– Не знаю.
– Хм-м… вижу, с утратой бога храбрости у тебя поубавилось. А ты, доктор, что скажешь? Вы с авгуром, вместе… а?
– Нет, – ответил Журавль из темноты, со стороны койки.
Ответу его сопутствовал негромкий щелчок застежки.
– У меня при себе, за брючным поясом, твой иглострел. И твой, патера, тоже. Он в рукаве. Еще немного, и я верну вам оружие. Как по-твоему, сможете вы с другом, доктором, получив назад иглострелы, покончить со мной в темноте?
– Убивать тебя либо кого-то другого… да упаси меня боги! И не только от смертоубийства, но даже от пожелания кому-нибудь смерти! – воскликнул Шелк.
Лемур вновь залился негромким смехом.
– Но тебе же хотелось убить Потто, не так ли, патера? Ведь он, судя по его же словам, допрашивал тебя не один час. Я знаю Потто всю жизнь, и личности более неприглядной не найдется во всем круговороте, даже когда он старается подольститься к кому-либо изо всех сил.
– Действительно, отнестись к нему с симпатией я не могу, – неторопливо, обдумывая каждое слово, согласился Шелк, – однако же уважаю его как члена Аюнтамьенто, а следовательно, одного из законных правителей нашего города. Уважаю и определенно не желаю чинить ему зла.
– Вот как? Хотя он бил тебя, бил методически, а под конец с такой силой, что ты не один час пролежал в коме? Подумай: избавленный от моего кузена Потто, круговорот станет только лучше. Ну как? Хочешь ли ты получить обратно свой иглострел?
– Да. Да, очень, – подтвердил Шелк и наугад протянул вперед ладонь.
– И попробуешь застрелить меня?
– Точно таким же образом меня подначивал Молот, – заметил Шелк. – Я рассказал об этом советнику Потто, а он, должно быть, пересказал все тебе, но… но ведь ты не солдат.
– И даже не хем.
– Он же тебя в жизни не видел, – напомнил из темноты Журавль.
– В таком случае погляди сейчас, патера.
Казалось, неяркое пятно мутновато-белого фосфорического сияния слегка раздвинуло, оттеснило в стороны кромешную тьму у самого потолка и на глазах изумленного Шелка обернулось тщательно выбритым лицом человека лет этак шестидесяти с небольшим. Лицо… благородное, с высоким лбом, увенчанным роскошной гривой серебристых седин, с орлиным носом и широким, подвижным на вид ртом… Взирая на него снизу вверх, Шелк понял, что советник Лемур превосходит ростом даже Кошака.
– Разве ты не собираешься спросить, как я это проделываю? – заговорило лицо. – У меня люминесцирующая кожа. И даже глаза. Смотри.
Еще два пятна неяркого света, замерцавшие в темноте несколько ниже, превратились в ладони Лемура. Одной из них советник держал за ствол иглострел, такой же большой, как у Чистика.
– Возьми, доктор. Это твой.
– Однако Шелк не слишком-то впечатлен, – заметил Журавль из мрака позади ладоней Лемура.
Принятый из рук советника, иглострел тут же исчез из виду.
– Да, силы духа ему не занимать, – хмыкнув, продолжил Журавль.
– Как и мне, патера. Как и мне самому. Итак, ты лишился бога. Позволь взамен предложить другого?
– Кого же? Тартара? Я молился ему перед самым твоим приходом.
– То есть на эту мысль тебя навела темнота…
Лицо и руки Лемура, угаснув, исчезли во тьме, показавшейся Шелку чернее прежнего.
– А еще сегодня его день, тартлица, – добавил Шелк, – если, конечно, я не сбился со счета.
– Тартар и прочие – всего лишь призраки, патера, и чем-либо более основательным не являлись сроду, а призраки со временем меркнут. По истечении трех сотен лет и Пас, и Эхидна, и Тартар, и Сцилла, и все остальные померкли настолько, что ныне практически неразличимы для глаз. О чем прекрасно известно Его Высокомудрию Пролокутору и следует знать тебе, его будущему преемнику.
– Мне, его будущему…
Осекшись, Шелк всем сердцем обрадовался, что в комнате так темно.
Лемур вновь рассмеялся, и Шелк – удрученный, похолодевший от ужаса, – едва не рассмеявшись вместе с советником, невольно расплылся в улыбке.
– Ох, патера, видел бы ты себя… или хоть свой портрет!
– Ты…
– Как мне сообщили, ты – опытный авгур. Авгур, с отличием окончивший схолу. Ответь-ка, может ли Тартар видеть в темноте?
Шелк машинально кивнул и тут же понял, в чем суть его непроизвольной реакции. В глубине души он уже принял за данность, что Лемур тоже способен видеть в темноте.
– Разумеется. Как, кстати, и все божества.
– Если верить тому, чему учат в схоле, – проворчал Журавль из темноты.
В сравнении со звучным баритоном Лемура голос Журавля казался тоненьким, скрипучим.
– Что ж, я вижу в темноте нисколько не хуже их. Благодаря волнам энергии, слишком длинным для твоих глаз, ты для меня – как на ладони. Еще я могу видеть все происходящее там, где меня нет, и слышать все сказанное тоже. Когда ты очнулся, доктор Журавль показывал тебе пальцы и требовал их сосчитать. Теперь твоя очередь. Любое количество, какое угодно.
Шелк поднял кверху правую ладонь.
– Все пять. Еще раз.
Шелк, не прекословя, повиновался.
– Три. И Журавль показывал тебе три. Еще раз.
– Я верю, верю, – вздохнул Шелк.
– Шесть. Однако ты поверил и Журавлю, утверждавшему, что я замышляю лишить вас обоих жизни. И сам только что слышал: это – чистой воды поклеп. Нет, мы намерены возвысить вас и прославить.
– Благодарю тебя, – откликнулся Шелк.
– Для начала я познакомлю тебя с историей богов. Доктор Журавль все это уже знает, а если нет, то о многом догадывается. Наш с тобою, патера, круговорот сооружен неким правителем. Обладатель могущества, позволявшего править в одиночку, он звался монархом и решил от своего имени отправить вселенной вот такое… послание. Кое-кого из людей, помещенных им на борт, ты видел сам, а с одной из них даже гулял здесь и разговаривал.
Шелк согласно кивнул, но вовремя вспомнил о Журавле.
– Да, – подтвердил он вслух, – а зовут ее Мамелхвой.
– Помнишь свой рассказ о Мукор? Доктора монарха покопались в головах людей, помещенных монархом в наш круговорот, точно так же, как хирург Крови – в голове Мукор, но куда более умело, и стерли из памяти пациентов все воспоминания о личной жизни, какие осмелились.
– Действительно, – вспомнил Шелк, – Мамелхва упоминала об операции, которой подверглась перед отправкой в сей круговорот.
– То-то и оно. Одна беда: хирурги обнаружили, что воспоминания пациентов о правителе, его семье и некоторых чиновниках укоренились в памяти чересчур глубоко, а посему уничтожить их целиком не представляется возможным. Дабы замести след, все их семейство решили переименовать. Правитель – тот человек, что звался монархом, – стал Пасом, мегера, на коей он был женат, – Эхидной и так далее и так далее. Семерых рожденных монаршей четою детей мы зовем Сциллой, Мольпой, Тартаром, Иераксом, Фельксиопой, Фэа и Сфингой.
Шелк начертал в темноте символ сложения.
– Монарху хотелось, чтоб его наследником непременно стал сын. Увы, Сцилла, не уступавшая твердостью воли самому монарху, родилась девочкой. Законы природы в их части, касающейся рода людского, гласят, что женщины должны подчиняться мужчинам, однако отец позволил ей основать наш город и немало других. Кроме того, она же основала твой Капитул, пародию на государственную религию родного круговорота. Пойми, к тому времени она едва вышла из детского возраста, а остальные были еще младше.
Шелк, невольно сглотнув, предпочел промолчать.
– Затем царица подарила монарху вторую дочь, но с той дела обстояли много печальнее: прекрасная танцовщица, искусница в музыке, однако тоже девочка, причем подверженная припадкам безумия. Мы зовем ее Мольпой.
Из темноты донесся негромкий щелчок.
– Что, доктор, в саквояже нет ничего полезного? Естественно: мы ведь его осмотрели. Итак, продолжу. Третий ребенок их оказался мальчиком, но и он, подобно двум первым, в наследники не годился, так как родился слепым. Он стал тем самым Тартаром, к коему ты, патера, обращался с молитвой, красноречиво расписывая собственные заслуги. Ты свято веришь в его способность видеть без света, однако на самом деле он… слеп, незряч даже при свете дня. Я тебе еще не наскучил?
– Это как раз не страшно. Куда страшнее, что ты рискуешь навлечь на себя недовольство богов и подвергаешь серьезной опасности собственный дух.
Журавль во мраке сухо, саркастически хмыкнул.
– Ну что ж, продолжу в том же ключе. Вскоре Эхидна вновь понесла и выносила еще одного сына, мальчишку, в полной мере унаследовавшего от отца абсолютное, активное, на грани мании безразличие к физическим ощущениям других. Должно быть, тебе, патера, как и всем нам, знакомо изысканное наслаждение болью, причиняемой тем, кто нам не по сердцу? Так вот, он позволил себе поддаться его соблазну до такой степени, что позабыл все прочие радости, и еще малышом истребил ради забавы тысячи жизней. Ныне мы зовем его Иераксом, божеством смерти. Нужно ли продолжать? Далее у монаршей четы родилось еще трое детей, три девочки, но о них ты осведомлен не хуже моего. Фельксиопа со своими заклятьями, снадобьями и ядами, толстуха Фэа и Сфинга – сплав отцовского мужества с гнусным нравом мамаши… что и неудивительно: не развивая сих качеств, в подобной семейке не выживешь.
Шелк кашлянул:
– Не так давно ты, советник, высказывал намерение вернуть мой иглострел. Мне очень хотелось бы получить его обратно.
На сей раз жутковатое сияние окутало Лемура с головы до ног, замерцало даже сквозь рубашку и брюки.
– Смотри, – сказал советник и протянул вперед правую руку.
Под украшенным вышивкой атласным рукавом возникло, поползло от плеча к локтю, от локтя к запястью темное пятнышко, и вскоре на раскрытую ладонь Лемура выскользнул позолоченный иглострел Гиацинт.
– Пожалуйста.
– Как тебе это удалось? – полюбопытствовал Шелк.
– Благодаря тысячам микроскопических контуров в руках. Играя определенными мускулами, я могу создавать магнитное поле и смещать его куда захочу, по порядку напрягая одни мышцы и расслабляя другие. Смотри.