Из письма главного командира Кронштадтского порта адмирала П. И. Ханыкова товарищу министра морских сил вице-адмиралу П. В. Чичагову об отплытии из Кронштадта кораблей «Нева» и «Надежда»:
«Милостивый государь Павел Васильевич.
Суда Российско-Американской компании «Надежда» и «Нева» сего числа поутру в 10 часов снялись с якоря и отправились с Кронштадтского рейда в море благополучно, а в час пополудни уже из виду закрываются.
С истинным моим к вам почтением и преданностью, милостивый государь, вашего превосходительства покорный и верный слуга.
Отправляясь в плавание, капитан любого судна должен предусмотреть многое — начиная с исправности корпуса судна с мачтами, снастями, парусами, якорными и множеством других устройств и кончая запасом воды, провизии для экипажа. Он обязан иметь добротные пособия по кораблевождению, выверенные мореходные инструменты для определения места судна — компасы, секстаны, хронометры и уметь безошибочно с ними работать. И главная забота командира — иметь надежный экипаж, умелый, сплоченный и, конечно, здоровый духом и телом.
Еще прежде не однажды размышлял Лисянский о превратности морской службы. Подчас не штормы и шквалы приносили беду кораблям, а разлады среди подчиненных, вражда и недоверие друг к другу. Отбирая людей в экипаж, он интуитивно старался взять людей не только ловких и умелых, но и душой открытых, дружелюбных, незлобных.
С офицерами, унтер-офицерами, квартирмейстерами было проще. Они были на виду по месту прежней службы, о них уже были суждения товарищей и командиров.
Матросы — другое дело. Вчерашние рекруты из крепостных, русаки и татарчонки, молодые и в годах, каковы они? Следовало с первых шагов завоевать их доверие, а для этого прежде всего нужно общение с подчиненными.
На первую вахту заступил лейтенант Павел Арбузов. Накануне выхода Лисянский назначил его старшим из лейтенантов и, соответственно, главным, первым лицом в кают-компании, месте ежедневного общения офицеров и пассажиров.
«Нева» устойчиво держалась на курсе, и командир придирчиво осматривал поставленные паруса, проверял порядок на верхней палубе, обошел корабль и приказал собрать команду на шканцах, за исключением вахты.
— Не забудьте пригласить всех пассажиров, — передал он Арбузову.
— Вам ведомо, что нынче мы отправились в путешествие кругом света, которое до нас россияне не совершали, — начал Лисянский, всматриваясь в каждого из собравшихся. Впереди стояли офицеры, подштурман Федул Мальцов, доктор Либанд, подлекарь Алексей Мутовкин. Рядом иеромонах Гедеон, Коробицын и два креола. За ними полукругом расположились матросы.
— Столь дальнее путешествие, — продолжал командир, — сопряжено с великими трудностями и, как всякая служба на море, требует кроме выучки и сноровки великого содружества каждого из нас. Товарищеская помощь быть должна не токмо на марсах и салингах, айв кубриках ваших в часы досуга. Надлежит вам соблюдать чистоту и порядок в палубах и всех помещениях. Главнейшее прошу помнить — неукоснительно и быстро исполнять команды и быть послушными во всем начальникам. Надеюсь, как и прежде, линьки нам не потребны.
Матросы, ухмыляясь, переглядывались. За два месяца на «Неве» ни разу они не видели в руках унтер-офицеров или боцмана линьки.
Многообразна корабельная жизнь в походе. Стужа северных широт сменяется жарой тропиков, дни — ночью. Безмолвие штилей и невообразимый рев штормового океана сопровождают корабль долгие месяцы. Среда обитания корабля необычайно динамична, а сам он подобен жизнеспособному организму: корпус судна с мачтами, парусами, снастями напоминает туловище. «Предивное создание рук и ума человеческого — корабль! — говорили в старину архангельские поморы. — Парусами причастен веянию ветра, телом — движению воды». Людей, дающих жизнь судну, — экипаж, можно сравнить с сердцем, нервами и душой корабля.
Забота о здоровье матросов тревожит командира в первую очередь. Обычно в дальних плаваниях матросы разделены на две вахты из-за нехватки людей. Это сильно изматывает организм, сбивает ритм жизни, питания, отдых. Сумев хорошо натренировать команду, Лисянский одним из первых приказов разбил матросов, так же как и офицеров, на три вахты. Кроме того, он приказал офицерам заставлять матросов, свободных от вахты, как можно больше двигаться, чтобы избежать болезней. «Движение для команды столько же нужно, как и покой, и для того господам вахтенным и стараться занять людей подвахтенных во время дня таким образом, чтоб ни одному не оставалось времени для сна, а ночью их не тревожить без самоважнейших обстоятельств» — сказано в этом приказе.
Лисянский не зря беспокоился о взаимной выручке. Через неделю рано утром на видимости острова Готланд после побудки услышал Коробицын тревожный крик:
— Человек за бортом!
Через минуту-другую шлюп привелся к ветру, лег в дрейф. Спустили шлюпку, однако упавшего не нашли. Им оказался матрос Усов — крепыш, отменный пловец.
— Он раньше всех поднялся, — рассказывал боцман, — начал приборку палубы. Взял ведро и вылез на бизань-руслень. Я как раз швабры доставал из рундука. Вдруг слышу крик. Смотрю, падает Усов вниз головой, ударился о воду. Видимо, черпая воду, поскользнулся и замертво зашибся о воду, — боцман снял фуражку, перекрестился, — царство ему небесное.
В кубрике перед иконой Николая Чудотворца зажгли свечи, а на вечерней молитве Гедеон помянул усопшего матроса.
Во время стоянки в Копенгагене «Надежда» приняла двух пассажиров из Германии — ботаника Тилезиуса фон Тиленау и доктора медицины Лангсдорфа, а между тем в плавание просились двое русских юношей-студентов Петербургского университета, и компания хотела их направить, но Крузенштерн предпочел иностранцев.
После стоянки в Копенгагене шлюпы благополучно миновали проливы и вышли в Северное море. Первый день прошел спокойно. Поужинав, Коробицын, как всегда, записал в тетрадь события за день и, следуя примеру Гедеона, пораньше лег отдохнуть…
Сон его и прервал разыгравшийся шторм. В кромешной тьме приказчик нащупал спички и зажег свечу. С верхней полки свешивалась рука безмятежно храпевшего иеромонаха. Колебался в такт качке массивный серебряный крест с цепочкой, висевшей на переборке. На полу валялась одежда, туда-сюда двигались сапоги. Вверху на палубе раздался топот матросских сапог.
«Никак что-то стряслось», — подумал Коробицын.
Он кое-как оделся, потушил свечу, вышел в полутемный коридор и столкнулся с доктором Морицем Либандом.
— Вы не знаете, что там творится? — спросил заспанным голосом доктор, показывая на выход. — Третий час ночи, но мне кажется, весь экипаж на ногах.
Коробицын пожал плечами. В это время очередной шквал накренил судно, и Коробицын, отталкиваясь от переборки, двинулся к выходу. Едва он вышел на палубу, как сверху обрушились потоки ливня. Не успел присмотреться в кромешной тьме, как мимо, сметая все на пути, прокатился по палубе огромный водяной вал. Кругом чернела пропасть — небо, сплошь затянутое тучами, сомкнулось воедино с водной стихией, бушующей за бортом. Потому казались странными светлячки фонарей, подвешенных на концах рей, описывавших в темноте дуги в такт качке. Оказалось, это командир приказал зажечь их для показания своего места «Надежде».
— Спаси и помилуй, господи! — Рядом с Коробицыным выросла фигура Гедеона с взлохмаченной бородой. Мимо них пробежали двое матросов, и только теперь Коробицын едва разглядел на нижней рее бизань-мачты матросов. Стоя на пертах, перевесившись через реи, они подвязывали к ним сезнями паруса, предварительно подтянутые горденями и гитовыми.
— Господа, советую вам спуститься в каюту, — раздался в темноте голос Повалишина, — неровен час смоет за борт или зашибет.
— Нет уж, родимый, — ответил Гедеон, — помирать, так вместе и на воле, а не в спертом духу.
— Дозвольте нам полюбоваться искусными матросами, — в тон Гедеону произнес Коробицын, и они вместе с доктором Либандом простояли до рассвета на шканцах, изредка спускаясь обсохнуть в каюту.
На рассвете паруса наконец подобрали, качка, несмотря на продолжающийся шторм, заметно уменьшилась. Неподалеку лежал в дрейфе купеческий бриг с изодранными парусами.
Осмотрев горизонт, Лисянский, убедившись, что «Надежда» исчезла из вида, вызвал Калинина:
— Определитесь и дайте курс к Фальмуту. Там назначено место встречи на случай разлучения с «Надеждой».
Навстречу то и дело попадались купеческие суда с поломанными мачтами и порванными парусами. Спустя два дня у берегов Англии от встречного фрегата узнали, что во время шторма в Ла-Манше погибло несколько судов.
В полдень 26 сентября «Нева» стала на якорь в Фальмутской гавани, а на третий день неподалеку бросила якорь и «Надежда».
Шлюпу Крузенштерна не повезло — штормовые волны ослабили крепления обшивки, появилась течь почти по всей ватерлинии. Пришлось поневоле заняться ремонтом.
Переход до Канарских островов прошел без особых приключений. На рассвете 19 октября показался остров Тенериф. Лисянский раньше, десять лет назад, проходил мимо Тенерифе, но густые туманы скрывали остров и его четырехкилометровую гору. И теперь вершина этой высоченной горы Пик скрывалась в тумане. Спустя час-другой мгла рассеялась, и, разглядывая в подзорную трубу медленно поднимающиеся из воды очертания Пика, Лисянский попросил стоявшего рядом штурмана:
— Данила Васильевич, распорядитесь принести английский атлас, купленный в Лондоне.
Развернув альбом, он несколько раз вскидывал подзорную трубу и сличал с видом Тенерифе в альбоме.
— Взгляните, господа, — обратился он наконец к вахтенному, мичману Коведяеву и Калинину, — сколь отлично то, что мы видим, от рисунка в атласе.
Присмотревшись, оба офицера удивились наблюдательности командира.
Неожиданно с «Невой» сблизился французский корсар «Эжипсьен». Он приготовился к сражению, приняв «Неву» за английский фрегат, но, увидев русский флаг, отошел в сторону. В полдень 20 октября оба шлюпа прибыли на рейд главного города острова — Санта-Крус. Резанов, оба командира шлюпов съехали на берег и нанесли визит губернатору маркизу Кагигалу.