– Как странно… что это, новый сон?
– Нет, – заверил ее Шелк, поднимаясь на ноги, – нет, это вовсе не сон. Подобные мысли можешь выбросить из головы смело и навсегда. А много ли снов снилось тебе там, наверху?
– Я ведь не знаю, сколько времени провела там. Допустим, мне что-либо снилось раз в сотню лет?..
Шелк сделал шаг за порог. Невдалеке от лепестковой двери в полу имелся колодец – вернее, полутемная шахта со ступенями, спиралью ведущими вниз. Двинувшись вдоль коридора, дабы заглянуть внутрь, Шелк почувствовал под истертой подошвой ботинка нечто твердое, остановился, поднял находку…
Карточка?!
– Смотри, Мамелхва! – воскликнул он, подняв карточку над головой. – Смотри-ка, деньги! Стоило встретить тебя, удача определенно повернулась ко мне лицом. Кто-то из богов тебе улыбается, а стало быть, раз я с тобой, благоволит заодно и мне.
– Какие же это деньги?
– Самые настоящие, – отвечал Шелк. – Разве у вас, в Круговороте Короткого Солнца, пользовались другими? Наши, виронские, именно таковы, и торговцы из сопредельных, чужих городов охотно их принимают – то есть у них, надо полагать, карточки тоже в ходу. За карточку можно купить, к примеру, прекрасную козу для Паса… и даже белую агницу, если на рынке застой. Разруби ее на сто частей, и каждая частица – долька. Одной дольки хватит на два больших кочана капусты или полдюжины яиц. Ты выходить собираешься? По-моему, еще ниже эта движущаяся комнатка не опустится.
Мамелхва, поднявшись, последовала за ним в коридор.
– Майтера Мрамор помнит Короткое Солнце. Постараюсь обязательно тебя с ней познакомить. Уверен, у вас с нею найдется немало общего.
Молчание.
– Не хочешь ли ты рассказать о своих сновидениях? – не дождавшись ответа, спросил Шелк. – Вдруг да поможет? Что тебе снилось?
– Люди. Такие же люди, как ты.
Шелк, перегнувшись через ограждение шахты, бросил взгляд вниз. Первые пять ступеней украшали слова:
НИСХОДЯЩИЙ УГОЖДАЕТ ПАСУ ПАЧЕ ИНЫХ
– Взгляни-ка, – в удивлении выдохнул Шелк.
Однако Мамелхва не повела даже бровью.
– Что же за люди тебе снились? – спросил Шелк, вновь не дождавшись ответа.
Снова молчание – столь долгое, будто Мамелхва вовсе не собиралась удостоить его ответа.
Миновав проем в ограждении, Шелк сошел на первую из ступеней.
– На всех письмена, – сообщил он спутнице. – Дальше сказано: «Приидите же, дети мои, и поведаю вам, как исполнил я Замысел Паса». Должно быть, там, внизу, посвященное Пасу святилище. Не желаешь ли посмотреть?
– Я стараюсь… придумать, как бы тебе объяснить. Понимаешь, мы не разговаривали. Словами. Нужно вспомнить, как ими объясняются. Я говорю, но если не двигать губами, ты моей речи не слышишь. А двигать губами и языком, в то время как издаешь звуки горлом…
– У тебя прекрасно все получается, – от всего сердца заверил ее Шелк. – Вскоре нам нужно будет снова подняться наверх, но не в той же комнатке: полагаю, она доставит нас туда же, откуда унесла. Однако мне необходимо вернуться в подземелья под Лимной и отыскать там груду пепла из мантейона наверху. Посему я отнюдь не уверен, что нам стоит тратить время на осмотр этого святилища, чтение надлежащих молитв и так далее… а ты как думаешь?
– Я…
Осекшись, Мамелхва умолкла, смерила Шелка немигающим взглядом.
– Патера Щука – мой предшественник и глубоко, искренне верующий человек – обычно кричал во сне, – поведал ей Шелк. – Порой будил криком меня, спавшего в комнате за стеной. По-моему, ты опасаешься говорить, полагая, что все это тоже сон, и боясь разбудить прочих спящих. Не бойся, ты никого не разбудишь.
Мамелхва кивнула, едва заметным движением склонив книзу голову.
– Возможно, и я кричала первое время. Эта малышка, вторая дочь Монарха… та, что танцевала на публике…
– Мольпа? – подсказал Шелк.
– Помнится, дома она часто мне снилась танцующей. Танцевала великолепно, но мы аплодировали не поэтому… а из страха. Видя в ее глазах алчность, жажду таких же аплодисментов, какими вознаграждены другие.
– Наверное, тебе благоволит не кто иной, как сам Пас, – рассудил Шелк. – Нет, в самом деле благоволит, раз уж эта движущаяся комната принесла нас прямо сюда, к его святилищу… а значит, если мы после всех явленных им милостей не спустимся туда, наверняка оскорбится. Ты со мной или как?
Мамелхва шагнула следом за ним на верхнюю из ступеней, и оба бок о бок двинулись по спирали вниз. В пыли, тонким слоем припорошившей ступени, виднелись отпечатки ног их предшественников, вокруг становилось все сумрачнее, все холоднее, и вскоре Шелк с Мамелхвой озябли до дрожи.
Стоило им проделать чуть больше половины пути, ноздри Шелка дрогнули, учуяв слабый запах тления. Казалось, где-то внизу оставлен неприбранным, не очищенным надлежащим манером алтарь, и Шелк решил в случае надобности непременно очистить его (разумеется, если в гипотетическом святилище вправду отыщется неприбранный алтарь).
Отставшая на пару шагов Мамелхва коснулась его плеча.
– Не Молот ли там?
– Молот? – в недоумении оглянувшись, переспросил Шелк. – Где?
– Внизу, – уточнила Мамелхва, не слишком определенно кивнув в сторону дна шахты. – Слышишь? Там кто-то стонет.
Шелк, остановившись, прислушался, но доносившийся снизу голос – зловещий, то возвышавшийся, то затихавший до грани слышимости, грозящий вот-вот утихнуть навеки стон – оказался столь слабым, что вполне мог ему просто почудиться.
Громче стон не зазвучал даже у самого подножия лестницы – там, где ничком распростерся солдат. Ухватив погибшего за левую руку, Шелк перевернул тело на спину и мимоходом отметил, что сил у него гораздо меньше, чем обычно.
В окрашенной синим груди солдата зияла рваная дыра, куда свободно вошел бы большой палец.
– Мамелхва, ты лучше держись в стороне, – отдышавшись, предупредил Шелк. – Конечно, он уже мертв, а после смерти хемы взрываются разве что изредка, однако риск есть.
Присев на корточки, он пустил в ход одну из стальных гамм, составлявших пустотелый наперсный крест, и отсоединил от головы убитого лицевую панель.
Замкнутые гаммой контакты не породили ни искорки. Вздохнув, Шелк сокрушенно покачал головой.
– Как?.. Меня зовут Мамелхвой, и я тебе назвалась. А называл ли ты свое имя?
– Патера Шелк, – поднявшись, представился Шелк. – Будь добра, обращайся ко мне «патера». Если не ошибаюсь, ты собиралась спросить, как погиб этот человек?
– Это машина, – возразила Мамелхва, взглянув на рану в груди убитого. – Робот?
– Солдат, – поправил ее Шелк, – хотя солдат, выкрашенных в синее, мне никогда прежде не попадалось. Наши окрашены по-иному, в зеленое с бурыми и черными пятнами, следовательно, этот прибыл из некоего другого города. Но, как бы там ни было, погиб он уже давно, а кто-то другой, находящийся здесь же, в святилище, жив и изрядно страдает.
Массивная дверь в стене шахты оказалась приоткрытой. Отворив ее, Шелк переступил порог святилища и (к немалому своему изумлению) обнаружил за дверью округлое помещение целых тридцати кубитов в высоту, с мягкими диванами, стеклами и разноцветными индикаторами непонятного назначения на полу, на плавно изогнутой стене и даже на потолке. В каждом из включенных, неярко мерцавших стекол с жалобным стоном покачивалась, приплясывала некая жуткая, истерзанная маска, похожая скорее на череп, чем на лицо.
– Смотритель! – хлопнув в ладоши, воскликнул Шелк.
Маска невнятно залопотала, широко разевая неровную дыру рта. Мало-помалу лопотание перешло в пронзительный визг, и посреди комнаты резко, с грохотом откинулась в сторону крышка люка.
– Хочет, чтоб ты в нос спустился, – пояснила Мамелхва.
Шелк, подойдя к отверстию в полу, взглянул вниз. У самого дна, кубитах в пятидесяти от люка, словно бы плавали три ярких искорки, двигавшихся как одна, живо напоминавших такие же огоньки на дне могилы Дриадели, привидевшейся Шелку во сне. Но вот огоньки исчезли, уступив место одной-единственной искорке.
– Я иду вниз.
– Да, этого он и хочет.
– Смотритель? Ты его понимаешь?
Мамелхва едва уловимо для глаз качнула головой.
– Я это уже видела. Следуя на корабль, который должен был унести нас из круговорота.
– Но все это не может быть никаким кораблем! – возразил Шелк. – Святилище наверняка вырублено в сплошном камне!
– Здесь у него причал, – пробормотала Мамелхва, однако Шелк, уже усевшийся на пол, опустил ноги в округлый проем подле откинутой крышки люка.
Вбитые в стену скобы позволили спуститься к прозрачному пузырю, за которым виднелась голая каменная равнина, окутанная мраком ночи. Стоило Шелку устремить взгляд вдаль, некий безымянный психический механизм, придя в действие, приспособился к непривычному зрелищу, и искорки, роившиеся за вогнутым стеклянным полом, сделались не просто далекими – бесконечно далекими огнями новых, неведомых небесных земель.
– Пас Всевеликий…
Перед лицом открывшегося Шелку зрелища имя божества прозвучало глупо, бессодержательно. Прежде, произнося его, Шелк не усомнился в величии Паса ни разу, однако представшая его взору картина затмевала образ Владыки Круговорота по всем статьям: определенно наружу божественность Паса не распространялась.
Невольно сглотнув, Шелк обнаружил, что во рту пересохло, и начертал наперсным гаммадионом символ сложения.
– Это ты мне и показывал, верно? Все то же самое – усеянный разноцветными искорками черный бархат у ног – я видел там, во дворике для игры в мяч.
Ответом ему (хотя, возможно, сие Шелку лишь показалось) было «да», не высказанное вслух, но укрепившее дух, как не смогло бы укрепить оный ничто иное.
Одну за другой разжав руки, Шелк отпустил холодные, точно лед, скобы и утер взмокшие ладони полою риз.
– Если тебе угодна моя смерть, что ж, я умру и не стану противиться этому даже в мыслях. Однако, явив мне все это за игрой в мяч, ты наказал спасти наш мантейон, а посему позволь вернуться назад, в… в знакомый, привычный круговорот. Клянусь, я принесу тебе в дар белого быка, как только смогу его приобрести.