитыми кожаными кавалерийскими сумками: их искусно выделывают мастера из племени пэль…

Но, конечно, не мелкая розничная торговля случайными вещами определяет лицо рынка, его значение. Моптийский рынок — постоянная ярмарка, на которую свозится основная продукция всего округа, где заключаются торговые сделки. Собственно порт и ярмарка — вот основа Мопти. А глиняный город за водохранилищем — это, так сказать, жилая часть Мопти с духовным центром — мечетью.

Народу на рынке сравнительно немного, хотя вокруг нас все время тесновато, и одет народ неописуемо пестро. Тут и модницы в ярких платьях, с золотыми кольцами в носу, и голые до пояса девушки в нескольких пестрых юбках, и мужчины в бубу, в фесках, и скотоводы пэль в темных халатах и широкополых соломенных, отделанных красной кожей, шляпах, и матери разного возраста, одеждой которым служит кусок ткани, коим прикручен к спине ребенок, и модники в майках-безрукавках с яркими шарфами вокруг шеи, и торговцы в полосатых халатах и вязаных шерстяных шапочках; некоторые женщины носят цветастые косынки, но у большинства на голове свернутые жгутом и уложенные в кружок тряпки; это уже чисто служебная часть туалета: нашлепки на макушке представительницы прекрасного пола носят для того, чтобы удобнее было таскать тяжести на голове…

Заглянув на чистые, словно выметенные ветром, улицы глиняного Мопти, побродив вдоль домов с торчащими из стен почерневшими от дождей и солнца палками-креплениями, мы потом возвращались в отель по дамбе, насы-шппюй между рыночной бухтой реки Бани и водохранилищем. Уже вечерело, заметно сгущались сумерки, и по дамбе гуляли, разговаривая, шутя, нарядно одетые моптийцы… Приемник Юсуфа Траоре давно умолк, но мне все слышалась знакомая музыка, и на душе было тихо и хорошо…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Пусть с некоторой долей условности, но можно сказать, что путешественники всегда делились на две категории. Одни из них были первооткрывателями новых земель — новых, во всяком случае, для своих соотечественников, будь то европейцы, китайцы или арабы. Другие путешественники посещали уже известные страны (обычно плохо известные) и повествовали о них соотечественникам, сближая таким образом разные народы, формируя у людей представление о Земле как о едином целом, а о народах и племенах — как о человечестве.

Ярким представителем первой категории путешественников был, скажем, Колумб, открывший Америку, а второй — Гумбольдт, много сделавший для изучения ее обширных территорий. Прямой хронологической последовательности тут до самого последнего времени не было. Так, применительно к району Мали, крупнейший арабский путешественник Ибн Батута, посетивший в четырнадцатом веке чуть ли не все мусульманские страны Азии и Африки и описавший их, никаких географических открытий не совершал. Четырьмя с лишним столетиями позже Мунго Парк был в глазах европейцев первооткрывателем верхнего и среднего течений Нигера.

И все-таки, повторяю, деление это в известной степени условно: Колумб не только открыл Америку, но и рассказал о своем открытии, а Гумбольдт не только создал тридцатитомное описание Южной и Центральной Америки, но и совершил немалое количество открытий.

Но чем обширнее становился круг познаний человека о земном шаре, тем определеннее начинал преобладать тип путешественника-ознакомителя над типом путешественника-первооткрывателя. Особенно справедливо это по отношению к нашему времени. Дело не в том, что на Земле осталось не так уж много мест, где возможны крупные географические открытия. Дело прежде всего в том, что никогда раньше не чувствовали себя самые различные народы в таком единении с другими народами, как ныне, и никогда раньше не стояла так остро задача сблизить народы. Собственно, теперь уже выкристаллизовался, так сказать, в чистом виде тип путешественника, который, не совершая открытий, как раз и «работает» на сближение народов. И заслуги такого путешественника определяются уже не пересечением материков и океанов, не пройденными километрами, не числом посещенных стран, — они определяются количеством незримых нитей доверия, понимания, знания, которые удалось протянуть ему между своим и другим народом. Если еще раз вспомнить слова Сент-Экзюпери, то можно уверенно сказать, что ныне появились люди, сделавшие своим ремеслом, — в самом высоком значении слова! — объединение людей, установление связи человека с человеком.

Один из них, руководитель нашей группы, штатный работник Советской ассоциации дружбы с народами Африки, сидит сейчас неподалеку от меня во дворе отеля с усталым, почти измученным видом: он с трудом перенес сегодняшнюю поездку в страну догонов. Как-то он признался, что больше всего на свете не любит ездить, и всю жизнь ездит; ездит с африканскими делегациями по Советскому Союзу, ездит с советскими делегациями по странам Африки…

…А навеяны эти мои раздумья минувшим днем: мы побывали в удивительнейших местах, на уступе Бандиагара, где до нас были, конечно, французы, но никогда не было ни одного русского; мы побывали в «стране камней» (так называли ее старые арабские авторы), где мы оказались первыми русскими, которых догоны увидели и «признали», причем признали самым неожиданным образом.


В четверг (а сегодня четверг) в Мопти базарный день, и на рынок сходится особенно много народу. Мы выехали в четыре часа утра, в полной темноте, а по направлению к городу шли и шли по обочине дороги группы женщин с большими тюками на головах; шли, чаще всего в одиночку, мужчины с мечами в ножнах; несли они мечи не на ремне, а в руках, и у малийцев племени бамбара мечи были прямые, а у малийцев племени пэль — изогнутые.

Вот, собственно, и все, что можно было разглядеть при свете автомобильных фар: на секунду-другую люди появлялись на краю освещенной полосы и вновь исчезали в густом, непроницаемом для глаза мраке.

Помигивание больших ручных фонарей, направленных в нашу сторону, остановило машины у контрольного поста, на котором, как объяснил нам шофер Баккори Трауре, проверяют все машины, приезжающие в город пли уезжающие из него.

И сегодня слова «турист совьетик», сказанные Бак-кори Трауре, открыли нам дорогу: темные руки полицейских приветливо поднялись к белым колониальным шлемам, полагающийся в таких случаях специальный осмотр произведен не был.

На редких поворотах дороги, когда свет фар падает на саванну, мы замечаем, что местность изменилась: нет кочкарников, меньше стало деревьев, которых порядочно на относительно высоких участках вокруг Мопти; зато все чаще попадают в лучи света каменные глыбы, перекрученные узловатые деревья без листвы… Наш путь лежит на юго-восток от Мопти, к границам Верхней Вольты, и, когда солнце наконец приблизилось к горизонту и все вокруг стало мутно-серым, мы обнаружили, что перенеслись в совсем иной мир — мир африканских песчаниковых плато.