– А Харза?
– Харза куда-то исчез. Я думаю, он пошел на войну с урфами, я видел, как он разговаривал с твоим отцом.
Лите стало тревожно. Да, Харза мог пойти воевать, Лита видела, что он чувствует себя в бою как рыба в воде. Но о чем они говорили с отцом? «Ойра», – толкнулось ее сердце. Конечно, он спрашивал о ней. Лита многое бы отдала сейчас за то, чтобы услышать их разговор.
– А мы? – спросила она. – Что будет с нами?
– Ты же идешь к маме…
– Да, но потом?
Лангур молчал, и Лита заговорила сбивчиво и торопливо:
– Есть много других стран: красивых, свободных, безопасных. Туда можно уплыть на корабле или…
– Я не хочу, Тимирилис. Я здесь родился, здесь моя земля. И потом, что мне делать там, в чужих землях?
– То же, что и здесь. Плотники нужны везде, – прошептала Лита, уже ругая себя, что завела этот разговор.
– Но мне не нужны чужие земли. И потом… если мы все уйдем, кто останется здесь? Кто будет чтить наших богов, собирать наши орехи, обнимать наши деревья? – хмыкнул он. – Я не хочу, чтобы урфы завладели всем, что я люблю.
– Мне страшно здесь.
– Мы победим их. И урфов, и Первый совет. Может быть, не сразу, но мы все равно победим. А пока я спрячу тебя.
– В мамином храме? Это значит, что я тебя больше не увижу: мужчинам туда вход запрещен.
– Нет. Все будет не так.
– А как?
Лангур помолчал.
– Однажды про нас с тобой сложат песню, Тимирилис, и Вериса будет рассказывать ее у костра своим внукам. Там будет про девочку, которая не боялась нарушать правила, если так подсказывало ей сердце, которая спасла многих людей и многим помогла родиться…
– И у которой был возлюбленный герой, самый сильный и прекрасный человек…
– И когда закончились их труды, потому что все враги были побеждены, они поселились в маленьком доме, который сами построили, среди лесов на берегу моря.
– И жили долго и счастливо?
– И жили долго и счастливо.
Они помолчали. Лангур поцеловал ее в макушку.
– Я хочу, чтобы так и было, Лангур.
– Так и будет, Тимирилис, так и будет.
Мама
Крохотная долина лежала между гор с заснеженными вершинами, будто в ладонях Геты, и храм Всех богов был вырублен в скале так, что, глядя на него, не сразу понимаешь, что видишь что-то созданное человеком, а не богами. Молчаливые горы сверкали снежными вершинам, но на поляне перед храмом уже цвели веснянки. Лита попробовала посчитать, сколько она не видела маму и Кассиону, получалось, что год и еще половину, ведь в прошлый раз она собирала веснянки в Лесном пределе. Наверное, Касс уже совсем большая, болтает без умолку…
Лангур остался ждать ее в ущелье – в долину этого храма мужчинам входить не разрешали. Так рассказывала ей Пенелас на уроках. Но Лангур попросил ее не волноваться за него и быть с мамой и сестрой, сколько понадобится. Он найдет теплую сухую пещеру, а родников и еды в лесу полно.
Лита пересекла поляну. К храму в скале вели бесконечные каменные ступени. Она положила лук и колчан на первой из них и начала подниматься. Она не знала, как встречают здесь незнакомцев, но пусть видят, что она пришла с миром. Никто ее не остановил, не окликнул, никто даже глаз не поднял на нее, хотя пара женщин убирала в храме, а во дворе кормила кур еще одна. Лита не стала их ни о чем спрашивать, зашла в храм. Он был разделен на четыре части – четыре квадрата, каждый был посвящен одному из богов. В центре – алтарь, на котором, как и у Вальтанаса в доме, стояли фигуры всех четырех. Лита усмехнулась: черные жрицы тоже называли свой храм храмом Всех богов, но служили по-настоящему только одному – неведомому и опасному Семипряху. Лита погладила фигурки Айрус, Геты, Рала и Тимирера, положила в центр алтаря камешек, подобранный на Арыцком перевале, – поблагодарила, что смогла добраться сюда.
У подножия лестницы и чуть в стороне стоял дом жриц, и Лита пошла туда. Солнце было в зените, слепило глаза. Сразу видно, что Рал живет тут, неподалеку. Дверь дома была не заперта, Лита зашла. В большие окна лился свет, отражался в витражах и круглых стеклянных подсвечниках, подвешенных на цепочках к потолку. Этот дом ничем не напоминал тоскливые коридоры храма черных жриц, он был ему противоположен, и Лита выдохнула с облегчением. Сама не замечая, она боялась, что мама с Кассионой живут в холоде и темноте. Но, похоже, боги (и царь Альтиды) любили этот храм, и он ни в чем не нуждался.
Дорогу ей преградила высокая женщина в белых одеждах, и Лита чуть не вскрикнула: «Ойра!» – но тут же поняла, что женщина старше, более грузная и суровая, чем Ойра.
– Кто ты, дитя? – спросила она, и голос ее был так похож на голос Митас, что Лита не сомневалась, кто перед ней, поэтому и ответила без страха:
– Я ищу Тессу, – и поспешила объяснить, увидев, как изменилось лицо ее тети: – Я ее дочь, мне нужна защита.
– В храме Всех богов любой ищущий найдет защиту, – с плохо скрываемым облегчением сказала женщина. – Так повелели боги. Пойдем.
Они прошли залитый солнцем коридор, и Лите все время казалось, что она движется в потоке света, будто Рал несет ее на своих ладонях. Остановились перед узкой резной дверью.
– Она ведь не ждет тебя?
– Нет.
– Позволь тогда мне войти первой.
Лита пожала плечами. Ей хотелось броситься маме на шею, но, пожалуй, для этого она слишком взрослая. И ведь придется все рассказать. Череду своих неповиновений, ошибок, поражений. «Но ведь и побед. Мы одолели урфов. И если отец и правда повел свою армию против них, то, значит, все не зря».
– Ну давай, иди же, – подтолкнули ее к двери.
Оказывается, можно броситься на шею, даже если ты уже совсем взрослый, очень взрослый. Можно обнимать, плакать, гладить по голове, что-то лепетать несвязное, а потом долго сидеть, держась за руки, и не сводить друг с друга глаз. Мама совсем не изменилась, только седая прядка пролегла ото лба к затылку, только синели под глазами легкие тени.
– Как ты здесь оказалась? Что случилось? Отец жив? Фиорт?
– Все живы, – поторопилась Лита ее успокоить и добавила тихо: – Ну, то есть… были живы, когда я их видела последний раз. Это было в гетвасе, два с лишним месяца назад.
Тесса поднесла к губам руки Литы, поцеловала ее пальцы, сказала:
– Ты стала такая взрослая!
– А где Кассиона? – спросила Лита быстро.
– Играет во дворе. Она целыми днями бегает там.
Лита выглянула в окно, выходящее во внутренний дворик, увидела играющую с котенком Кассиону.
– Ей хорошо здесь?
– Да. Но она скучает по дому, по лесу… и по тебе. Она скучает по той жизни, все спрашивает, когда мы вернемся домой.
Лита удивленно взглянула на маму.
– Ты не сказала ей, что вы тут навсегда? Почему?
Тесса помолчала, прежде чем ответить.
– Потому что я сама в это не верю. Твой папа обязательно что-нибудь придумает, он вытащит нас отсюда.
Лита отвела взгляд. Она не станет рассказывать маме о его беспомощности, не станет лишать ее надежды. Но мама, кажется, поняла.
– Я верю в него, Лита. Я должна верить, потому что…
– Почему?
– Потому что кто же еще поверит в него, если не я? И потом… я люблю его.
Она сказала это так просто, как само собой разумеющееся, но Лита сразу вспомнила глаза цвета лесного мха, кудри, похожие на свежую стружку, и крепкие руки. «Я просто люблю его». Может, это и есть самое главное.
– За что нам это выпало? – не сдержалась Лита. – Почему?
Тесса тоже смотрела на Кассиону, но сейчас повернулась к Лите.
– Расскажи, что с тобой случилось. Я ничего не знаю. Почему ты здесь, что произошло?
Лита вздохнула и рассказала. Рассказ уместился примерно в сто слов. Мама обняла ее, прошептала: «Бедная моя девочка…»
– И теперь я не знаю, что мне делать, куда идти. Я не хочу покидать Альтиду, я люблю… люблю эту землю, и этих людей, с которыми мы сражались против урфов, и вас с Кассионой, мне надо помочь устроиться Глену и Рии, и мы еще не спасли Ойру, а я обещала Харзе… Но Первый совет не даст мне спокойно жить, я нарушила столько их законов, что теперь меня точно убьют, даже судить не будут, зарежут тайком…
Мама не стала с ней спорить, не стала говорить, что это не так, она знала, что такое Первый совет, знала Ашицу.
– Тебя нужно спрятать, – вот что сказала она. – Спрятать так хорошо, что даже Первый совет не отыщет.
– Здесь?
Но мама покачала головой. Нет, про этот храм знают слишком многие. Она долго молчала, накручивая на палец светлый локон и поглядывая в окно, а когда заговорила, голос был тем самым, которым она рассказывала им сказки перед сном.
– Альтида, – сказала мама, – осталась без пряхи. Не знаю, куда подевалась старая, я так и не разобралась в этом, не смогла найти ни одного документа, ни одной записи в архивах, вообще ничего, хотя точно знаю, что она была – женщина, что держала мир в равновесии, управляла силами этой земли…
– Богами?
– Можно и так сказать. Ну, не управляла, а… скажем так: направляла. Превращала первородный хаос в прочную нить. А потом она покинула эту землю, исчезла – как, почему? Никто не знает. Что-то случилось тут, отчего мир стал хрупким, уязвимым. А когда это происходит, появляется новая пряха. Ею могла стать Диланта, Ойра или я, ею могла стать любая из женщин, но ни у одной не получилось, не хватило любви.
– Любви? Разве в тебе мало любви? Мам, да я не знаю никого, кто бы…
– Любви к этой земле, зернышко. К ее горам, рекам, лесам, к ее людям. К их языку и истории. Я чувствовала себя чужой здесь, так и не смогла прижиться. Ойра всегда таила обиду за свое рождение и раннее детство, за свое отторжение, а Диланта не смогла вынырнуть из повседневных своих забот, чтобы задуматься об этом. И только ты…
– Это был не мой выбор, мама, – покачала головой Лита. – Если бы я могла выбирать, я бы хотела навсегда поселиться в маленьком домике среди ралут на берегу моря. И чтобы никто за меня не умирал.
– Прекрасная мечта, – улыбнулась Тесса. – Но этому миру нужна пряха, мое зернышко. Иначе он погибнет.