– У него был тхэджагви? – взгляд Союля вспыхивает, и Харин впервые за пару веков полностью разделяет его эмоции.
– Да, в подвале жил у него. Не знаю, когда Ри Тэсо там ребёнка заморил голодом, мальчик со мной не поделился, ну, ты в курсе, они многое забывают о своей смерти…
– Ты его освободила? – перебивает Союль. – Мальчика?
«Почти». Мальчик не успел обратиться призраком полностью, его нельзя отправлять на тот свет, потому что он не переродится. Не совсем квисин, не совсем человек – ребёнок застрял посередине и в Великий Цикл не попадёт, если освободить его сейчас. Для начала ему придётся выполнить что-то стоящее, «закрыть гештальт»…
Говорить Союлю правду Харин не хочет – всё равно что вешать мишень на спину болвану Тэуну, но токкэби смотрит так свирепо, что даже Харин ёжится. Вот Джи не поверит, что Хан Союль всё ещё неравнодушен к судьбам потерянных детей; Харин считала прежде, что всю человечность, которую она в Союле взращивала, тот растерял после своего бешенства. Оказывается, что-то в нём не изменилось…
Они познакомились в семнадцатом веке, когда Харин только обратилась лисицей и осваивала новую природу и окружающий мир, изменившийся в одночасье. Тогда она безуспешно гонялась за ублюдком Бёнчхолем и с каждым днём становилась всё злее: Бёнчхоль был неуловим, и Харин даже с полученной нечеловеческой силой не могла поймать его и отправить на тот свет, и призраки её убитой семьи маячили в снах и мешали жить. С Хан Союлем они встретились в Хансоне: Харин искала имуги, только что выползшего из моря в Ульджине и каким-то образом приползшего в столицу, – а нашла токкэби.
Он обещал помочь, а в итоге стал её новым проклятьем, как только Харин убила Бёнчхоля. Она плохо помнит те дни, она была не в себе и хотела весь мир утянуть во тьму вслед за собой – так сильно её разрывало на части от горя.
Поначалу Харин училась у Союля всему: как драться, как обращаться в лисицу, не привлекая внимания, как прятаться в тени, как соблазнять людей ради их энергии. От мужа Харин узнала, что многих монстров создают люди, и вместе с Союлем освободила первого тхэджагви, запертого в бочке из-под кимчи. Призрак младшего брата на долгие ночи стал для кумихо кошмаром. Союль пообещал ей тогда, что уничтожит любого человека, который посмеет ещё хоть раз поднять руку на ребёнка. Тогда Харин думала, что нашла в Союле опору и даже в их брак верила по-настоящему. Но бесконечная охота за Бёнчхолем изменила их обоих до неузнаваемости. Харин потеряла веру в человеческие отношения, отреклась от себя, лишь бы отомстить за свою семью проклятому ублюдку, и в итоге чуть не лишилась разума.
А когда Бёнчхоль сгинул, Союль превратился в неконтролируемого зверя и стал убивать всех вокруг без разбора. Харин сбежала от него на окраину страны, но Союль нашёл её и там, потому Харин бежала ещё дальше – под защиту к Тангуну.
Тангун уже помог ей однажды, обратил в лисицу, вняв мольбам брошенной всеми Харин. Второй раз оказать безвозмездную помощь он не решился или не смог – Харин тогда не уточняла, а позже потеряла интерес к тому, что происходит вокруг неё. На службу к Тангуну она попала отрешённой от мира женщиной, снова оставленной всеми близкими.
И поклялась не доверять больше ни квемулям, ни квисинам, ни людям. Союль стал для Харин собственной страшной сказкой о предательстве, и возвращаться к нему даже после его уговоров и молитв она зареклась.
– О чём задумалась? – спрашивает Союль, преспокойно сидящий на стуле в её собственной кухне. Харин моргает, с глаз сползает пелена из воспоминаний, и блёклые краски набирают цвет. Бывший муж смотрит на неё с интересом, который не выветрили из его глаз все прошедшие годы.
«Проклятый токкэби».
– Ни о чём, – бурчит Харин и встряхивает головой. – Так что с Ри Тэсо? Ему можно дар речи вернуть ненадолго? Он ценный свидетель, вообще-то.
Союль уже допил свой бокал вина. В одной руке у него башка бедолаги Ри Тэсо, в другой – нож из подставки в центре стола, и Союль крутит его в пальцах, как брелок для ключей. Некоторое время он словно прикидывает, в какую из двух полупустых глазниц с засохшим желе из глаза и плазмы воткнуть лезвие, и голова трясётся от страха. А потом вдруг Союль поворачивает нож острым концом к себе.
– Чего только не сделаешь ради любимой женщины, – картинно вздыхает он и режет руку, которой держит голову Ри Тэсо, поперёк запястья.
– Эй, ты чего это?! – вскрикивает Харин; густая тёмно-красная кровь из раны течёт прямо на подтухшую башку Ри Тэсо, Союль опускает её обратно в миску и прижимает ладонь к макушке.
– Спрашивай, что хотела, но быстро, – скрежещет он сквозь стиснутые зубы. Ему больно? Что происходит? – Харин, прошу тебя, это не очень приятно терпеть…
– Да, ой, да, прости… – Она пытается смотреть на Союля, а не на голову, заливаемую его кровью, и от неожиданности не может собраться. Вопросы, да, у неё были вопросы. – Кто его убил?
– Тебя, – поправляет Союль, – обращайся ко мне, как к нему.
– Кто тебя убил? – послушно исправляется Харин, облизывая губы. Ощущение дежавю охватывает всё её тело – кажется, что ей снова лет сорок, кажется, что Союль снова учит её, кажется, что они не в квартирке Харин на двадцать седьмом этаже в современном Хансоне, а в их с Союлем домике на Чеджудо, и сейчас на дворе адский Чосон…
– Не помню, – отвечает Союль чужим голосом – низким, хриплым. Глаза у него светятся, как задние фары авто, из-за спины вырастает тень, тёмно-серое облако, которое нехотя собирается в границы определённого силуэта. – Темно было, громко, говнюк Сан Галь притащил антикварный хлам в клуб, чтоб от меня откупиться. Он денег мне должен, две тысячи долларов, сказал прийти в клуб, мол, отдаст мне долг. Отдал какую-то вазу.
– Что за ваза? – уточняет Харин, едва Союль замолкает. Он смотрит на кумихо сердитым взглядом и продолжает после краткого усталого вздоха:
– Без понятия, какой-то хлам. Я её разбил, из неё полезла чёрная хрень, как джинн какой, что ли. Потом всё почернело, и я умер.
Скорее всего, лихорадочно соображает Харин, Ри Тэсо убило то, что было в вазе. Одуксини[53]? Люди и во времена Чосона прибегали к уловкам с этими мразями, Сан Галь мог Ри Тэсо подкинуть такое намеренно. Почему только наркоделец не умер и до сих пор может вспоминать прошлое – неизвестно.
Тень за спиной Союля принимает форму человека – должно быть, это сам Ри Тэсо.
– Откуда у тебя в подвале тхэджагви? – спрашивает Харин дальше. Она изгибает брови дугой, молча извиняясь перед Союлем за пытку, и тут же мрачнеет. Подумаешь, чуть-чуть поболит у него рука-голова-полтела. У Харин из-за него три века сердце болит, ядом плеваться хочется при каждой встрече, так что ж, теперь извиняться друг перед другом за всё подряд?
– Шаман один подсказал, как удачу в жизнь приманить, – отвечает Союль и морщится, в уголках глаз собираются капли крови, перемешанные со слезами. – Сказал, что ребёнок будет мне правильные вещи подсказывать, от беды убережёт.
– И ты покатился домой, чтоб тхэджагви вытащить, думая, что он тебя с того света вернёт? – шипит Харин в лицо Союлю и злится, хотя гнев должна направлять на Ри Тэсо. Союль тоже это понимает и качает головой: сумасшедшая женщина.
– Шаман обещал, что призрак меня спасать будет! – жалуется Ри Тэсо.
– Вот же урод неотёсанный.
Голова покойника дёргается, и Союль сжимает её крепче – миску трясёт и везёт по столу от молчаливого сражения.
– Я жить хочу! – почти вопит Союль и тут же огрызается своим голосом: – Ребёнок, которого ты голодом заморил, тоже хотел жить и тебе, небось, доверился, уроду. Будь уверен, ты сгниёшь в самых тёмных подвалах царства Тангуна за то, что сделал.
Харин хмурится.
– Судить его будут по законам смертных, – возражает она. Союль кидает ей мрачный взгляд, глаза полыхают, по щекам текут тонкие нити крови. Он сам сейчас похож на Тангуна – можно поверить, что токкэби творение его рук, причём едва ли не первое.
– Он уже умер, кто его осудит, – шипит Союль и возвращает внимание к голове Ри Тэсо. – Ещё есть что сказать? Куда тело мальчишки зарыл?
Он дёргает покойника за волосы, вскидывает в воздух голову, так что из обрубка шеи вытекает ещё больше внутричерепной жидкости.
– Задай ему последний вопрос, Харин, – просит Союль со вздохом. – И оставим уже, мужик сейчас откинется окончательно.
Харин хочет узнать о судьбе мальчика, чей призрак в данный момент поселился в вазе Тэуна, – ребёнка нужно освободить и дать ему шанс на перерождение, а не держать амулетом удачи при человеке, пусть и таком добродушном, как Кван Тэун, – но задаёт совершенно другой вопрос:
– Знаешь, откуда у Сан Галя та ваза?
Союль смотрит на Харин с таким разочарованием, что вокруг них обоих сгущается воздух. Сейчас дело важнее, думает Харин, надеясь, что сможет выведать об остальном в другой раз и при других обстоятельствах.
– От шамана небось притащил. Та штука и его убила, ха!
– Что за шаман? Где живёт, как найти?
– Шаман Лю. В Ыджонбу спроси, там его все знают, – голос у Союля стихает, последние слова он еле выговаривает. – Вы меня пощадите?
Харин цокает одновременно с Союлем.
– Мечтай, урода кусок! – рычит Союль и отнимает, наконец, руку от макушки Ри Тэсо, его голова ещё какое-то время дрожит в миске и остатках мозгов и крови, а потом валится набок.
Союль вытирает руку о висящее на спинке барного стула полотенце, прижимает его к открытой ране и стоит в напряжённом молчании какое-то время. Харин следит, как течёт капля крови по его руке к локтю, пропадает под рукавом чёрной дорогой рубашки.
– Не волнуйся, моя колючка, жить буду, – заметив её внимание, усмехается Союль. На миг одолевшее Харин беспокойство испаряется с шипением прямо с поверхности её разгорячённой кожи.
– Завали. Я не о тебе волнуюсь.