Но зато днем, на Нигере… От шоссе до пляжа нужно пройти пешком метров триста. В дождливый сезон протока сливается с основным руслом и по лаве несется бурный поток. За многие века он изрезал, источил лаву, высверлил в ней крутящимися камнями гигантские котлы, беспорядочно наворотил груды из скальных обломков и отложил нежнейший, почти белый, песок у берега маленькой бухты, сотворив чудесный пляж.
Разуваясь, мы ставили босые ноги прямо в воду: белый песок обжигал ничуть не слабее, чем сухая глина на крыше мечети в Дженне. Зато вода — зеленоватая, ласковая — бережно принимала нас и не отпускала часами; вода не была приторно тепла, как в Конкуре, и не студила, как в наших реках даже в самую жаркую погоду…
В темно-зеленой глубине плавали рыбы — тонкие серебристые, с коричневыми полосками вдоль тела, и черные неуклюжие, с солидными гребнями на спинах; мы ныряли к ним в масках, и они подпускали совсем близко, а черные увальни даже разрешали себя погладить. Увальни вообще отличались невозмутимым характером: стоило минуту тихо посидеть на скале, как они уже подплывали к самым ногам и, выпячивая губы, принимались соскабливать водоросли с камней, к которым приросли голубые раковины, похожие на раскрытые цветы…
Так, любуясь забавными рыбинами, загорая, нежась в ласковой воде Нигера, мы проводили по два-три часа в перерывах между поездками и встречами.
«Мали продолжается…»
Так назван отчет о внеочередном конгрессе партии Суданский Союз, состоявшемся сразу же после развала федерации, 22 сентября 1960 года. Мали продолжается!..
Неподалеку от Бамако есть небольшой городок Кати. Мы ездили туда. И хотя, наверное, в любом уголке страны можно одновременно обнаружить признаки и нового и старого, Кати запомнился мне как городок, в котором социальные противоречия обнажены до предела. Центр Кати занят рынком — пестрым, красочным, шумным, очень похожим на рынки Киндии, Конакри, Канкана, Сен-Луи; на нем продается все, начиная от бус, бог весть когда завезенных в Африку предприимчивыми торгашами, кончая нейлоновыми тканями. Рынок — он как бы олицетворение извечного, традиционно африканского… А французские солдаты на рынке в Кати — это уже совсем другое, инородное, чуждое Африке… Про них, завоевателей, Юсуф Траоре сказал так:
— Может быть, для французов они и герои. Но для нас они преступники.
У французов действительно существует официальная «галерея суданских героев» — вероломных убийц, грабителей и насильников. Так, между прочим, их характеризуют прогрессивные французские историки. А теперь сама История выносит свой окончательный суд.
Один из центральных бульваров Бамако, носивший имя француза-колонизатора, малийцы переименовали в бульвар Патриса Лумумбы. У памятника жертвам колониализма президент Мали Модибо Кейта возложил венок из живых цветов в память о конголезском герое и мученике… А памятники титулованным бандитам сбрасываются в Мали, как и в Гвинее, с пьедесталов.
Федерация Мали заключила ряд соглашений с Францией, которыми, в частности, предусматривалось размещение четырех военных баз на территории Судана с общей численностью гарнизонов до тысячи двухсот человек. После развала федерации Республика Мали не признала заключенных ранее соглашений и потребовала, чтобы французские войска покинули пределы страны.
Показывая нам городок, Секу Сако вдруг резко затормозил.
— Хотите познакомиться с мэром Кати?.. Вот он, на тракторе.
Маленький, с навесным бульдозером трактор, поднимая тучи пыли, с разгона налетал на ветхие глиняные хижины, сметая их со своего пути. Управлял трактором молодой человек в комбинезоне — он же мэр Кати, депутат парламента… На расчищенной полосе малийцы уже складывали стены новых домов из саманного кирпича.
— Добровольный труд, — сказал нам Секу Сако. — Два раза в неделю жители Кати выходят на работу и благоустраивают свой город. Будет проложена новая улица, и вдоль нее построят новые дома.
Мэр, сносящий бульдозером старые халупы, — вот вам еще один пример невыдуманной символики, вот вам сегодняшнее и завтрашнее Мали!.. Но за последние годы набрались опыта не только африканцы, кое-чему научились и колонизаторы. Массовое бегство из Гвинеи оценивается ныне как ошибка: нельзя, видите ли, создавать политический и экономический «вакуум». Республика Мали вышла из французского «сообщества», а французские политики сделали вид, что ничего особенного не произошло. (Уже после нашего возвращения из Мали они, наконец вывели войска из Кати и ликвидировали другие базы, но они еще надеются сохранить политическое и экономическое влияние в Мали.)
Экономика, экономика, экономика… Будущее Мали — это создание собственной промышленности, подъем сельского хозяйства. В стране разрабатывается пятилетний план (он вступит в действие с 1 октября 1961 года), по которому объем валовой продукции должен возрасти на сорок процентов. Как и в Гвинее, немалое место в плане отводится трудовым вкладам: примерно пятнадцать процентов всех капиталовложений должно прийтись на бесплатный добровольный труд. Помимо десятков сельских школ, методом народных строек созданы Дом партии и Дом молодежи в Бамако, роется многокилометровый канал в районе Сегу… Немалое значение придается пока кустарным промыслам, почти заглохшим при французах. На улицах Бамако повсюду видны многометровые ткацкие устройства — своя материя сэкономит валюту.
Под Бамако, в местечке Боле, мы посетили опытный кооператив. Его не очень многочисленные члены заняты разработкой новых методов ведения сельского хозяйства. Одна из важнейших проблем, как и в Гвинее, — соединить животноводство с земледелием, дать таким образом удобрение полям. И еще — внедрение новых культур: прежде всего хлопка, которого пока сеют мало, сизаля, табака, овощей… Члены кооператива шефствуют над пятнадцатью деревнями — передают свой опыт их жителям. И таких кооперативов в окрестностях Бамако уже около тридцати…
Трудно начинать, когда начинать приходится почти на пустом месте… Но Мали — продолжается.
Административная часть Бамако называется Кулуба; она расположена на плато, возвышающемся над Нигерийской равниной. На площади у дворца президента, в самом ее центре, сделана высокая клумба, на которой растут почти все полюбившиеся мне в Африке деревья… Там есть небольшие, всегда зеленые деревца манго, там высятся тонкоствольные, с метельчатыми вершинами, пальмы, там горит, не сгорая, пылающая акация, там цветет белая лофира — самое мужественное дерево Африки, а по соседству с ней желтеет кассия сибериана, которой я любовался на Фута-Джаллоне вместе с Диаре Мусса. Нет баобаба, но его и невозможно вообразить на клумбе… С края плато открывается великолепный вид на равнину — такой же, как в Гвинее с горы Какулима на прибрежную низменность, заселенную племенем сусу…
Сегодня вечером мы улетим во Францию, хотя дорога туда не проста. Из Бамако самолеты компании «Эр Франс» летят на Марсель. Значит — над Алжиром, а небо над Алжиром закрыто. Говорят, что и Париж не принимает самолеты. Мятежники внутри страны сделали попытку захватить транспортные машины на аэродроме Орли, повредили бомбами здание аэропорта. На улицах Парижа — танки, войска приведены в боевую готовность. Еще существует угроза высадки десанта мятежников в столице Франции… Скорее всего мы полетим на Касабланку, в которой только что закончила работу конференция борцов за независимость из португальских колоний…
У нас есть еще в запасе немного времени, чтобы спокойно постоять на краю плато Кулуба, чтобы попрощаться с Африкой, попрощаться с республикой Мали.
У меня есть все основания считать, что я справился со своей задачей: я много интересного увидел и в Сенегале, и в Мали, и я продолжил свои наблюдения, нашел в Мали те черты нового в жизни африканских стран, которые так радостно было подмечать в прошлом году.
В Мали, конечно, сделаны лишь первые шаги, но мне вовсе не хочется гадать, на какие преобразования решатся малийцы в ближайшие месяцы или годы… Глядя на подернутую дымкой Нигерийскую равнину, я просто вспоминаю город Канкан, вспоминаю самоуверенного мсье Симона, представителя бельгийской алмазной фирмы. Он не сомневался в прочности своего положения, но через несколько месяцев после нашего с ним разговора и алмазные разработки, и торговля алмазами были национализированы… Надо полагать, и Мали не остановится на достигнутом.
В прошлом году, уже в самолете, летящем на Дакар, я вспоминал грозовую ночь в саванне, когда пытался нарисовать себе образ сегодняшней Африки; тревожные вспышки молний потом не раз виделись мне, когда доносилось в Москву гулкое эхо африканских событий… Тревожным заревам еще долго полыхать над Африкой, но сейчас, на плато Кулуба, возвышающемся над великой рекой, над бескрайней саванной, я по-иному думаю об Африке и по-иному прощаюсь с ней…
Не потому ли, что я лучше узнал ее и больше полюбил?
Я буду еще долго размышлять о подробностях двух путешествий, я буду часто задумываться и о далеком прошлом «Черного континента», и о его будущем. Но сейчас, в последние часы, которые дано мне провести в Мали, все мои раздумья об Африке конкретизируются по трудноуловимой игре фантазии в образах трех африканок, живших в разное время и в очень непохожие эпохи… В голубой дали, открывающейся мне с плато Кулуба, они — как сама Африка — медленно проходят перед моим мысленным взором…
Одна из этих женщин за полторы тысячи лет до нашей эры была женой фараона, поклонявшегося Солнцу, и великий художник древности сохранил для нас ее облик — создал портрет юной красивой женщины в высоком, как бы сдвинутом назад, головном уборе, запечатлел ее мягкий профиль с чуть выдвинутым вперед подбородком, любовно вылепил тонкую длинную шею. Она, эта женщина, известна у нас под именем Нефертити, но на самом деле ее звали Нефретити, что в переводе означает «Прекрасная пришла»…
Другая женщина — высокая и стройная, с античным торсом, круглым добродушным лицом и веселыми глазами — жила восемьсот лет назад на берегах реки Бани; ее называли поэтичным именем — Дженне…