– Она хранит всех нас, мы ее дети. И если ни один из богов не подаст знака, то Гета станет хранить его.
– Значит, у малыша Риу будет только один покровитель?
– Он родился в опасное время. Если доживет до осени, мы все будем счастливы. Если его заберут урфы, ему хватит и одного покровителя, если же проживет год – выберем второго. Не стоит тревожить богов по пустякам.
К полудню вся деревня собралась на круглой поляне в лесу. Ивка и Синра развели огонь, принесли курицу. Лита держала младенца. Таура взывала к богам.
– О Рал светлоликий, могучая Айрус! О вечная Гета и Тимирер легкокрылый! Скорее свой взор обратите на славного мальчика Риу, что Ивка и Синра родили. Какой он здоровый, красивый и умный, как весело щебечет во славу богам всепрекрасным! И кто же из вас возьмет его под свое покровительство? Поможет в печали и радость подарит, обучит ремеслам, наградит достойным потомством? Он будет, о боги, вовеки вам верен…
По верхушкам деревьев пробежал ветер, всколыхнул прошлогоднюю листву, бросил ее к ногам Литы. Вся деревня разом выдохнула, зашумела, засмеялась Ивка. Таура опустила руки и объявила:
– Благодарим тебя, Тимирер великодушный, что взял под защиту свою мальчика Риу!
Синра свернул голову курице и бросил ее в огонь. Лита улыбнулась: у них с малышом Риу один покровитель. Она посмотрела на жителей деревни Тауры и увидела в толпе того молодого плотника, которого застала утром за работой. Он смотрел на нее странно – удивленно и радостно, будто встретил давно потерянного друга, будто боги преподнесли ему прекрасный подарок. Лита смутилась и отвела глаза.
Вечером на поляне развели большие костры, деревенские музыканты заиграли на харбах, вернув на миг Литу в день ее казни, но она усилием воли стряхнула с себя это воспоминание, потому что к ней подошла какая-то женщина и долго благодарила за Ивку и малыша Риу. Оказалось, это мать Синры, та самая бабушка, которую не смог отыскать Сива.
– Сын мой с ума бы сошел, если бы с ними что случилось! Никогда не встречала мужчину, который бы так свою жену любил и детей обожал. Это он в отца своего такой чувствительный.
Другие женщины, что стояли вокруг, закивали: да, да, все мы помним твоего мужа, да хранит время его имя, такой был нежный и ласковый, такой добрый. Лита постеснялась спросить, что с ним случилось, да и не успела бы: другие люди отвлекли ее внимание, они подходили, хлопали ее по плечу или гладили по голове, благодарили за помощь, спрашивали, где она научилась быть повитухой, много ли детей уже приняла, удивлялись, что Риу – всего второй.
– У тебя дар, милая, – сказала одна старушка, и Лита смутилась.
Разве это дар? Она просто помогла чуть-чуть. Если бы Риу не был таким крупным, ее помощь не понадобилась бы, Гета сама бы направила роженицу. Лита нашла глазами Ивку. Та была еще слаба после родов, устало сидела на бревне, кормила Риу. Ей было тяжело, и Синра не отходил от нее ни на шаг.
Молодые девушки закружились хороводом, вовлекли и Литу. Она не знала таких танцев, но быстро сообразила и влилась в несложный рисунок. Одна из девушек подхватила Харзу, он попробовал отбиваться, но у него не вышло, девушки со смехом стали выхватывать парней из толпы, а кто-то и сам вставал в хоровод, и внезапно Лита поняла, что ее рука опирается на руку плотника с золотыми кудрями. Он улыбнулся ей, коротко и ласково. Девушки радостно завопили, когда он вступил в круг, и Лита узнала, что его зовут Лангур.
Бог Тимирер раскачивал кроны огромных деревьев над ними.
Синра
Лита проснулась на рассвете. Минуту она лежала с закрытыми глазами, вдыхая запах сена, вспоминая вчерашний прекрасный день: малыша Риу и поступь бога ветров в вышине, твердую руку Лангура и его мягкую улыбку, все хорошие слова, что ей сказали жители деревни. Но сегодня в воздухе будто повис тонкий пронзительный звук. Горло сжало предчувствие беды. Она перевернулась на живот, морщась от непривычного колкого сена. Солке тут же поднял голову. Рядом посапывал Харза. Было холодно и неуютно. Она вспомнила Лангура, его разгоряченное работой тело и как светились в лучах зимнего солнца кудри, а в них – завиток стружки. Солке шумно отряхнулся, и Лита шикнула на него. Ей не хотелось будить Харзу, хотелось побыть одной. Пройтись по деревне, подумать, помолчать. Она устала от вечного присутствия названого братца, от его насмешек и пустой болтовни.
Лита вышла на улицу, передернула плечами от холода. Ее покровитель Тимирер взметнул дорожную пыль, будто предупреждая о чем-то, и тогда она услышала. Топот. Топот множества ног, будто по улице Тауры шли солдаты. Где-то закричала женщина, заплакал ребенок, замекали козы. За окнами домов чувствовалось какое-то движение, но никто не выходил на улицу, никто не открывал двери.
А потом Лита увидела их. И сразу узнала, хотя теперь, в утреннем свете, они не были похожи на оживших демонов – просто люди, одетые в звериные шкуры, и лица были вовсе не каменными, как ей тогда показалось, а спрятаны под масками, вырезанными из ралутовой коры. Литу передернуло. Рубить священные деревья, чтобы скрыть лицо от тех, кого будешь грабить? Почему Рал не покарал на месте первого же урфа, который сотворил такое? Или это и есть кара – не знать ни покоя, ни мира, ни дома? Грабить и убивать, захлебываясь своей же жестокостью?
Она стояла посреди улицы, одна, только Солке жался к ноге, а к ней приближалась армия непонятных страшных существ. «Они едят младенцев, – напомнила она себе. – Беги!» Но бежать было еще страшнее, чем стоять и смотреть. Любой топор из тех, что висел у каждого урфа на поясе, мог прилететь ей в спину. Солке глухо зарычал, Лита положила руку ему на загривок. Молчи, малыш, молчи. Бежать нельзя, но и рычать тоже.
Где-то совсем рядом скрипнула дверь. Лита увидела краем глаза, как выскочил на крыльцо Лангур, натягивая на бегу теплую куртку, а из своего дома выходит Таура. Тот, что возглавлял урфов, подошел совсем близко. Лита разглядела трещины на коре его маски, а сквозь прорези – темные глаза. В волосы, заплетенные в косички и стянутые в хвост, была вставлена короткая ветка ралуты с приделанной к ней мелкой косточкой какого-то животного. Он сказал что-то, но Лита не поняла. Солке опять зарычал. Лангур встал рядом с ней, зачем-то взял за руку. Все происходило так медленно, будто боги принимали сегодняшний день по капле, как горькое лекарство. Подошла Таура, сказала вождю урфов:
– Мы приготовили вам мясо, хлеб, овощи. Не трогай людей.
Под маской не видно лица. Не понять, доволен или зол твой собеседник. Главный урф сказал что-то на своем языке, и стоявший рядом с ним перевел, коверкая слова:
– Мы взять животных всех. И всех детей.
– Нет, – покачала головой Таура. – Мы приготовили мясо, хлеб, овощи. Мы отдадим вам еще коз. У нас есть что дать вам. Не трогайте людей.
– Мы взять всех животных, всех детей. Мы хотеть есть. Много.
Лита не чувствовала своего тела. Голова у нее пылала, будто она снова была в доме Ивки, пела с ней песни, которые помогут ее малышу родиться на свет. Они не могут забрать сына Ивки. Его нельзя им отдать.
– Это против уговора, – сказала Таура. – У нас есть что вам дать.
– Мало. Надо много. Там, – он махнул куда-то в сторону леса, – совсем ничего не дали. Нет еды, нет детей. Вы – дадите всё.
Лита чувствовала какое-то движение во дворах. Она была уверена, что их разговор подслушивали десятки чутких материнских ушей, и сейчас десятки рук хватают своих спящих детей и прячут в подполах или уносят в лес. Залаяли собаки, стали рваться с привязей. Вождь урфов сказал что-то, и вдруг весь отряд рассыпался по дворам, начал выволакивать из хлевов коз и собак. Сворачивать шеи курам, бить кошек. Лита хотела бы закрыть глаза, закричать, убежать, но не могла даже шевельнуться, только чувствовала, как Лангур все сильнее сжимает ее руку, только слышала, как скрипит зубами Таура.
Вдруг истошно заголосила женщина. «Ивка», – узнала Лита. Лангур дернулся, но Таура вцепилась в него.
– Нет, Лангур. Ей уже не поможешь. Надо было быстрее убегать в лес.
– Она еле ходит после тяжелых родов, – сказала Лита.
– Я знаю. Но ничего уже не поделать. Молитесь, чтобы детей забрали как можно меньше.
Один из урфов вышел вразвалочку из дома Ивки и Синры. В одной руке он держал за лапы петуха со сломанной шеей, в другой – за ногу – малыша Риу. Риу захлебывался плачем. У Литы потемнело в глазах. Лангур опять дернулся, но Таура снова удержала его.
– Что проку от твоей смерти? – прошипела она. – Ты и его не спасешь, и нас всех погубишь.
Лангур замешкался всего на секунду, но в этот самый миг Синра выскочил из дома и ударил урфа топором в спину. Тот повалился, а Лангур с Литой бросились к ним. Солке опередил их, подставил бок, чтобы малыш Риу мягко скатился по нему, не ударился о землю, а Лангур выхватил из-за пояса у убитого урфа топор и приготовился к битве. Лита перехватила малыша, потрепала Солке.
– Лангур – нет! – закричала Таура, но было поздно.
Вождь урфов увидел убитого, издал страшный вой, и все – все до единого – урфы бросили грабеж, сбежались к нему, достали топоры и двинулись на Лангура, Синру и Литу.
«Все равно мне отрубят голову, – подумала Лита. – Хорошо хоть, в бою, а не на плахе. Боги умеют посмеяться». Она качала малыша, пытаясь унять его плач, она видела, как из домов выходят жители деревни, как Таура что-то сказала подбежавшей к ней девушке и та бросилась прочь. Истошно орали кошки, блеяли козы, захлебывались лаем собаки.
Вдруг Синра закричал так, что Лита чуть не выронила его сына, и бросился с топором прямо в гущу урфов. Лангур крикнул ей:
– Беги!
И рванул за ним.
Что было дальше, Лита не видела. Она забежала в ближайший дом, к Ивке, но ее там не было, не было и Сивы. Окно – распахнуто настежь. Значит, Ивка решила спасти хотя бы старшего. Хорошо. Куда же теперь? Что делать? Она выглянула в окно, но увидела только, что из всех домов стекаются к месту боя жители деревни – и мужчины, и женщины, – вооруженные кто чем.