Однажды на берег сошел англичанин Джонс. Он участвовал в экспедиции Броугтона, посланной Адмиралтейством с указаниями капитану Ванкуверу, совершавшему кругосветное путешествие.
— Два года мы бороздили океан, сэр, но так и не встретили Ванкувера. И лишь потом узнали, что мы разминулись с ним.
Февральским утром в комнату Лисянского постучали. Вошел пожилой, изможденный человек, с загорелыми до черноты лицом и руками он походил на мулата. Одежда его была сильно поношена.
— Позвольте, сударь, войти? — спросил он на чистом русском языке и тут же отрекомендовался: — Лебедев Герасим Степанович.
— Конечно, присаживайтесь, пожалуйста, — удивленно обрадовался Лисянский соотечественнику.
С блуждающим, истомленным взглядом, несколько странный, как показалось Лисянскому, посетитель выглядел очень усталым.
— Я только что прибыл из Калькутты, сударь, и имею честь передать вам поклон от господина Крузенштерна.
— Как, вы видели Крузенштерна? — изумленно воскликнул Лисянский.
— Не только видел, но и много беседовал, — ответил, устало улыбнувшись, Лебедев, — он пришел в Калькутту на фрегате «Луазо», находится в добром здравии и посылает вам привет.
Слушая посетителя, Лисянский с любопытством разглядывал его, стараясь понять, как он попал в Индию. Словно угадав его мысли, Лебедев начал рассказывать о себе:
— Вы, конечно, задаетесь вопросом, откуда взялся сей чудак и что он делал в Индии? Поясню, сударь. Сам я по профессии певец и немного пишущий человек. Тринадцать лет тому назад, странствуя по Европе и зарабатывая на пропитание пением, я получил от одного богатого англичанина предложение отправиться с ним в путешествие в Индию. Будучи по натуре человеком любознательным, я с удовольствием согласился и вскоре оказался в Индии, где и обосновался в Мадрасе.
Лебедева, видимо, мучила жажда. Взяв графин со столика, он отпил вина и продолжил рассказ:
— Познакомившись с коренными языками Индии, увлекся их звучанием и посвятил долгие годы изучению индийских наречий…
К сожалению, пытливость русского следопыта встретила отчужденно-завистливое отношение к нему чиновников Ост-Индской компании. Они всячески надсмехались и третировали Лебедева.
— И вот теперь, сударь, я без копейки денег спешу в Лондон к их сиятельству графу Воронцову. Авось, у него найду защиту.
Проводив неожиданного посетителя, Лисянский записал свои впечатления: «Сего дня адресовался ко мне господин Лебедев, российский музыкант, который пробыл несколько лет в Индии и теперь возвращается в Европу. Я весьма от него был рад услышать, что господин Крузенштерн прибыл благополучно в Калькутту и проводит там время довольно весело. Что же касается до самого Лебедева, то мне не трудно было в несколько часов разговора узнать, что это один из тех характеров, которые немогши жить в своем отечестве от распутства, таскаются по свету, не делая ни малейшей чести нации, к которой принадлежат; коротко сказать, он от долгов уехал из Европы и точно в таком же положении оставил Индию».
Увы, на этот раз Лисянский ошибся. Герасим Лебедев являлся далеко не заурядной личностью, несмотря на все странности его характера.
В конце октября 1798 года в каюте Баскакова, переведенного летом на «Резонабль», неожиданно появился Лисянский.
— Ну, Михайло Иванович, вот мы и расстаемся. Уходим завтра, братец мой, в Индию. Там заваруха начинается с индусами. На «Септр» грузят полк солдат и драгун.
— Вот незадача, — досадливо ответил Баскаков. Он уже привык за время совместной стоянки свободные часы проводить с приятелем на берегу. Как-никак единственный товарищ-россиянин в этих краях.
— Попробуй сходи к адмиралу, может, перепишет тебя на «Септр», — посоветовал Лисянский.
Еще в конце прошлого года Прингля сменил адмирал Кристьен, и за все месяцы офицеры ни разу с ним не общались.
Баскаков вернулся от него удрученный и с кислым видом объявил:
— Адмирал наотрез отказал. Здесь служба, говорит, а не пансион девиц.
— Прощай, брат, не горюй, что поделаешь, — успокаивал его Лисянский, — быть может, так и должно. У англичан с офицерами сейчас туго, не токмо с флотскими, но и с сухопутными.
Индия всегда сверкала жемчужиной в английской короне. Теперь там положение резко обострилось. В свое время Ост-Индская компания исподволь подмяла под себя сотню больших и малых индийских князьков, повязав их кабальными договорами. Компания смещала неугодных властителей, присваивала, попросту захватывала все больше земель, устанавливала всюду колониальные порядки. Но среди вассалов встречались и непокорные. Одним из самых главных врагов был правитель южноиндийского княжества Майсора — Типу-султан. Сын знаменитого полководца Хайдера-Али посвятил всю свою жизнь борьбе против владычества англичан. Типу имел отличные войска, пытался создать мануфактуры наподобие европейских. Он хотел объединить и возродить Индийскую империю времен Акбара. Этот человек был бельмом для Ост-Индии, его следовало убрать. Семь лет назад Типу потерпел поражение, но нынче он опять стал сильным, кроме того, несколько лет султану Майсоры помогали соперники Англии — французы. В армии Типу находились даже небольшие отряды французов. Англичане торопились разделаться с непокорным султаном. Полгода назад в Египте высадились войска Наполеона, перед новым 1799 годом они перешли Суэцкий перешеек и двинулись в Сирию. Франция грозила дотянуться наконец-то до далекой, но столь желанной Индии.
Едва «Септр» отдал якорь на рейде Мадраса, на его борт ловко взобрался полуголый индус и, разыскав капитана, передал ему инструкцию коменданта — на борт никого не принимать и на берег никого не пускать. Власти опасались тайных французских агентов.
Лисянский облокотился о фальшборт. Вечерние сумерки постепенно скрадывали береговую черту уютной мадрасской бухты. Один за другим вспыхивали огоньки на набережной, укрытой густыми кронами деревьев. Дальше проглядывали башни, подобные минаретам, холмы, покрытые лесом.
«Ост-Индия, а почему, собственно, восточная? — подумал Лисянский, — это и есть натуральная Индия. Что знаем мы о ней? Она таит в себе сказочные сокровища, ею правят магараджи, люди исповедовают таинственные культы и следуют непривычным для европейцев обычаям…»
Только на следующий день он съехал на берег вместе с капитаном. Не успели они устроиться в гостинице, как к ним, без приглашения, повалили один за другим сапожники, купцы, портные, предлагали разные товары и безделушки. На смену им появились танцовщицы, «девочки молодые и весьма красивые»…
Наутро Лисянский нанес визиты генерал-губернатору Индии лорду Морнингтону и мадрасскому губернатору лорду Клайву. Русский офицер произвел отрадное впечатление. Незаурядный ум, любознательность, живой характер располагали к общению.
— Рекомендую для полного знакомства с местным обществом побывать у здешнего монарха, навваба аркотского, — посоветовал лорд Клайв, — доступ к нему ограничен, но я дам вам своего адъютанта, он все устроит.
На третий день адъютант пригласил Лисянского к наввабу. Монарх одного из крупных южно индийских государств Карнатика вел расточительный и легкомысленный образ жизни и давно стал заложником Ост-Индской компании. В обмен на крупные займы он раздавал компании земельные участки, право собирать налоги с его обширных владений. Незадачливый властитель, запутавшись в сетях дельцов, полностью от них зависел, жил в Мадрасе по-прежнему в роскоши, но под бдительным надзором англичан.
Миновав многочисленную стражу, Лисянский в сопровождении адъютанта поднялся по широкой мраморной лестнице во дворец навваба. Они прошли по многочисленным покоям, убранным дорогими коврами, изделиями из золота и драгоценных камней. На каждом шагу встречались телохранители, слуги, придворные, музыканты, фигляры. Вокруг благоухали цветы, журчали струйки фонтанов.
На низкой тахте, утопая в шелку и парче, сидел невзрачный, сморщенный, дряхлый старик. Лицо властелина выглядело безразличным, и довольно глупая улыбка сопровождала каждое его слово. Говорил он, однако, довольно сносно по-английски. Узнав, что Лисянский из России, он встрепенулся и спросил:
— Что заставило вас пуститься в столь далекое странствие?
— Стремление познать жизнь людей разных стран, — ответил Лисянский, — увидеть своими глазами природу в натуре на всех континентах…
Навваб вначале слушал, но спустя несколько минут глаза его потускнели, прикрылись, и он погрузился в дремоту.
Улыбаясь, адъютант сделал знак, и они встали, чтобы откланяться. Навваб встрепенулся, жестом попросил задержаться и хлопнул в ладоши. Подбежавшему слуге он приказал снять со стены булатную саблю и торжественно вручил ее русскому офицеру.
Возвращаясь через многочисленную анфиладу комнат и залов, Лисянскому пришла мысль, что «не всякому можно видеть сего человека, ибо он содержится под стражей у англичан, караул содержится для осторожности, а управляет владением губернатор».
Прощаясь, навваб пригласил русского офицера на большой праздник — свадьбу сына.
На торжество собралось много гостей — индийских принцев, вельмож, английских чиновников и офицеров. Последним под звуки фанфар на богато убранном белом слоне прибыл генерал-губернатор Индии. Следом слуги-индусы несли в раззолоченных палантинах лорда Клайва и высоких чинов английской администрации. Навваб встретил их у входа, и началось празднество. Звучала непривычная восточная музыка, сверкал фейерверк, раздались пушечные салюты в честь новобрачных. Всюду сверкали бриллианты, рубины, изумруды — на одеждах, головных уборах, на оружии и даже на чувяках навваба. Столы ломились от обильных и изысканных угощений. Пленительные танцовщицы непрерывно кружились в искрометных танцах.
«Пожалуй, европейцы здесь живут в удивительной роскоши», — размышлял Лисянский, глядя на блеск торжества…
Благодушное его настроение неожиданно прервалось. Лисянского на следующий день известили: «Септр» скоро отправится в Бомбей.