– Мне нужно уйти отсюда, – сказала Лита.
– Когда?
Лита помолчала. В последний раз, когда она играла на тималу, ей показалось, что кто-то слушает ее. Не только ветер. Она замерла на мгновение, и нота затянулась, получилась щемящей, длящейся будто целую жизнь. А потом оборвалась. И Лита увидела мелькнувшее за деревьями черное платье. У жриц был какой-то план, они к чему-то готовились. Они хотят сделать ее одной из них, посвятить этому их страшному богу или превратить в Анилу… Не важно. Она не будет в этом участвовать.
– Как можно быстрее, – сказала она.
– Я попрошу Джангли, – кивнула Си. – Он отнесет тебя, куда скажешь.
Не то чтобы Лита не доверяла Си. Хотя и с чего бы ей верить незнакомой девчонке, которая зовет Дота странным именем Джангли и разговаривает с ним безо всякого почтения? Поэтому она сказала, что ей надо попасть в Озерный предел. Если Дот и правда перенесет ее туда в два шага, как обещала Си, то она сумеет спрятаться где-нибудь на берегу озера, а потом уйдет через Арыцкий перевал. Весна в этом году была ранняя, и Лита надеялась, что боги будут милостивы к ней. В первый день месяца есая, положив в заплечный мешок лишь флейту, пучок разных трав, арбалетный болт, флягу с водой и пару черствых лепешек, Лита уходила из тайного храма. На прощание Си неожиданно обняла ее и сказала:
– Знаешь, мне бы очень хотелось встретиться с тобой еще раз. Где-нибудь, когда-нибудь… Не забывай меня, ладно?
Лита серьезно кивнула и опять вспомнила Уну. Где она, что с ней, увидятся ли они еще? Джангли-Дот подхватил ее и поднял высоко-высоко. Был темный час перед рассветом, все жрицы спали.
– Ну? – прошептал Джангли-Дот. – Значит, к озерам?
– Да. Только… – Лита покусала губу. – Можешь сначала отнести меня в одно место тут, рядом? Я быстро.
Она должна сыграть на тималу в последний раз. И пусть это будет особенная песня.
И она была именно такой. Лита сама это почувствовала, а Джангли-Дот, сидевший на краю поляны, так и вовсе завсхлипывал. Лита удивленно опустила флейту.
– Как… как печально! – сказал он, вытирая рукавом поношенного пальто нос. И вдруг вынул из кармана книгу, протянул ей. – Забирай! Я же сразу знал, что она твоя, а мне чужого уж точно не надо!
– Мне она тоже не нужна, – пожала Лита плечами. – Я больше не буду сражаться. Никогда.
– Ты всю жизнь будешь сражаться, глупенькая, – шмыгнул носом Джангли-Дот. – Такая уж ты. Но теперь книга эта будет не про войну. Она будет про тебя.
Лита взяла протянутую книгу, просто потому, что нельзя отказать богу. Ладно. Пусть будет так. Ей и правда предстоит сражение, и опять за жизнь – на Арыцком перевале, наверное, дуют такие ветра и стоит такой лютый мороз, что никакой плащ из шерсти ралинов не поможет. Заплечный мешок ее почти пуст, пусть лежит хоть книга. Она убрала ее и флейту, поправила лук и колчан на плече, сказала:
– Озерный предел.
Джангли-Дот понюхал воздух, будто по запаху выбирал направление, и, усадив Литу на плечо, зашагал прочь с тималу. Лита разрешила себе оглянуться, но предрассветные сумерки не позволили увидеть ничего, кроме синего-синего света.
За Арыцкий перевал
Кто-то шел за ней. Шел осторожно, тайком. Лита чувствовала его присутствие уже не первый день. Джангли-Дот вынес ее точно к большому озеру и оставил. Лита напилась воды, побродила по сгоревшей и так и не отстроенной деревне и двинулась к горам. Шла она медленно, ночевать останавливалась рано. По вечерам, чтобы не тосковать, она оформляла гербарий. Она хотела сделать это еще в храме, но не нашла, куда можно было его сложить. А теперь у нее была книга. Лита брала нужную травку или цветок, вкладывала между страниц, прихватывала за стебель и листья ниткой, что стащила у черных жриц на всякий случай, и, окунув кончик тонкой ветки в сок растертых листьев потропинника, подписывала:
Мальпиг. Цветет в месяц ларил. Успокоительное, помогает от головных болей и нервной горячки.
Ахилия. Цветет в конце месяца дариона – начале месяца ларила. Останавливает кровь, помогает при воспалениях, резях в животе.
Филирра. Цветет в месяц ларил и до самого месяца паринаса. Снимает головные боли, помогает при лихорадке, при укусе змеи, при отравлении.
Радовалась, что у черных жриц оказалось так много трав и что она прихватила по одной. Это успокаивало ее, приводило в порядок мысли.
И на третий день поняла, что кто-то идет за ней. Иногда ее волной окатывал страх, но тут же отступал. «Я потеряла так много, – говорила она себе, – что уже все равно. Даже если меня прирежут в этих диких предгорьях – пусть. Может, это даже к лучшему».
Но тайное сопровождение изматывало, и однажды, дойдя до развилки, она шагнула в сторону, спряталась за деревом и, аккуратно сняв лук с плеча, положила его на мох. Потом достала арбалетный болт и обошла дерево так, чтобы тот, кто ее преследовал, оказался впереди. Он замер у развилки, оглянулся, выбрал левую дорогу. Лита с минуту разглядывала его: темный плащ с натянутым на голову капюшоном, меч у пояса – а потом прыгнула ему на спину, обхватила ногами талию, одной рукой сжала голову, а другой – приставила к горлу арбалетный болт.
– Кто ты такой и зачем идешь за мной?
Раздался вздох, слишком знакомый, чтобы его не узнать. Она опустила болт.
– Тимирилис…
Лита стекла по его спине на землю, уставилась на разношенные кожаные башмаки. Лангур присел рядом, заглянул ей в лицо. Лита не могла поднять на него глаз, ей казалось, что она расплачется, закричит, что у нее остановится сердце. А он просто смотрел и молчал. Наконец она выдавила:
– Как ты меня нашел?
– Встретил Ночного Ветра на тималу. А потом услышал твою флейту. Потом тебя унес Дот, и мне пришлось попотеть, чтобы отыскать его следы и догнать тебя.
– Зачем… зачем ты идешь за мной?
– Потому что я не могу с тобой расстаться, Тимирилис.
Лита помотала головой.
– Ты не понимаешь. Ничего не выйдет. Я все ломаю и порчу!
– А я починю. Все-таки я плотник. И вообще, все говорят, что у меня золотые руки.
– Лангур.
– Не надо, Тимирилис. Прошу тебя. Я пытался. Правда. Я пытался жить без тебя. Я помог всем вернуться в свои деревни. И мы укрепили каждую, поставили карульных. Я разговаривал с твоим отцом.
– Что?
Лангур вздохнул, помолчал, потом сказал так, будто меньше всего на свете ему бы хотелось об этом говорить, но вместе с тем он понимал, что сказать надо:
– Когда ты распустила армию и умчалась от нас, будто сам Тимирер нес тебя на своих крыльях, я отправился в город.
– Что? Ты с ума сошел? А если бы тебя узнали? Тебя бы убили!
– Никто не успел меня даже разглядеть, Тимирилис, не переживай, – усмехнулся Лангур.
Лита вспыхнула, отвела взгляд. Лангур взял ее за руку.
– Я не виню тебя, что ты обманула всех нас. Таура и другие старейшины долго злились, а уж как бушевал Харза! Но я понимаю: он твой отец.
Лита помотала головой: нет, Лангур все не так понял. Точнее, так, но не все.
– Я не обманывала, – прошептала она. – Я привела вас на бой, но…
Лита замолчала. Не расскажешь ведь про поле, залитое кровью погибших людей, ралинов. Она всегда чувствовала начало чьей-то жизни, угадывала беременность других женщин иногда даже раньше них самих. А тогда увидела смерть. Смерть, которой она одна была причиной. И чем тогда она лучше урфов и Первого совета? Лита не испугалась боя – она его не захотела. «Кто я такая, чтобы решать, быть Первому совету или нет? Кто дал мне право распоряжаться жизнями этих людей, их смертью? Почему я решила, что могу?» – вот что думала она тогда.
Но как объяснить это Лангуру? Она тряхнула головой.
– Как же ты решился пойти в город? Зачем?
– Мне нужно было поговорить с твоим отцом.
Лита не удержалась, ударила его кулаком в плечо:
– Что бы ты стал делать, если бы тебя арестовал Первый совет?
– Я бы бился с ними. Мне все равно – что они, что урфы.
Лита представила, как Лангур рубится на мечах с косулом Ашицей, и стало смешно. Она фыркнула. Лангур тоже улыбнулся.
– И? – спросила она.
– Я сумел встретиться и поговорить с царем Эрисорусом. Твой брат мне помог.
Лита быстро подняла голову, посмотрела на верхушки ралут.
– Он очень добрый, твой брат. И царь Эрисорус выслушал меня внимательно. Твой отец умный человек, Тимирилис, он видит своими глазами. Он сам возглавит поход против урфов.
– Он так сказал?
– Да.
Лита закрыла лицо руками. Ей хотелось и плакать, и смеяться, а больше всего – закричать на весь лес. Но вместо этого она спросила, открывая лицо:
– Почему ты не остался? Ну, чтобы сражаться против них.
– Я почти остался. Дождался, когда твой отец придет с армией в Лесной предел, и проводил его до Горного предела, рассказал про маски и про воду, познакомил с Гленом, – Лангур говорил ласково, будто успокаивал ребенка. – Я даже решил жениться, чтобы поскорее тебя забыть.
Она вскинула на него глаза, прищурилась. Лангур рассмеялся:
– Вот-вот! Сколько ни выбирал невесту, не смог найти ту, что смотрела бы на меня вот так.
И Лангур поцеловал ее в губы – легко и нежно.
– Я буду идти за тобой, куда бы ты ни отправилась, Тимирилис, хоть на обратную сторону мира, хоть на Верхние луга, хоть в логово морского властелина. Ты не сможешь меня прогнать.
Арыцкий перевал – ветер, холод и узкие тропы. Арыцкий перевал – горячие руки и молчание, которое нужнее слов. Лита трогала снег, нюхала его, лизала. Вот он какой – замерший дождь: колкий, острый, ни на что не похожий. Да, Си права: такое не объяснишь словами, если не потрогаешь, не почувствуешь. Это как с дружбой, как с любовью. Вот он – ее человек, чужой, но ставший самым главным и нужным в этом мире. Как это объяснить? Вечерами, спрятавшись от ветра в какой-нибудь пещере, а то и просто между валунов, они сидели в обнимку и разговаривали.
– Глен и Рия остались в Тауре. Все им рады, сама понимаешь.