Отец и брат смотрели на нее через поле. Два самых близких человека – после мамы, Кассионы и Харзы. Брат чуть опустил голову, будто в лицо ему дул сильный ветер, но отец… Отец, казалось, смотрел ей прямо в глаза, хоть она и не могла разглядеть с такого расстояния. Ее дуг переступал с ноги на ногу, притаптывая сочную озимую русву, и Лита вдруг отчетливо увидела, как через час это зеленое свежее поле будет взрыто копытами лошадей и дугов, залито кровью, укрыто телами. Она увидела это так явно, будто все уже закончилось. «А у Брила жена позавчера родила двойню, мальчишка прибежал из их деревни, сообщил радостную весть. Интересно, кто принимал у нее роды?» – подумала Лита с тоской и вспомнила круглое, улыбчивое лицо Бриловой жены. В эту минуту она знала, знала наверняка, что ни Брил, и никто из тех, что стоят сейчас за ее спиной и ждут приказа, не вернется домой. Они все полягут здесь, в этом поле, станут прахом, смешаются с землей, прорастут травой. А потом солдаты Первого совета сожгут деревни вместе с их женами и детьми. И новорожденных близнецов Брила тоже. Славные малыши, девочка и мальчик, будут гореть заживо, ибо Первый совет не щадит никого.
А сама она… Она будет в гуще битвы, в ее сердце, но выживет. Почему-то выживет, одна из всех. За ее жизнь богам заплачено золотой головой, и жить она будет долго, очень долго, и всю свою бесконечную жизнь она будет помнить их всех. Тех, кто стал золой. Тех, кто стал травой. Воинов, их жен, детей. И нерожденных тоже.
– Харза, – позвала Лита.
– Я здесь, ралу.
– Разворачивай войска. Мы уходим. Битвы не будет.
– Что? – зашипел Харза. – С ума сошла?!
– Пусть сначала уйдут задние ряды и те, что прячутся с левого фланга. Потом лучницы. Пусть уходят тихо, переправятся через реку, рассредоточатся в лесах, затеряются. Пусть возвращаются в свои деревни, к своим семьям. Пока не поздно. Делай, Харза.
– Я не понимаю…
– Воины! – крикнула Лита, но не очень громко. Пусть услышат Глен, Лангур, командиры сотен, но не те, кто ждут их смерти через поле. – Мы уходим прямо сейчас! Мы показали, что мы есть, но сейчас вы развернетесь и уйдете в лес, за реку!
За ее спиной нарастал ропот.
– Молчать! – заорал Харза.
Лита посмотрела на него. Харза спросил:
– Ты уверена?
– Больше, чем когда-либо.
– Да почему?
«Потому что я знаю, как тяжело дается жизнь. Любая женщина знает. Какую боль надо вытерпеть, какую муку. И как легко, как быстро эту жизнь прервать. Одного мига достаточно».
– Долго объяснять, – сказала она. – Нет времени. Уводи людей, Харза. Прошу тебя. Прошу, как никогда в жизни не просила. И никогда больше не попрошу. Уведи их.
Харза развернул дуга и поскакал вдоль их жалкой армии, отдавая приказ командирам сотен, и те слушались его. Армия светлой ралу начала отступать, не выпустив ни одной стрелы.
Сама Лита не тронулась с места. Она смотрела через поле на отца, на брата, на свору ралинов, половину из которых она наверняка держала на руках щенками, и кусала губу. К ней подъехал Глен.
– Светлая ралу?
Она медленно повернула к нему голову.
– Прости, Глен. У нас не будет возможности показать, чему ты нас обучил.
– И хвала всем богам, – очень серьезно ответил Глен.
Лита слабо улыбнулась. Она чувствовала движение воздуха за своей спиной – ее войско отступало в лес, они уйдут все, послушные ее приказу.
– Уходи, Глен.
– Я останусь с тобой, ралу.
– Ты уйдешь, и немедленно. Вы с Харзой постараетесь как можно быстрее расформировать армию, вернуть людей к обычной жизни, распустите всех по домам, спрячете оружие и разделите провизию. Обещай, что никого не обидите.
– Лита, – это подъехали Харза и Лангур.
Она повторила свои слова.
– Я ничего не понимаю, – сказал Харза.
Лита сжала его руку:
– Просто сделай, как я прошу.
– Ты сдалась, да? Увидела их и струсила? – Харза не мог скрыть презрения. – Ты собирала армию, вдохновляла их, мы победили урфов, а теперь ты просто уйдешь?
– Мы проиграем, Харза. Никто не выживет.
– Мы готовы к этому!
– Да? А их жены? Их дети? Нас перебьют, как бракованных щенков, орды урфов сожгут деревни, оставшиеся без мужчин, а Первый совет придет на пепелище и всех детей и женщин продаст на вечную службу! Ты подумал об этом, Харза?
– Да. Я – подумал. И я готов все равно. А вот почему ты не подумала об этом раньше?
Лита посмотрела через поле. Оно все еще было зеленым. Но она верила своим видениям: они никогда не лгали.
– Тебе нечего терять, Харза. И ты не знаешь, что значит смерть. Не знаешь, когда за тебя погибает близкий человек, а ты остаешься. Остаешься один.
– Я не знаю? – Харза ударил дуга в бока и помчался в лес.
«Ойра», – мелькнуло перед глазами лицо его матери, но Лита прогнала его. Тысячи не могут погибнуть из-за одной. К тому же это все равно ничего не даст.
Лангур положил свою большую ладонь на ее сомкнутые на поводьях руки.
– Я останусь с тобой, Тимирилис. Мне-то уж точно нечего терять. Кроме тебя.
Лита посмотрела ему в глаза. Они были зелено-прозрачны, как вода их любимого ручья на тималу.
– Помоги Харзе с Гленом. Прошу тебя.
Лангур закусил губу, но поклонился и развернул своего дуга. Лита качнулась, выехала на поле. Брат и отец не сводили с нее глаз. Она стояла одна напротив их огромной армии, которая смяла бы урфов без особого труда, девочка-воин верхом на прирученном диком дуге. Она видела косула Ашицу и других советников, они все были здесь, в золоченых латах, на мощных колесницах, запряженных настоящими боевыми конями, с арбалетами в руках. И каждый из них мог и хотел убить ее. Убить ее – их долг. Время било в гулкий барабан. Солнце не могло пробиться сквозь мглистую пелену осеннего неба. Лита решила, что не сойдет с дуга, не тронется с места до самой смерти.
Чего он хочет от нее, тот, кто называет себя ее отцом, кто правит этим царством, кого странники зовут Травником? Тот, кто не смог спасти ее, хоть и отдал за нее жизнь другого человека? Отец что-то сказал Фиорту и направил своего коня к Лите. Он остановился в двух шагах, и его конь зафыркал, чувствуя чуждый запах дуга.
– Где твоя армия?
– Это была не армия.
Теперь она должна выгородить их во что бы то ни стало.
– Да? А кто же?
– Люди пришли посмотреть на своего царя. И на тех, кто правит им и всеми нами.
Лицо отца потемнело. Лита понимала, что он с трудом сдерживает гнев, но продолжила говорить:
– Они умирают от голода, они вынуждены уходить в вечные, чтобы спасти своих детей от лютой смерти, пока Золотой город купается в роскоши!
Отец не отвел глаза, он смотрел на нее устало и будто бы презрительно.
– Ты даже этого не смогла, – сказал он. – Думала, придешь с этим сбродом, свергнешь меня, Первый совет, Фиорта… А оказалась слабее и трусливее птенца, выпавшего из гнезда.
Он развернул коня, и Лита крикнула ему в спину:
– Я пришла показать тебе твой народ! На Альтиде есть не только Золотой город! Эти люди тоже альтийцы! Как и Флон!
– Убирайся! – крикнул отец, не оборачиваясь. – И забудь сюда даже самую узкую тропу!
Он что-то приказал своей армии и, не посмотрев на дочь, умчался в сторону города. Советники потянулись за ним. Но один из них вдруг вскинул арбалет, Таир нечаянно задел его, ударил в плечо, но поздно – болт был выпущен. Он не долетел до Литы, упал в трех шагах. Командиры уводили войска, ни отец, ни Фиорт не видели выстрела. Лита спешилась, подобрала болт. Она покачала его на ладонях – короткий, с тяжелым, отлитым совсем недавно наконечником. Спрятала в поясную сумку. Она не знала, куда ей теперь идти и что делать.
«Я слаба и труслива, – думала она словами отца. – Я хочу домой». Она смотрела вслед царской армии, и вдруг один всадник развернул коня и поехал к ней. Сначала она испугалась, но тут же поняла, что это Фиорт. Сердце ее сжалось в крохотный камешек, замерло. Фиорт ей улыбнулся. Совсем чуть-чуть и как-то жалко. Она вспомнила все, что рассказал его вечный с татуировкой на макушке, опустила голову. А когда снова подняла, Фиорт протянул ей легкий сверток и сказал одно только слово:
– Прощай.
Она хотела крикнуть: «Прости!» Она хотела объяснить: «Я думала, что смогу, я думала, что мне по плечу война, изгнание Первого совета, месть за Флон, царствование. Я думала, что смогу освободить тебя, отпустить, позволить жить свою жизнь. Кто же знал, что это так страшно, так больно, кто знал, что их жизни станут мне дороже твоей». Но она ничего не сказала. Да он бы и не услышал – у царевича был резвый конь, Фиорт уже обогнал отца и скрылся за спинами отступающей армии.
Она вскочила на дуга и поскакала в лес, но не за своей армией, которая растворилась среди деревьев гораздо быстрее отцовской, а в другую сторону.
Царский венец
Эрисорус Илтар Тиарос Светлоликий, восемнадцатый царь Альтиды из рода Аскера, потомок великого Гиора, снял с головы милевировый венец, поднес к глазам, будто пытаясь в драгоценных камнях, украшавших его, увидеть свое отражение, найти ответ. Впрочем… все ответы он знает и так. Эрисорус положил венец на подушку из черного бархата, поправил. Попытался вспомнить, как впервые надел этот венец двадцать шесть лет назад.
Царь Тиарос умер внезапно, у всех на глазах. Только начался совет, отец еще пробегал глазами какие-то бумаги, принесенные на подпись Ашицей, который как раз докладывал о мерах, принятых Первым советом по сбору налогов в дальних деревнях, как вдруг лицо его исказила странная гримаса, рука дернулась и упала вдоль тела. Он посмотрел на него, своего сына, что-то прохрипел и упал головой на стол, опрокинув чернильницу. Он умер сразу, его лекарь сказал, что Рал вынул искру жизни из его сердца, и оно остановилось. Ему не было больно. Больно было Эрисорусу, которого тогда еще все звали Илтар. Больно от потери, от разлуки, от маминых слез напоказ, а еще – очень страшно оттого, что теперь надо взвалить на себя всю эту ношу, все это царство. Не просто присутствовать на советах, не на ур