– Она приходила к тебе? – Си подпрыгнула на ладони Дота, и он чуть сжал пальцы, чтобы та не упала.
– Да. Она… она хотела, чтобы я пошла войной на Золотой город.
– И ты пошла?
Лита поняла, что они же не знают ее истории, даже Дот не знает, хоть и бог, но у нее не было ни сил, ни желания рассказывать. Кажется, она узнала, что хотела, но легче не стало.
– Ей надо отдохнуть, – сказал Дот. – Уведи ее, а я соберу целебные травы.
– Жрицы дают ей какой-то отвар…
– Много они понимают, – фыркнул Дот и, опустив их на пол, скрылся.
Потихонечку Лита начала выкарабкиваться. Она перестала пить отвар, который приносила ей мрачная молчаливая жрица, но всегда пила тот, что делала по указанию Дота Си.
– Вообще-то его зовут Джангли, он из далеких земель, – сказала однажды Си. Лихорадка у Литы спа́ла, она уже могла сидеть, но все еще была очень слаба.
– Расскажи мне о них, – попросила она.
И Си стала рассказывать, что далеко за морем много-много разных стран, где другие боги, другие языки, другая еда, но люди… люди везде и всюду одинаковы. Их прервала Третья – совсем не старая, она еле ходила и говорила, что ждет смерти, как самого дорогого жениха. Она принесла им лепешек.
– Женщины деревень стали баловать Тимирера, все больше еды кладут на алтарь. Наверное, их мужчины вернулись с войны живыми, – прокряхтела она.
Зима
Черные жрицы жили неслышно.
Безмолвно молились, и Лита никак не могла понять, какому именно богу.
Молчаливо трудились, каждая на своем месте, безропотно и даже как-то равнодушно.
Их дети – три бледные девочки разного возраста – были тихи и послушны. Старух не было совсем, и Лита боялась спросить, как так получилось. Черные жрицы окружили себя молчанием, спрятались за ним, как урфы – за ралутовыми масками.
Молча, сцепив зубы, уходили они в деревни, чтобы продолжить свой затворнический род, возвращались тоже молча, только глаза или светились жаром, или, наоборот, были непроницаемы, как самые темные углы их подземных коридоров. За те два месяца, что Лита прожила здесь, она увидела четыре таких ухода и четыре возвращения. Все четыре вернулись пустыми, Лита видела это очень ясно, но другие – нет, и надеялись еще целый месяц. Лита вспомнила свой разговор с Лангуром после песни Верисы об Анилу, сжалось сердце: его возлюбленная тоже здесь, среди них, смогла ли она забеременеть от друга Лангура или так и вернулась в свой храм ни с чем?
Сжала губы – ее путь теперь тоже молчалив.
Зима выдалась злая. В заброшенном городе завывал ветер, в подземном городе стоял лютый холод. Черные одежды с непривычно длинными рукавами, скрывающими запястья, были неудобными и кусачими, но Лита быстро замерзала в своей легкой тунике, даже плащ не помогал. Она привыкла к новой одежде, только рукава мешали, и она все время их закатывала, чем выводила из себя Третью. Си же, наоборот, рукава одергивала, следила, чтобы они закрывали ладони чуть ли не до середины. То ли мерзла, то ли не хотела раздражать жриц.
Лита знала, что, по обычаю пределов, если ребенка забрали урфы, то вся одежда, которую он успел поносить, матери относят в храм заброшенного города, чтобы несчастная судьба не перекинулась вместе с одеждой на других детей. Черные жрицы собирали эти вещички, особенно радуясь пеленкам, распарывали их, красили в черный цвет отваром корней череты, шили из них себе платья, но вышивка детских оберегов проступала сквозь краску, и Лита, дотрагиваясь до них, каждый раз глотала невидимые слезы.
Лита думала о маме и Кассионе и надеялась, что храм, в который отправил их отец, не так суров. «Главная жрица в нем – сестра отца, она не обидит маму. А если она похожа на свою мать, на Митас, то не обидит вообще никого».
Жрицы разжигали огонь в каменных чашах и спали по пять человек в крохотных комнатках, чтобы не замерзнуть. Лита спала одна. Она опять простыла, начала кашлять, из носа текло. Тогда ей принесли еще одну чашу для огня. А однажды вечером со своим соломенным тюфяком пришла Си. Она приложила палец к губам и шепотом спросила:
– Можно к тебе? Я околею там одна.
Лита кивнула, подвинулась.
– Они считают нас с тобой… не знаю кем. В общем, им кажется, что мы не мерзнем.
Лита закашляла, кивнула.
– Куда ты шла? – спросила Си. – Ну, когда оказалась здесь.
– К маме. За Арыцкий перевал.
– Почему не уходишь?
– В горах сейчас очень тяжело. Ведь зима. Зимой Тимирер злится так сильно там, что Айрус застывает, превращается в такие шарики… Они… я не знаю, как объяснить, я сама не видела никогда, мне Флон рассказывала.
– Флон?
– Да. Это моя вечная. Она умерла, – проговорила Лита побыстрее. – Но она была из Горного предела, она сама видела этот замерший дождь.
– А, снег!
– Снег? Ты знаешь, что это такое? Это правда? Ты видела
его?
– Да, – засмеялась Си, – видела.
– Расскажи мне!
– Ну… он белый и холодный… Ох, нет, Лита, я не могу.
– Почему?
– Чтобы рассказать о чем-то таком, нужно его коснуться, провести рукой, или щеку подставить, или хоть ногой ступить. Самой почувствовать, понимаешь?
Лита кивнула:
– Но ты же трогала, ты чувствовала?
– Да, но это трудно пересказать, трудно передать такое знание другому… В мире много такого, что узнать можно только через свой опыт, никакие книги, никакие рассказы других людей тут не помогут.
Лита задумалась. Когда она читала хорошую книгу или слушала интересную историю, она видела все происходящее там, будто сама участвовала во всех событиях. Но от кого это зависит – от рассказчика или от нее самой? Она не знала.
Чтобы чем-то занять себя, Лита перебирала лекарственные травы, которые жрицы насобирали летом, но свалили в общую кучу, нимало не заботясь о том, что многие растения не очень дружат между собой. Лита тосковала.
Каждое утро, еще в темноте, она уходила на край тималу и играла на флейте. Она не разрешала себе сделать ни шагу в сторону Тауры, хотя больше всего на свете ей хотелось именно этого: узнать, как они там, все ли целы, не приходили ли урфы, Первый совет, не проклинают ли ее за то, что она не пустила их на смерть? Увидеть Лангура. Просто постоять рядом. Она играла и играла, пальцы немели от холода, голова начинала кружиться, Лита видела краем глаза, как светлеет полоска неба у горизонта, видела табун дугов на другом краю тималу, и ей казалось, что она узнаёт среди них Ночного Ветра.
Дни шли за днями, но Лита так и не смогла перейти тималу. Она боялась того, что увидит в Тауре. Вдруг он женился? Вдруг он счастлив там, без нее? Все они… А о ней забыли, будто ее и не было. Тоска наваливалась на нее и терзала, как снежный волк. Иногда она удивлялась, почему на теле не видно следов от ее зубов и царапин.
Жрицы наблюдали за ней молчаливо, но внимательно и будто чего-то ждали. Больше Первая не заводила разговоров об Анилу, но каждый вечер просила и Си, и Литу приходить на общую молитву, а там все песни были посвящены Анилу – как она была ребенком, как росла, насколько была умнее и справедливее братьев и как обижал ее своим невниманием отец. По сути, эта была та же история, что пела у костра Вериса, только будто рассказанная с другой стороны. Лита не знала, кому верить.
Она бродила по темным глухим коридорам, и ей слышался смех Анилу. Не той обиженной царевны, бросившей вызов отцу, братьям и закону, и не старухи, что подарила ей книгу и заронила зерно вседозволенности в душу, а маленькой девочки, которой она была до всего. Лита представляла, как она бегает по дворцу в Золотом городе, играет в салки с братьями, дразнит слуг, ласкает ралинов, среди которых у нее наверняка есть любимец. Как ей приходится сидеть на уроках одной, а братьев учат всех вместе, им весело, и она им завидует. Завидует их веселью и их дружбе. Кого из братьев она любила больше всего? Блистательного Гиора, мечтательного Пафидеса, веселого Румисора или добряка Катлона? Какие проделки они устраивали? Тогда – до Войны четырех городов, до победы Гиора, до Первого совета – царской семье можно было иметь сколько угодно детей. Наверное, царица любила свою единственную дочь. Почему ее любви не хватило, чтобы заставить Анилу остановиться? Почему она сделала то, что сделала? Что она хотела доказать и кому? Неужели зависть сильнее любви?
Лита пыталась представить, как выглядела Анилу: ее рост, цвет волос и глаз, но не могла – обожженное лицо старухи вставало перед ней. Тогда она гнала от себя эти думы. Зачем ей знать об Анилу, жившей давным-давно, сгинувшей во мгле времен? Что ей до нее? Она, Тимирилис Литари Артемис Флон Аскера, – потомок Гиора, она не связана с Анилу, она не хочет быть с ней связанной.
Си тоже всегда внимательно слушала истории о древней царевне и даже что-то записывала. Однажды Лита спросила ее, как она здесь оказалась и для чего. Си ответила не сразу, но вроде бы честно:
– Мне нужно узнать как можно больше об этой Анилу.
– Зачем?
– Мне кажется, от нее зависят многие жизни.
– Она жила давным-давно! Что от нее может зависеть?
– Как знать… – задумчиво ответила Си и вдруг спросила: – У вас есть бог Семипрях?
– Нет. У нас четыре бога: Рал и Айрус, Тимирер и Гета.
– И больше никого? А бог смерти? Такой, знаешь… карающий бог-злодей, которого все боятся?
Лита опешила. Подумав, она ответила:
– Не бывает бога, которого ты только боишься. Зачем он такой? Наши боги могут разгневаться и разрушить целый мир, но они же и дают ему жизнь. Разве не в этом смысл бога?
Си засмеялась.
– Да, пожалуй, ты права.
Тут Лита вспомнила разговор с Первой у фрески и рассказала Си о боге, который прядет нити времени и судьбы. Си слушала очень внимательно, а потом записала что-то на листах очень белой бумаги. И вдруг Лита поняла: черные жрицы верят только в одного бога – в этого бога судьбы, поэтому они так легко воруют еду с алтаря Тимирера, поэтому стерегут веками библиотеку в подвалах, ведь именно на этих рассыпающихся свитках и в пожелтевших книгах написано об Анилу, которая, видимо, верила в Семипряха всем сердцем, не зря на фреске он стоит за ее спиной. «Потому что ты – ее новое воплощение», – вспомнила она слова Первой.