– Города, мистер Вандемар, очень похожи на людей, – торжественно объявил мистер Круп. – Мало кто знает, что таится глубоко внутри.
Нил Гейман. Никогде
Разговор в комнате Ашицы.
Дворец Первого совета, конец месяца ороса
Косул Ашица. Ты уверен, что это та самая лодка?
Капитан Гарвис. Да, мой господин. На ней была эмблема царского дома.
Косул Ашица. И она была пуста?
Капитан Гарвис. Кроме мешка с печатью Первого совета, ничегошеньки, мой господин.
Косул Ашица. Совсем ничего?
Капитан Гарвис. Даже вёсла не закрепили, болтались брошенными, будто гребца Тимирер унес. Матросы мои… они сильно напуганы.
Косул Ашица (после паузы). Ясно. Ладно, можешь идти. И вот тебе мой совет: не хочешь прослыть городским сумасшедшим, как травница Митас, не болтай никому про эту лодку.
Капитан Гарвис. Как скажете, мой господин. Я-то сам не из болтливых, да только как бы матросы не разнесли, они же сами знаете какие… да и очень чудно́ это было. Ну, когда река вынесла пустую лодку.
Косул Ашица. Ты капитан или сопливый юнга на своем корабле? Сделай так, чтоб не болтали! Ступай.
Капитан Гарвис (от двери). Так и что теперь-то? Никого в Лавнию везти не надо? Унес царевну вольный ветер…
Косул Ашица (в ярости). Пошел прочь!
В далекой Лавнии
Над главным городом Лавнии от жары кипел воздух. Раскаленные улицы были пустынны. Впрочем, как и всегда в этот душный час. Вода в заливе казалась маслянистой и густой. В одном из самых богатых домов столицы двое мужчин распивали за неспешной беседой разбавленное льдом дорогое лавнийское вино. Им прислуживала высокая золотоволосая рабыня, явно нездешняя.
– Продай ее мне, – сказал вдруг гость, бросив обсуждать торговые дела. Он весь день не сводил с рабыни глаз, и это не укрылось от внимательного хозяина.
Хозяин поцокал языком:
– Зачем она тебе? Уже немолодая, строптивая… У меня много рабынь, одна лучше другой, выбирай любую.
Руки рабыни дрогнули, ставя на стол чашу с вином.
– Почему не эту?
– Больно хорошо домом управляет, всё на ней. Я ее ни для чего больше и не использую, чтоб не уставала и голова не мутнела.
Гость усмехнулся:
– Ах, Салифим, разве мы первый день друг друга знаем? Говори как есть.
– Пойди вон, – сказал хозяин рабыне. Огладил густую черную бороду, украшенную разноцветными бусинами, и сказал неохотно, понизив голос: – Обещал я альтийскому царю, что трогать ее не буду, понимаешь? Примчался от него человек. Я сначала даже на порог не пустил его, зачем мне разговоры вести с плешивым старым вечным, да только он перстень подал мне, приметный перстень, и только у Эрисоруса я такой видел. Перстень вручил и просьбу от хозяина своего передал. Это я потом уже смекнул, что, видно, никого надежнее, чем этот вечный, у царя Альтиды нет и, видно, сильно не хочет он, чтобы про просьбу его ко мне кто-то из этих, – Салифим показал наверх, – узнал. Что ему за печаль об этой вечной заботиться – не мое дело, но мне с Эрисорусом нельзя ссориться: я лес у них покупаю. Бери что хочешь, ты – гость, твое право. Но только не ее.
Гость помолчал, отхлебнул вина, покрутил в руках крупный финик. Лысую голову освещало жаркое лавнийское солнце.
– Не хочу другую, – вздохнул он. – Отдай ее мне, а альтийскому царю, если спросит, скажешь: был гость с Семи свободных островов, захотел взять себе эту женщину. Ты гостеприимный хозяин, ты не смог отказать. Он знает обычаи Лавнии и не обидится.
Хозяин озадаченно смотрел на гостя. Неужели у этого богатого купца из далеких земель тоже дела с Эрисорусом? Никогда не слышал… Он помолчал, расплел косичку в бороде, хмуря широкие брови.
– Ладно, царь Эрисорус милостив, да и какое ему дело до никчемной рабыни? Но что мне сказать косулу Ашице, если вдруг он захочет узнать, как она поживает?
– С чего ему этого хотеть?
– С того, что это он продал мне ее за две бочки вина из моих подвалов.
– Хороший обмен, твое вино славится на весь белый свет, Салифим, и не напрасно. А что велел тебе Ашица?
– Не велел… – хозяин многозначительно поднял палец вверх. – А попросил.
Гость учтиво склонил голову, пряча усмешку.
– Попросил, чтобы я глаз с нее не спускал, чтобы не переступала порог дома, а делать с ней могу все, что вздумается.
Гость подумал.
– Скажи, что она попыталась сбежать и, как всякую беглянку, ты запорол ее до смерти, а потом скормил собакам.
– Фу, – поморщился хозяин, махнув холеной рукой с кольцами.
– Ашице понравится. Ну, или что умерла. Я слышал, в городе бушует лумнийская лихорадка, легко ли с ней справиться чужестранке?
– И то правда, – повеселел хозяин и вздохнул. – Уж больно въедлив этот Ашица, больно умен.
– Думается мне, он будет только рад ее смерти, Салифим. К тому же недолго ему осталось быть косулом: через год переизбрание.
– И потому он лютует еще сильнее, – вздохнул хозяин. – Ладно. Но смотри, если что… покарают тебя боги.
– Да будет так, – невесело усмехнулся гость.
– Ойра! – крикнул хозяин, рабыня тут же вошла, замерла у двери.
Она не смотрела ни на гостя, ни на хозяина. Тяжелая коса была уложена на затылке, открытое по обычаю этих мест платье оголяло плечи и струилось до щиколоток. На высокой скуле синело клеймо вечной.
– Хороша… – выдохнул хозяин. – Если бы не Эрисорус…
– Я устал, – перебил его гость. – Спасибо тебе за гостеприимство, но мой корабль уходит на рассвете, надо успеть выспаться.
Он положил рядом со своей чашей туго набитый кошель, улыбнулся.
– Не печалься о ней, мало ли красавиц на свете.
Он пошел к двери и кивком велел рабыне следовать за ним. Та глянула на хозяина.
– Он теперь твой господин, – грустно ответил тот.
Как только двери дома закрылись за ними, Ойра прошептала в спину нового хозяина:
– Харза?
– Жив, здоров. Все хорошо. Молчи, пока не выйдем в открытое море, у Первого совета повсюду слухачи.
Ойра прижала руку ко рту, беззвучные слезы катились по щекам. Она быстро вытерла их обеими ладонями, заговорила снова:
– Ралус, я…
– Молчи, все потом.
На корабле их ждала команда, готовая отдать швартовы по первому же слову капитана. А на пристани один неприметный человек пристально смотрел в спину Ойре и Ралусу.
Приди и властвуй
Лите снились костры. Во сне она точно знала, что это за костры, а проснувшись, не могла вспомнить: то ли похоронные, то ли праздничные. Скоро ведь Рундвинтил – осенний праздник Геты. Тонкий звук еще звенел в воздухе, когда она открыла глаза. Сразу поняла, вспомнила, что никто не завозится у нее в ногах, – некому. Ее сиреневоглазый ралин ушел на Верхние луга. «Он провожает погибших воинов», – шептались вчера люди, вытирая слезы. Глупая маленькая Лита! Поверила, что к ней пришел Тимирер, что будет ее защищать и беречь! А сам погиб. Лита уткнулась лбом в колени. Так захотелось прижаться к кому-нибудь. Просто обнять и сидеть не двигаясь.
– Светлейшая ралу, – кашлянули за стеной шалаша.
– Войди.
Лангуру, чтобы зайти в ее шалаш, приходилось сильно наклоняться, и почему-то это очень ее тронуло.
– Доброго утра тебе, Тимирилис. Караульные поймали человека в лесу неподалеку. Он шел со стороны Лесного предела, говорит, что у него к тебе поручение. Важное. Тимирилис, он странный какой-то, явно из Золотого города, и Глен говорит, что у него военная выправка.
Лангур был встревожен, между бровей пролегла хмурая складка. Лита кивнула. Кто это мог быть? Посланник отца? Первый совет разыскал ее? А вдруг это Ярсун? Но нет, меньше всего маячник похож на военного…
Человек, искавший ее, сидел у костра, рядом с ним стоял Харза, Глен, а за спиной – еще два парня. Лита не знала их имен, но отметины вчерашнего боя алели на их лицах.
Человек подскочил, увидев ее, будто знал в лицо, поклонился, на двух руках протянул ей сверток и сказал:
– Меня зовут Чату, я пришел к вам из города, светлейшая ралу.
Лита развернула шелковый сиреневый платок и увидела свою детскую флейту, которую однажды, целую жизнь назад, ей подарил отец.
– Кто послал тебя?
– Побрей мне голову, ралу, и узнаешь. Сам я ничего не могу тебе сказать, я не знаю, зачем меня к тебе отправили. Боялись, вдруг кто поймает меня да под пытками заставит выдать секрет.
– Под пытками? Первый совет? Они ищут меня?
– Я не знаю, ралу, не знаю. Просто надо сбрить мне волосы.
У него был совсем коротенький ежик густых черных волос. Лита посмотрела на Лангура, тот кивнул и вытащил нож. Пока Лангур брил голову Чату, Лита думала: «Конечно, они узнали, что я не доплыла до мыса Мулф, и теперь ищут меня. И однажды найдут». Она вспомнила слова советника Таира: «И помни, что второй вечной у тебя нет» – и передернула плечами. Когда волосы Чату были сбриты, на макушке гонца открылась татуировка: «Приди и властвуй!» Она отступила на шаг.
– Кто сделал ее тебе?
– Сделал-то мастер в порту, из чужих земель, приплыл на корабле, где все матросы с ног до головы изрисованы, как стены в храме Айрус. Как они это терпят, больно оно, ралу…
– Я не понимаю.
– Мастер чужой сделал, а велел ему царевич Фиорт, ралу.
Голос у гонца был сиплый, будто он пил много кислушки или кричал на сильном ветру.
– Фиорт?
Гонец погладил свою макушку.
– Он очень плох, ралу. Тоскует, не хочет ничего делать. Светлейший кричит на него, говорит: девчонка справилась бы лучше. Это он про вас, ралу.
– И что Фиорт ответил на это?
– Ну… – Гонец замялся. – Они долго тогда кричали друг на друга, прямо всему дворцу не по себе было. Нивку мне говорит: если бы Эрисорус так говорил со своим отцом, тот бы снес ему голову мечом…
И покатилась голова…
– Простите, ралу! Я не хотел вам напоминать! – гонец был не просто балаболкой, заметил, как передернулось ее лицо. Лангур заметил тоже, нахмурился.