[68]. Харин треплет белобрысую макушку Бэма, его отросшие волосы касаются её плеч. Ну и шевелюру отрастил! А волосы-то какие тонкие…
– Ты совсем не кормишься? – ругается Харин и отстраняется от змеёныша. Осматривает его с головы до ног, хмурится – вид ей не нравится совершенно. Он словно опять подрос, вытянулся, раз кожа на руках и скулах так натянута, такая тонкая – можно тронуть иглой и проколоть насквозь его тело…
– Я ел в шесть вечера, – улыбаясь так широко, что сводит скулы, отвечает Бэм. На нём одежда чуть висит – видно, что совсем новая, и, может, это стиль такой, но Харин кажется, будто имуги худее, чем она запомнила.
– Я принесла домашней еды, – говорит она, кусая губы. – Поешь сейчас, чтобы я видела.
Бэм закатывает глаза – узкие зрачки сверкают на фоне его бледно-зелёных радужек, – но послушно подхватывает контейнеры с едой и ведёт Харин в дальний зал пентхауса, по пути рассказывая о своих успехах.
Две премии государственного масштаба, выход на международный рынок, первые места в топ-чартах мира, звание самой популярной корейской группы уходящего года…
– Рождественскую слышала уже? В десятке Биллборд-хот-сто, – хвастается Бэм. Многочисленные браслеты на руках и цепочки на шее у него звенят при каждом шаге. Харин осматривает его с беспокойством, но помалкивает. Она только приехала, не нужно напирать со своими нравоучениями сразу же. Но как же хочется залепить ему оплеуху за то, что не следит за здоровьем! Думает, Харин не в курсе, что пару месяцев назад он попал в больницу с истощением после концерта.
Трудоголик несчастный.
Джи встречает их в комнате с широким светлым диваном, перед которым на низком столике расставлены какие-то закуски: чипсы, сухарики, газировка. Харин замирает в дверях, смотрит сперва на ёндона, в глазах которого читается предупреждение, а потом на имуги, теребящего рукав своей кофты с капюшоном.
– Почему на ночь тащишь в рот всякую гадость? – рявкает Харин, не сдержавшись. – Только что по врачам таскался с подозрением на аппендицит, а снова жрёшь всё вредное!
– Ты откуда знаеш-ш-шь? – дёргается Бэм. – Джи, ты меня ей с-с-сдал!
– Неправда! – возмущается Джи.
– Успокойся, сама догадалась, – отрезает Харин. – Много ума не надо, чтоб за тобой по соцсетям последить. Твои фанаты тебя с-с-сдают.
Бэм почти перестал шепелявить и срывается в змеиное шипение, только когда сильно нервничает или когда позволяет себе расслабиться в присутствии тех, кто знает о его истинной природе. В обычное время он собран больше, чем кто-то может себе представить: ест вместе со всеми то, что дают (хотя признаётся, что ему хочется свежей курочки), спит, как все его друзья в группе (хотя имуги – ночной монстр и днём чувствует себя уставшим). То, что ему приходится скрывать необычный акцент, – не самая странная особенность, с которой приходится мириться змеёнышу в мире людей.
– Я немного ем, – оправдывается Бэм и косится на Джи. Тот пожимает плечами – «Нет, друг, против Шин Харин я выступать не стану».
– Ладно, не надо передо мной на цыпочках ходить, малявка, – вздыхает Харин. – Поешь сейчас, я тебе сырой говядинки принесла.
Пока Бэм, радостно улыбаясь, уплетает сырое мясо, которым его не накормит ни вездесущий менеджер «Хэй-севен», ни личный агент (Харин подозревает, что он квисин, но Бэм говорит, что за ним не замечено ничего сверхъестественного), Джи прибирается в комнате. Харин наблюдает за довольным имуги почти с родительской гордостью.
Она выхаживала этого змеёныша, когда все были против – и Хан Союль, с которым она тогда состояла в браке, и Тангун, у которого были свои планы на лисицу. Возиться с имуги её никто не просил, но в первую же их встречу Бэм, брошенный всеми ребёнок без родителей, напомнил Харин младшего брата Мучи, хоть и не выглядел трёхлеткой. В семнадцатом веке, когда Харин только стала кумихо, Бэм уже выглядел как её ровесник. Ей было двадцать шесть лет, Бэму – около десяти, судя по его воспоминаниям о ранних годах. На вид оба выглядели одинаково молодыми и одинаково растерянными. Харин училась жизни среди монстров, Бэм – жизни в принципе. На том они и сошлись.
Когда Харин вышла замуж за Союля, встречи с Бэмом пришлось сократить – оказалось, токкэби и имуги не могут существовать рядом, поскольку их противоположная друг другу природа превращает во врагов. Позже выяснилось, что Союль безбожно врал, но к тому моменту, как Харин с ним разошлась, Бэм уже кое-чему научился и присмотра не требовал.
Теперь, спустя четыреста лет, Сон Бэм совсем самостоятельный. Ему не нужно напоминать о том, что нападать на смертных нельзя, не нужно прятать его от королевского бюро расследований, разыскивающего маньяка, который покалечил десятерых в доме кисэн, потому что какой-то пьяный чиновник напоил его макколи[69]. Теперь Бэм сам себя калечит во имя неизвестно каких целей.
Джи говорит, что он достоин восхищения: Сон Бэм сам выбрал путь айдола, преодолел множество трудностей, чтобы занять место на сцене рядом с другими участниками «Хэй-севен», и ему пришлось труднее, чем остальным, потому что он изначально не был человеком, не был приспособлен к их изнуряющему труду. Несмотря на то что Бэм – монстр, он слабее всех, кого Харин знает. Порой она боится, что он слабее даже простого человека, и эта мысль приводит её в настоящий ужас.
Сон Бэм выглядит хрупким мальчиком, нуждающимся в защите, только вот Харин неспособна оградить его от всех человеческих бед.
– Как поживают твои друзья? – спрашивает Харин, прогоняя навязчивую идею забрать Бэма обратно под свою опеку и насильно лишить возможности выходить на сцену. Парень гробит себя, ломает свою природу, а она просто наблюдает за ним и ничего не может поделать. Потому-то Харин и не ходит на его концерты – смотреть, как мальчишка, в чьём теле сил не так много, танцует и поёт в течение трёх часов подряд, а потом ещё пару часов подписывает альбомы, ей невыносимо.
– Ой, отлично, – машет тонкой рукой Бэм. – Хён придумал нам танец на новый сингл, будем тренироватьс-с-ся на с-с-следующей неделе, а пока нам разреш-ш-шили немного отдохнуть.
Он поднимает внимательный взгляд к Харин и хмурится, чётко очерченные губы изгибаются в кривую.
– Тебя что-то бес-с-спокоит, нуна.
Харин кидает Джи внимательный взгляд, тот выпрямляется, отнимая руку от швабры.
– Ты только в обморок от счастья не падай, – предупреждает ёндон, и Харин бросает в него пустой пачкой из-под чипсов. Лицо Бэма светлеет, глаза начинают блестеть.
– Что, нуна? Хочеш-ш-шь меня в с-с-свои дела пос-с-святить? Джи говорит, у тебя там какое-то рас-с-следование, да? Да?
Харин никогда не рассказывает, чем занимается, но проворный змеёныш откуда-то всё равно остаётся в курсе её дел: в общих чертах он знает обо всех квисинах, которых Харин по приказу Тангуна отправила на тот свет самостоятельно или при помощи бога существ. Поскольку ни напрямую, ни косвенно Тангуну Сон Бэм не подчиняется, Харин могла бы использовать его в своих планах, только она этого не делает. Не желает втягивать Бэма в проблемы.
Сейчас, очевидно, у неё нет выбора.
Всё это расследование, в которое оказался втянут Кван Тэун, его друг, оба ближайших друга Харин и даже Хан Союль, изначально словно белыми нитками было шито. Теперь, когда Харин вот-вот раскроется перед Сон Бэмом и попросит его помощи, ей кажется, что узел вокруг неё стягивается такой сильный, что распутать его не получится ни в одиночку, ни с помощью её странной банды, образовавшейся стихийно и не по её воле.
Словно всех их направляет невидимая рука, словно играется ими, как марионетками. Если всё так, как Харин подозревает, освободиться будет весьма непросто, но при должном умении сделать это можно будет быстро и за один раз.
В конце концов, все ниточки, за которые её дергают, тянутся к одному существу…
– Да, ты прав, – на выдохе произносит Харин и наклоняется к Бэму. Тот весь светится. – Погоди радоваться, дело опасное.
– Ну ещ-щ-щё бы!
– Сон Бэм! – рявкает на него Харин, и тому приходится согнуть спину. – Мне от тебя понадобится всего лишь информация. И держи язык за зубами, ни с какими квемулями об этом не болтай.
– Нуна! – возмущённо сопит имуги. – Я о тебе никогда ничего не говорю!
Это неправда. Змеёныш думает, что Харин не в курсе, откуда в Сети в начале двадцатых появилось её фото с закрытой вечеринки, на которую Харин пришла, чтобы поддержать дебютантов «Хэй-севен». Тогда её вычислили репортёры и гоняли её по всему Хансону. Харин пришлось спешно сменить квартиру и поменять телефон и аккаунты в соцсетях. Бэм, очевидно, надеялся сделать её звездой, моделью, актрисой – да кем угодно в медийном пространстве. Хотел таким образом помочь наладить финансовое положение, подарить ей славу и всё такое.
Харин тогда его чуть не прибила, но вовремя одумалась. У парня было непростое время, и он надрывался в тренировочных залах, оттачивая танцевальные навыки, и в студиях, записывая дубли музыкальных партий раз за разом. Трепать нервы Харин ему не решилась, и так и оставила эту тему.
– Слово дай, что трепаться ни с кем не станешь, – требует Харин. Бэм с готовностью кивает. – И что ни во что дурное не ввяжешься, когда узнаешь, – добавляет она. Бэм морщится. – Что? Это значит, что за мной ты никуда не пойдёшь и останешься в апартах ровно на жопе сидеть.
– Прекрати выражаться, – подаёт голос Джи. Харин стреляет в него злющими глазами, он даже плечом не ведёт.
– Хорош-ш-шо, нуна, – серьёзно кивает Бэм. – Никуда не с-с-сунусь, ничего не с-с-скажу. Что за дело?
Харин вздыхает. Зря она завела разговор об опасном расследовании, конечно… Бэм – последний, кого она хотела бы во всё втягивать. И тем не менее она здесь.
– Кто-то хочет вырастить пульгасари из человека, – говорит она без предысторий, – хочет использовать человеческое тело как сосуд.