Именно Глен подал идею приручить дугов.
Дуги жили на равнине между Лесным пределом и горами. Они были выносливы и непугливы, они могли бы, наверное, везти телеги с провизией и ранеными…
– Любая конница сильнее пехоты, – сказал Глен, и Лита кивнула. Она помнила это из уроков военного дела, на которых сидела иногда вместе с братом. Да, дуги бы пригодились. Но как их приручить?
– Разреши мне, ралу, – попросил Тонта. – Я люблю животных, они меня слушаются.
Лита переглянулась с Гленом и кивнула. Даже если ничего из этой затеи не получится, так хоть Тонта, рвущийся в бой, будет занят делом. Тонта был счастлив. Тут же напустил на себя важный вид, взял на подмогу Ялу и еще двух мальчишек и ушел на равнину. Их не видели целый месяц, а потом они вернулись и привели с собой двенадцать дугов. Тонта сказал смущенно:
– Больше пока не получилось, ралу, но…
– Этих пока достаточно, спасибо, Тонта!
– Вот этого я подготовил для тебя. Он самый умный и красивый, его зовут Тималас – Ночной Ветер. Тебе нравится?
И он подвел к Лите высокого дуга с шелковистой светлой шерстью. Солке насмешливо фыркнул. Лита погладила дуга с благодарностью. Дикое животное будет служить ей. Справится ли она с ним?
– Спасибо, Тонта.
Она рассеянно гладила дуга по морде, а сама думала о Лангуре: месяц назад они с Тордьеном ушли в Горный предел – договариваться о сигнальных огнях. С тех пор о них не было известий. Лита тосковала и нервничала. А тут еще эта незнакомка, появившаяся из ниоткуда.
Она пришла на исходе месяца микаты, одна, вышла из леса. Караульный услышал ее издалека – она кричала, звала кого-то – и, как и научил их Глен, бросил ей в голову камешек. Небольшой, но, попав в нужную точку, он лишал человека сознания. В который раз Лита поразилась знаниям Глена и поблагодарила богов, что он попал к ним. Караульный позвал Глена, и оказалось, что это их с Рией знакомая, чуть ли не сестра. Лита с трудом разбирала быструю суэкскую речь, но то, как Рия плакала, обнимая девушку, было красноречивее слов. Похоже, они считали ее погибшей. Очень бережно Глен перенес ее в свой шалаш. Рия побежала за водой и кашей, сидела около нее, пока та не пришла в себя. А Лита пряталась за ралутой поблизости и кусала губы. Если эта их сестра пришла за ними и уведет сейчас обоих обратно в Суэк… Без Глена будет тяжело. Он научил их так многому! Он все умел! И Рия прижилась у них. Пела песни, играла с детьми, быстро учась альтийскому. Лите не хотелось их терять. Войско росло, каждый день к ним приходили все новые и новые люди, часто целыми семьями, и она боялась не справиться со всем. Теперь все называли ее «ралу» и «светлейшая», только Лангур по-прежнему – «Тимирилис». И ей это нравилось. Будто у нее появилось тайное имя, только для него.
Лангур все не возвращался.
Харза тоже нервничал.
– Поговори с ней, – сказал он, кивая на шалаш Рии и Глена. – Может, она и не затем пришла, чтобы забрать их у нас.
– Они не пленники, Харза.
Харза точил нож, хмурился.
– Трудно будет без Глена, – сказал наконец. – Он настоящий полководец. Ты нужна, чтобы вдохновить всех на битву, но по-настоящему сражаться умеет только Глен.
– Да знаю я.
– Поговори с ней. Ты – светлейшая ралу. Я уверен, она тебя боится.
Боится… Как бы не так! Эта девушка с глазами цвета морской воды и полными такой тоски, что хотелось взять ее на руки и долго шептать на ухо ласковые слова, похоже, никого на свете не боялась. Она не склонила головы, хотя и Рия, и Глен почтительно приветствовали Литу, когда та подошла к ним, и смотрела с вызовом. Лита усмехнулась. Похоже, у них много общего с этой…
– Это Кьяра, – сказала Рия и продолжила, мешая альтийские и суэкские слова: – Она искала нас, потому что думала, что мы погибли… в одной битве. Она как сестра мне и очень волновалась за нас. Она хочет, чтобы мы пошли с ней, но нам нет места в том мире, ралу, мы с Гленом хотим остаться на твоей земле. Позволь.
Лита ничем не выдала, какое облегчение испытала, только улыбнулась, легонько погладила Кьяру по плечу, чтобы хоть как-то утешить, и сказала:
– Мир твоей душе. Пусть наши пути не пересекутся больше.
И пошла прочь, тая улыбку. Лишь бы удержаться и не запрыгать от радости. Глен остается! Они победят урфов!
Солке, почувствовав настроение хозяйки, начал прыгать вокруг нее, а Лита, понимая, что самое лучшее сейчас – это ветер, вскочила на своего дуга и помчалась по широкой тропе в сторону равнины. Оттуда должен прийти Лангур – и пусть это случится сегодня.
Ночной Ветер мчался так, что ветки хлестали Литу по плечам, а Солке отстал и обиженно гавкнул им вслед. Но Лита не остановила дуга, пусть несется еще быстрее, она хотела слиться с ним, почувствовать себя дугом, почувствовать себя ветром. Они вырвались из леса на равнину, и Лита увидела, что по ней идут два человека. Она сразу узнала их, засмеялась и стукнула дуга пятками в бока – вперед! Тордьен, увидев ее, помахал своей ручищей. Лангур ускорил шаг.
Вечером они собрались у костра рядом с шалашом Лангура. Кьяра уже ушла, у Рии были заплаканные глаза, но Глен выглядел спокойным и собранным, как всегда. Лита была благодарна богам, что эти двое остались. Они нужны им. Лангур рассказывал, как они разговаривали со старейшинами Горного предела, Тордьен молчал, только кивал, подтверждая его слова.
– Горный предел совсем вымер, детей почти не осталось, женщин очень мало. Не знаю, как они еще живы. Даже Гета отступилась от них, там властвует Дот, а он, вы сами знаете, самый суровый из ее детей. О том, чтобы вместе с нами выйти на бой с урфами, они и слушать не стали, хотя мужчины там здоровее нашего Тордьена, – усмехнулся Лангур, Тордьен фыркнул. – Но они согласились дать нам знать, когда урфы будут проходить через их деревни, Тимирилис. Они разожгут костер, поставят караульных.
– Да! – обрадовался Харза и на радостях обнял Рию, что сидела рядом.
Рия вскрикнула, Глен вскочил, все остальные засмеялись.
– Прости, прости, – засмеялся и Харза. – Ничего такого не имел в виду.
Рия что-то быстро-быстро говорила Глену. Он смутился, насупился, сел. Тордьен толкнул его в плечо.
– С тобой шутки плохи, да?
– Почему же вы так долго? – спросила Лита Лангура.
– Ну… мы с Тордьеном решили, что раз уж мы в Горном пределе, то можно и к урфам заглянуть.
– Что?!
– Не бойся, ралу, – хмыкнул Тордьен. – Не так уж далеко мы и зашли на их земли.
– Но увидели достаточно, – сказал Лангур и поднял на нее глаза.
– Расскажи.
Лангур потер подбородок, подбросил в огонь пару поленьев.
– Ну… – протянул он. – Они и правда живут в норах, забиваются в них, как звери, а сверху выкладывают камнями разные знаки.
– Что же им еще делать, – буркнул Тордьен, – если у них там ни травинки, ни кустика не растет.
– Где же они берут ралутовую кору для масок? – удивилась Лита.
– Вход в их земли завален упавшими ралутами. С них они срезают пластины, из которых режут эту срамоту, – Тордьен вытер ладонью рот. – Не знаю, какой человек мог эти деревья срубить – и человек ли.
– А еще, – Лангур глянул на Литу, – ты была права насчет масок.
Тордьен закивал, начал рассказывать:
– Мы там увидели одно… один обряд, вроде как посвящения, что ли.
– Какого посвящения?
– Не знаю точно, ралу, не подойдешь ведь, не расспросишь. Наверное, в воины.
– В убийцы, – мрачно вставил Лангур. – И в людоеды.
– Ну, ну, – успокаивающе похлопал его по спине Тордьен. – Зрелище и правда жуткое, даже вспоминать не хочется, не то что рассказывать.
– Расскажи, – приказала Лита. Эти маски и самоубийство молодого урфа не давали ей покоя.
– Ну, сначала долго пляшут у костра прямо голыми. Космы у них длинные, обычно спутанные, а тут прямо вычесаны все, как дева перед свадьбой. Потом дерутся. Не один на один, а всей гурьбой. И так дерутся, пока двое не победят. Вот эти двое ладони ножом надрезают и кровь друг у друга пьют. А потом берут маски и изнутри еще кровью промазывают, на себя надевают и уже не снимают их. Может, только на ночь, но этого мы уже не видели.
– Наверное, это и правда посвящение, – сказал Глен. – Наверное, у них считается позорным, если враг увидит их лица.
– Мы для них не враги, а дойные коровы, – хмыкнул Харза.
– Были, – проронил Лангур. – Урфы поняли, что мы собираем армию. Они делают то же. И судя по всему, они не будут ждать осени, как обычно. Теперь большой битвы не избежать, Тимирилис, даже если мы этого захотим.
– Вот еще! – вскинулся Харза. – С чего бы нам захотеть?
«С того, что это боль и смерть», – подумала Лита, но поняла ее, кажется, только Рия: Лита увидела в ее глазах то, что чувствовала сама.
Постепенно все разошлись, у костра остались только Лита и Лангур. Харза, уходя, закатил глаза, но Лита решила, что не будет обращать на него внимание. Все равно она была не в силах уйти, пока Лангур сидит вот так, глядя в огонь, думая о чем-то своем.
– Ты помнишь своих родителей? – спросила она вдруг, сама не зная почему.
– Смутно. Помню руки отца, он был хорошим плотником, но все равно часто резался, пальцы были в ранках, порезах. Мамин голос помню, ее смех. И помню, как их убивали.
– Ты видел?
– Да. Урф зашел к нам в дом, показал на меня, а отец попытался его уговорить, предлагал большой резной сундук, самую лучшую свою работу. Но зачем урфу сундук? Он просто толкнул отца, тот упал и больше не встал, наверное, ударился головой о порог. И тогда мама крикнула, чтобы я лез в окно. Я полез, оглянулся и увидел, как урф ее зарубил. Он тряс головой, а с топора капала ее кровь.
Лита взяла его за руку. Так страшно…
– Я вылез из окна – и прямо в руки другому урфу, но тут подоспела Таура, она резанула его ножом, а меня унесла в лес.
Лита сама не заметила, как прижалась к плечу Лангура щекой. Как жить в мире, где в любой момент могут отнять самое дорогое? Она подумала, что уже почти четыре месяца, как она идет к маме. К маме, которая осталась жива, а не сгинула, как Ойра, в тюрьме благодаря тому, что отец успел, бросился на помощь, спас ее и Кассиону. «Это был правильный выбор, – подумала она сейчас, вспомнив его слова о том, что действовать нужно было очень быстро и он выбрал их. – Я все равно спаслась, а если бы узнали про маму и Кассиону… неизвестно, чем бы кончилось».