– А если мы умрем? – спросила она почти шепотом, но Лангур услышал. Погладил ее по голове, как ребенка.
– Что ж… Все, что наше, – наше. И жизнь, и смерть.
Армия светлейшей ралу двинулась в путь, к горам. Лангур не смог уговорить Горный предел сражаться против урфов, но Лита надеялась, что если горцы увидят, какую армию собрали другие пределы, то согласятся. К тому же Тордьен считал, что урфов надо выманить на равнину, которая простиралась между Горным пределом и лесом: на открытом месте урфы будут слабее, а пределы смогут укрыть лучниц и всадников под защитой леса. Хорошо бы, конечно, выманить урфов к воде, но Озерный предел они хорошо знали, да и большого поля для сражения там не было.
Лита учила женщин стрелять из лука, а сама училась ездить на дуге. Ночной Ветер не всегда слушался ее, был своенравен и обидчив, несколько раз сбегал, но Тонта всегда находил и возвращал его. Ночной Ветер тыкался мордой Лите в плечо, будто извиняясь, подставлял голову, чтобы она почесала ему между рогов, но при первой возможности убегал опять.
Однажды она скакала на Ночном Ветре по пустоши, что начиналась сразу за лесом, и ее догнал Лангур на своем дуге. Они помчались рядом, вроде бы и не наперегонки, но все же будто соревнуясь, и пустошь разворачивалась перед ними разнотравьем, множеством запахов и красок… Лита подумала, что ужасно соскучилась по медленному сбору трав, когда никуда не надо торопиться и каждую травинку можно выбирать так, будто она одна сумеет помочь, когда это потребуется. «Надо обязательно прийти сюда и пособирать травы». Справа вдоль пустоши тянулся лес, слева вставали горы. Там Горный предел, и там – земля урфов. Неожиданно Лангур обогнал ее, закричал что-то, Лита хлопнула Ночного Ветра по шее, но тут же натянула вожжи. Пустошь обрывалась резко, вдруг, и дальше, казалось, было только небо. Небо, по которому плыли далекие аруты, – перед ними во всю ширь разливалось море. Лита будто снова увидела его впервые – всю ширь, и мощь, и глубину. Ей так же, как и в первый раз, захотелось упасть на колени, смеяться и плакать, и благодарить Айрус за явленное чудо. Лангур прохрипел рядом:
– Что это, Тимирилис?
– Вода, – засмеялась Лита, и четкий план будущей битвы с урфами вспыхнул в ее голове в этот миг. – Много-много воды.
– Айрус милостива к нам. – Видимо, он в этот миг подумал о том же.
«Думает ли он вообще о чем-нибудь еще, кроме войны с урфами?» – рассердилась вдруг Лита и тронула дуга. Надо осмотреть берег. Если повезет – там будут острые скалы.
Старуха и книга
Звонко капала вода, срываясь с кончиков пальцев. Лита смотрела, как кровь смешивается с водой, как та и другая изменяются, становятся иными.
«Так и я, – подумалось ей вдруг. – Была лесная девочка, стала царевной, потом изгнанницей, все во мне смешалось и спуталось, и вот я здесь, в наспех построенном поселении, готовлюсь к войне и делаю то единственное, что умею, ибо рожают и накануне войн. С кем еще смешает меня судьба?»
Она улыбнулась, вспомнив, какой крепкий, здоровый малыш пришел в этот мир, слава богам, как была напугана его мать, как счастлив отец, когда все благополучно завершилось благодаря ее умелым и чутким рукам. Это были первые роды в их военном поселении на краю леса. Мать ни за что не хотела оставаться в своей деревне, когда муж собрался на войну, пошла с ним. Чудесный, летний малыш…
Они уже два месяца стояли здесь, около равнины. Построили шалаши, которые не боялись ветров и были похожи на дома, приручили еще два десятка дугов, научили стрелять из луков женщин, что пришли сюда за мужьями, и мальчишек, что сбежали из дома, лишь бы воевать с урфами. Лите нравилась жизнь в их лагере, а думать про битву не хотелось. Пусть бы так было всегда.
Но каждый день, несмотря на то что караульные дежурили, сменяя друг друга, она выходила к пустоши и вглядывалась через нее в горную цепь. Горный предел обещал зажечь огни, когда урфы отправятся в поход. Она ждала их и боялась.
– Ты справилась, – раздалось вдруг из темного угла.
Лита вздрогнула. Стряхнула капли с рук. Плоский солнечный луч резал шалаш пополам, освещая розовую воду в чаше, но все углы укутала темнота. Кто прячется там? Что за человек говорит таким хриплым, будто заржавленный меч, но властным голосом? В первую минуту она испугалась, что это Первый совет нашел ее, но тут же поняла, что голос – женский, старушечий, а уж старух точно не было в Первом совете.
«Они могли подослать кого угодно», – подумала Лита, делая шаг к выходу. На роды не берут лук и стрелы, ей нечем будет защититься. Но тут старуха заговорила снова, и Лита остановилась.
– Не часто встретишь в такой глуши человека, подобного тебе. И уж вряд ли такой человек стал бы помогать обычной роженице.
– Какой «такой»? – выпалила Лита, не успев сдержаться. Этот вопрос, самый мучительный в последний год, только и ждал, чтобы сорваться с губ в надежде, что кто-то знает ответ.
Старуха сделала шаг к ней, солнце выхватило из темноты высокую фигуру в черном плаще, сколотом у горла золотой пряжкой в форме веретена. Лицо старухи было изрыто морщинами, на левой щеке расплылся страшный шрам – такие бывают от ожогов. Он перетекал на лоб и шею, левый глаз был стянут рубцами и незряч.
– Древняя кровь альтийских королей и пришлой чужестранки, детство среди собак и деревьев, в трудах и нищете. Возвышение и предательство, жертва и чувство вины, которое тебе никогда не избыть, побег и… вот ты здесь, царевна. Принимаешь роды у голодранцев. Разве ты заслуживаешь такой судьбы?
Лита молчала. Она всю жизнь принимала роды, она любила это дело. Но в том, что сказала старуха с обожженным лицом, была правда: разве она заслужила такую судьбу? В чем ее вина? В том, что дружила с марикой, доверяла ей? В том, что не послушалась отца, продолжала ходить в город? В том, что влюбилась без памяти в синеглазого мальчика, а он оказался слаб и труслив? В том, что позволила Флон умереть за себя, замешкалась на минуту и испытала облегчение, радость, когда поняла, что ей – дальше жить? «В том, что родилась», – она знала ответ. Второй царский ребенок… Но разве был у нее выбор? Никто не властен, когда и у кого родиться, когда и где умереть, на все воля равнодушных богов.
– Даже отец не смог вступиться за тебя, царевна, – продолжала старуха. – Он всю жизнь притворяется сильным и значимым, а сам, посмотри-ка, так легко отдал тебя на растерзание Первому совету, смирился с их решением.
– У него не было выбора, – прошептала Лита.
– Был. Он должен был взять свой меч и рубить их, пока все они не лягут у твоих ног бездыханные. Вот как должен поступать отец, когда грозят смертью его дочери.
– Кто вы такая? Откуда меня знаете? Что здесь делаете? Как вас зовут?
Старуха посмотрела на чашу с розовой водой. Лита думала, что она не ответит, но та сказала медленно:
– Свое имя я давно позабыла. Судьба тоже не пощадила меня. Я хотела всего лишь владеть тем, что мне дано по праву рождения, но меня попытались заключить в клетку. Тогда я сбежала, я спасла целый народ от войны и рабства, но они решили, что я злодейка, что я сошла с ума, что их свобода не стоит даже крохотной жертвы. О Семипрях! Будто свобода дается просто так, потому что мы родились и живем, будто ничего не должны за нее всесильным богам!
«Почему же нет? – хотела крикнуть Лита. – Я родилась и жила в лесном доме, и я была свободна! Просто потому, что я есть!» Хотела, но не крикнула. Что-то было в голосе старухи, какая-то упрямая сила, вера в то, что только она и знает, как надо, как правильно. И может, она единственная, кто скажет Лите, куда ей идти.
– И вот они прогнали меня, бедные, заблудшие дети. Разрушили мои чары, сломали вековой обряд. Теперь они открыты всем врагам, теперь они падут под натиском имперских орд. Пусть.
– Вы бросили свой народ?
– Они выбрали другую пряху, – горько сказала старуха. – А я-то ей помогала! Думала, она придет мне на смену, сильная, несчастная, та, которой нечего терять! Думала, будет помогать мне держать границы Суэка!
Лита закусила губу: Глен и Рия, они ведь оттуда, из Суэка. И та, что приходила за ними… Кьяра. Старуха закашлялась, а потом вдруг зачерпнула ладонью розовую воду и умыла ею лицо. Литу передернуло.
Старуха сосредоточилась на своем указательном пальце, стала ковырять его, будто вынимала занозу. Глянула на Литу.
– А хочешь, вытащу занозу из твоего сердца? Она у тебя длинная, как спица, и ледяная, как во́ды озера Тун…
Лита не знала такого озера, хоть название и показалось ей знакомым, но от одной мысли, что эта старуха будет к ней прикасаться, ее снова передернуло.
– Ты хорошо делаешь свое дело, царевна, – усмехнулась старуха. – Но ты тратишь свои силы на мелочи, которые тебя недостойны. Тебе предначертано великое, а ты размениваешься на ерунду.
«Разве живые и здоровые дети – ерунда?» – подумала Лита и снова не посмела сказать это вслух.
– Но я дам тебе книгу, царевна. Свою книгу. В ней – твоя судьба и ответы на твои вопросы.
Она вытащила из-под плаща и протянула Лите книгу в темно-синей, как ночное небо, обложке. Края ее были обожжены. В комнате запахло дымом погребального костра.
– Что мне с ней делать? – спросила Лита, пряча руки за спиной.
– Сама разберешься, не такая уж ты и наивная, – хмыкнула старуха. – Мне она больше не нужна. Мой путь лежит теперь в такие земли, где лучше не иметь за душой ни одного вопроса.
– Ты умираешь?
– Если бы я могла…
Старуха вдруг рассмеялась – будто ворона закаркала, потом закашлялась, зачерпнула воды, выпила, сказала невесело:
– Я не умру, пока не увижу, как Суэк падет и их пряха, эта наглая девчонка, приползет ко мне, чтобы умолять спасти их всех!
– И что ты ответишь ей, когда это случится? – спросила Лита.
Старуха поперхнулась и так посмотрела на Литу, будто та пнула ее в живот. Но ответить не успела – за стенами поднялся шум.
– Ралу! Сигнальные огни! Урфы идут!