– Бабушки, с которыми я беседовал, говорят о злых духах, – тянет Юнсу, не замечая, как Тэун зеленеет. Тошнит ещё, с чего бы? Надо поесть, вот и всё. Нечего раскисать от голода, не впервые ведь… – Знаешь, что они между собой обсуждают? Что погибший душу морскому дьяволу продал, вот и поплатился, мол, время его пришло, и он руку отдал в уплату долга.
– Морскому дьяволу? – бездумно повторяет Тэун. В ушах стучит, кровь приливает к лицу. Давление, что ли, ещё подскочило? Да в чём дело, что не так с его телом?..
– Мульгвисину, – поясняет Юнсу. Он подходит к ограде пирса, указывает куда-то в море. Тэун упирается грудью в ограждение, почти виснет на нём. – Морскому духу. Местные жители многим морским тварям молятся, о погоде просят хорошей, об улове. Бабушки считают, господина Гу злые духи утащили и руку ему откусили и съели. Слишком удачливым был, не в меру. И улов всегда хороший, даже когда другие из моря приходят с пустыми сетями, и сын-то в престижный университет поступил, а потом в крутую компанию устроился… Вроде в «Хан Груп». Ты слушаешь?
Тэун кивает, но зря: его совсем ведёт, и он переваливается через ограду. В глазах темнеет, крик Юнсу тонет в завывании ветра и шипении волн. Водная гладь приближается быстрее, чем Тэун успевает отреагировать, и он погружается в холодную пучину.
«Хорошо, тут не мелко», – думает он напоследок, – но Юнсу меня не вытащит, он плавать не умеет».
С этой невесёлой мыслью Тэун отключается.
– Зря я тебя спасла, сопляк! – слышит он в следующее мгновение и открывает глаза. Голос до боли знакомый, аж слух режет.
Над ним, закрывая головой небо, склоняется девушка. Тёмно-рыжие волосы облепили щеки и шею, пухлые губы выделяются на фоне бледной кожи. Красивая до безумия – Тэун умер, похоже, раз видит такую богиню.
У неё жёлтые глаза с продольными зрачками.
«О, – думает Тэун бесхитростно, – лиса. Нашёл».
Файл 3. Рога в «подкове»
За пару дней до описываемых событий
Харин мчится вдоль автострады, ругая весь свет. Если бы при ней были прежние силы, она бы обернулась лисой и вмиг добралась до нужного ей места, но теперь, в условиях ограничений, она вынуждена пользоваться обычным транспортом, а потом рулит вдоль автострады на любимой тачке навстречу мусорной свалке. Потом весь салон провоняет тухлятиной, спасибо-пожалуйста.
В голове крутится приставучая иностранная песня, которую Джи напевал несколько лет назад. Квисин бы побрал этого любителя клубов – Харин всё ещё слышит его «что говорит лиса, что говорит лиса, динь-дилинь-дилинь».
На повороте из города её заносит: гнев застилает глаза, и Харин не сразу замечает, что дорога виляет вправо.
Впереди маячит вывеска круглосуточного магазина, редкий огонёк в непроглядной темноте на подъезде к мусорной свалке, устроенной людьми, которые ничего не смыслят в сохранении природы. Воняет, человеческие отходы смешиваются с запахами, идущими от заводов, выстроенных широкой полосой чуть западнее того места, куда Харин направляется.
Джи просил её быть осмотрительнее, но сегодня произошло что-то из ряда вон, поэтому Харин несётся сломя голову в самый центр мусорной «подковы». Нелегальные свалки стали заполнять территорию Корейской Федерации с тех пор, как Китай запретил ввоз иностранного вторсырья, чем в своё время активно пользовалось местное правительство. Теперь не только Хансон, но и рисовые поля в фермерской части страны утопают в мусоре.
Кажется, у свалки сменился хозяин: прежний владелец хоть как-то сдерживал количество отходов, поступающих на полигон в Уйсонг, а теперь гора из пластика, строительного и прочего мусора здесь выросла раз в пятьдесят.
От раздумий о судьбе свалки Харин отвлекает сигнал входящего сообщения.
«Спишь?» – высвечивается на экране смартфона. Харин фыркает: вот тебя-то сейчас не хватало.
«Чего надо, быстро», – пишет она короткий ответ, и мгновенно получает длинное сообщение:
«Видела музыкальную премию? Мы выиграли, я тебя хотел на афтепати позвать, мы с ребятами собираемся отметить у себя, по-домашнему».
Харин стискивает руль одной рукой и набирает ответ другой: «Прости, не сегодня. Рада за вас, ты молодец».
«Мы», – сигналит собеседник.
«Других я не знаю, но ты точно молодец. Всё, отключаюсь, некогда».
Харин останавливается у гряды «подковы», вылезает из машины и осматривается. Принюхивается. Из-за газа, образующегося в недрах мусорной горы, сложно разобрать другие запахи, но звериный нюх выискивает среди тянущихся вдоль горы слоёв вони тот, что привёл её к этому ужасному месту.
Слева шумит река Нактон, и слабый сырой аромат доносится сюда еле слышно, смешиваясь сперва с запахом фермерских угодий – химикаты снова испортят негодующим крестьянам урожай, тц, – но благодаря ему Харин улавливает едва заметный след. Фу, кто додумался прятать труп в мусоре? Такое только людям на ум могло прийти, квисины поступают по-другому. Что-то здесь нечисто.
Харин медленно идёт вглубь свалки. И без того слабый свет трёх фонарей у заграждения не достаёт до центра «подковы», но лисице не нужны человеческие приспособления, чтобы видеть в ночи лучше, чем днём. Она доходит до торчащего из мусора ржавого бока какого-то пикапа и замирает. Здесь.
Пахнет сладко и горько. Пахнет смертью, насильственной и жестокой. У неё свой аромат, его ни с чем не спутаешь, если хоть раз видел, как умирает на твоих глазах живое существо от рук другого, такого же, существа.
Харин ищет подсказки: оставшийся от убийцы шаг, отметину потной ладони на кузове старого авто, капли густой чёрной крови. В том, что мертвец, притащивший Харин сюда, – квисин, она не сомневается. Убил его кто? Другой квисин? Что за ерунда, они не поступают так со своими… Сожрать заплутавшего пьяницу, утащить маленького ребёнка в лес и извратить его сущность, лишить разума вдову, уже сгорающую от горя, или утянуть на дно водоёма подростка с разбитым сердцем – вот как поступают квисины. Они не убивают друг друга, тем более не прячут трупы в груде человеческих отходов.
У злых духов тоже есть гордость, она превышает людскую в разы.
Харин трогает языком душный воздух. Гореть тут всё будет через неделю-две, точно – пахнет газом так сильно, что ни о чём думать не получается. Заткнуть бы нос и свалить отсюда, оставив других монстров разбираться с проблемой.
Но нет, ей же больше всех надо копаться в мусоре…
Харин старается дышать через раз, и прыгает на кузов тачки. Та натужно скрипит и нехотя наклоняется к земле. Харин использует вспыхнувшие за спиной хвосты, чтобы освободить пикап из цепкой хватки прочего хлама. Медленно поддавшись напору, автомобиль с грохотом валится на землю вместе с пластиком, сдутыми шинами и железными балками. Харин прыгает в образовавшуюся нишу, откуда тут же вырывается на свободу жуткий смрад.
«Нашла».
Скрюченное тело синнока[15] притулилось в мусорной яме. Харин ахнула бы, но издаёт только скрипящий крик. Священное животное смотрит на неё широко распахнутым глазом, второй слипся от ссохшейся крови. Его бледно-жёлтая шкура покрыта пятнами крови и грязью, она свалялась и облепила рёбра, словно из зверя высосали не только жизнь, но и кровь. У него нет рогов – похоже, это косуля.
«Тот, кто сделал это, заслуживает самой ужасной смерти», – думает Харин с подступающей к горлу паникой. Убийство священного оленя карается и в этом мире, и в загробном, и убийца, если он знал об этом, безумец самой жестокой масти.
Харин ныряет в мгновенно сгустившуюся темноту – глаз оленя потух, но всё равно вызывает в ней глубинный страх. Она никогда не видела мёртвого синнока, да и живого ей довелось встретить всего раз – в горах недалеко от Уйсонга.
Может ли это быть тот самый олень, она не знает и старается об этом не гадать понапрасну – станет только хуже.
Она касается тела оленя каблуком – стылое, твёрдое, словно камень. Никакой квемуль[16] не должен быть… таким. Если кто-то или что-то убивает монстра, тот исчезает, не оставив после себя в этом мире никакого материального тела. Убитого квемуля нельзя найти вот так, в горе человеческого мусора, изувеченного и забытого.
«Великие Звери, да кто мог так обойтись с синноком?..»
Переборов первую волну страха, Харин обходит тело оленя и ногами толкает его наружу. «Прочь, прочь из этого смрадного места! Тебя стоит похоронить с почестями, оплакать твою гибель, какой бы ужасной она ни была, и поставить рядом с захоронением статую в твою честь!»
Харин упирается задними лапами в железную дверь от какого-то сейфа, тяжело дышит, прикладывая силы больше, чем обычно. Она может перевернуть крыло самолёта, без труда поднять человека, огромный шкаф с собственным гардеробом, сдвинуть автомобиль… Но справиться с человеческими вещами куда проще, чем с телом священного зверя.
Приходится ухватиться за шею синнока. Харин тянет его со свалки, глотая злые слёзы. «Будь проклят тот, кто сотворил такое зло! Человек ты или квисин – тебе не жить».
У Харин уходит час на то, чтобы дотащить тело до леса, ещё не тронутого человеком. Вопрос времени, когда люди вырубят деревья и здесь и завалят это место мусором. Харин надеется, что успеет отыскать убийцу синнока и наказать его – тогда тело священного животного должно исчезнуть, и человек не сможет обнаружить на своей территории то, что ему видеть не следует никогда.
Харин копает землю голыми руками, раз при себе ничего подходящего нет, подмахивает хвостами, пока глаза застилает мокрая пелена. Пока рядом нет Джи, она может поплакать о судьбе убитого синнока – её закадычному другу не стоит видеть слёзы лисицы, которая снова не справилась с эмоциями.
Тело синнока падает в свежевырытую яму. Харин читает над ним короткую молитву и закапывает, приминая ногами землю так, чтобы никто посторонний не заметил место захоронения. На ближайшем стволе дерева Харин отросшим когтем наносит метку, по которой позже сможет найти могилу и поставить здесь какой-н