ся красавицы с пышными перьями в волосах… однако Шелк был уверен: никого из них в зале нет, как нет рядом, в комнате, таинственной девушки, с которой он безуспешно пытается завести разговор.
Подойдя к темной куче в дальнем углу комнаты, он осторожно пихнул ее носком ботинка, присел на корточки, отложил топорик, запустил в кучу обе руки. Рваное одеяло, тонкий вонючий тюфяк… Пожав плечами, Шелк подобрал топорик и повернулся лицом к пустой комнате.
– Мне очень хотелось бы тебя видеть, – повторил он, – но если ты не покажешься, если даже разговаривать со мной больше не хочешь, я ухожу.
Едва закончив фразу, Шелк сообразил, что именно это хозяйке комнаты, скорее всего, и хотелось услышать, и шагнул к окну.
– Если тебе нужна помощь, скажи об этом, пока не поздно.
Выждав с полминуты, он мысленно произнес формулу благословения, осенил знаком сложения темноту впереди.
– Молчишь? Ну что ж, счастливо тебе оставаться.
Не успел он отвернуться, как хозяйка комнаты поднялась перед ним, словно дым. Обнаженная, тоньше, костлявее ничтожнейшего из нищих, да вдобавок на целую голову ниже ростом… однако Шелк попятился бы прочь, если б смог: правый каблук со стуком уперся в стену под подоконником.
– Вот она я. Теперь видишь?
В тусклых отсветах небосвода, струящихся внутрь снаружи, ее осунувшееся, без единой кровинки лицо разительно напоминало череп.
– Меня зовут Мукор.
Шелк кивнул и нервно дернул кадыком: называть собственное имя он опасался, но и лгать не желал тоже. К чему? Преуспеет ли он, будет ли схвачен, Кровь все равно узнает, кто проник на его виллу.
– А меня – Шелк. Патера Шелк. Я, как видишь, авгур.
Возможно, его ждет гибель, но если так, хранить в тайне имя и сан тем более ни к чему.
– Шелк… Тебе вправду нужно поговорить со мной? Я не ослышалась?
– Да, – кивнув, подтвердил Шелк. – Мне нужно узнать, как отворить эту дверь. Похоже, она не заперта, однако ж не открывается.
Хозяйка комнаты не ответила ни слова.
– Понимаешь, мне нужно попасть в этот дом. То есть в другую его часть, – добавил Шелк.
– А что такое «авгур»? Я думала, ты – мальчишка.
– Авгур – человек, пытающийся познать волю богов, принося им жертвы, дабы…
– А-а, знаю! Человек с ножом, в черных ризах! И крови уйма. Хочешь, Шелк, я тебя провожу? Дам волю своему духу, полечу с тобой рядом, куда бы ты ни пошел?
– Будь добра, обращайся ко мне «патера». Так полагается обращаться к авгуру. А что до духа, Мукор… если хочешь, можешь дать волю и телу.
– Я берегу себя для того, за кого выйду замуж.
Сказано это было с безупречной (чересчур безупречной) серьезностью.
– Весьма похвальная позиция, Мукор, но я просто имел в виду, что тебе вовсе не обязательно оставаться здесь против собственного желания. Чего проще – выбраться отсюда через окно да подождать на крыше! Как только я завершу дела с Кровью, мы сможем вместе покинуть эту виллу, отправиться в город, а там тебя и накормят как следует… и вообще позаботятся о тебе.
Казалось, ему в лицо осклабилась маска смерти.
– Но, Шелк, тогда они узнают, что мое окно открывается, и я больше не смогу отпускать дух на волю. Не смогу никуда посылать его.
– Так ведь ты не останешься здесь. Уйдешь в город, в надежное место, и посылай свой дух куда заблагорассудится, а какой-нибудь лекарь…
– Если мое окно запрут, ничего не выйдет. Пойми, Шелк, при запертом окне я не смогу сделать этого. Сейчас они думают, будто оно заперто.
Казалось, тоненькое, без единой нотки веселья хихиканье хозяйки комнаты щекочет ледяным пальцем вдоль хребта.
– Понятно, – вздохнул Шелк. – Перед тем как ты перебила меня, я собирался сказать, что в городе кто-нибудь сможет даже поправить твое самочувствие. Если тебе это и безразлично, то мне – вовсе нет. Ладно. Не могла бы ты, по крайней мере, выпустить из комнаты меня? Отпереть дверь?
– С этой стороны – нет, не могу.
Шелк вновь вздохнул:
– Так я, признаться, и думал. Полагаю, где спит Кровь, тебе тоже неведомо?
– На той стороне… на той стороне дома.
– В противоположном крыле?
– Да. Раньше спал прямо под моей комнатой, но ему надоело слушать мой голос. Порой я дурно, дурно себя веду. Теперь он ночует там, в северной пристройке, а эта – южная.
– Спасибо, – поблагодарил ее Шелк, задумчиво потирая щеку. – Вот это и впрямь нечто немаловажное. Полагаю, спальней ему должна служить одна из больших комнат на первом этаже?
– Он мой отец.
– Кровь? Вправду? – Тут Шелк едва не выпалил, что они совсем не похожи, но вовремя прикусил язык. – Так-так… возможно, сие обстоятельство тоже немаловажно. Знаешь, Мукор, я вовсе не думал чинить ему вред, но сейчас сожалею об этом. У него замечательная дочь, и, по-моему, ему следовало бы навещать ее чаще. Обязательно, обязательно так ему и скажу, если добьюсь разговора с ним.
С этим Шелк повернулся к окну, собираясь выбраться на крышу, но в последний момент оглянулся.
– Послушай, Мукор, тебе вправду вовсе не обязательно здесь оставаться.
– Да, знаю. Вовсе не обязательно.
– Не хочешь ли ты пойти со мной, когда я соберусь уходить? Или, скажем, уйти немедля, одна?
– Нет. Так, как ты предлагаешь, на тот же манер, что и ты, не хочу.
– Тогда я не могу помочь тебе ничем, кроме благословения, а благословить тебя я уже благословил. Думаю, ты – одна из дочерей Мольпы, так пусть же она позаботится о тебе, пусть будет к тебе благосклонна и в эту ночь, и в каждую из последующих.
– Спасибо, Шелк.
На сей раз голос хозяйки комнаты обернулся голосом маленькой девочки, какой она была некогда – возможно, лет пять, а то и три года, и даже меньше трех лет тому назад. Мельком подумав об этом, Шелк перекинул правую ногу через подоконник.
– Берегись моих рысей.
Ну вот! Отчего он, недотепа, сам не догадался расспросить Мукор поподробнее?
– А кто это?
– Мои дети. Хочешь взглянуть? Один здесь, рядом.
– Да, – подтвердил Шелк. – Да, с удовольствием, если ты сама хочешь мне его показать.
– Гляди.
Мукор устремила взгляд за окно, и Шелк повернулся в ту же сторону. Примерно полминуты он ждал, стоя с ней рядом, вслушиваясь в негромкие звуки ночи. Оркестр Крови, похоже, решил отдохнуть. Под арку ворот, точно призрак, почти неслышно гудя воздушными соплами, проскользнул пневмоглиссер, талос плавно опустил за его кормою решетку ворот, и до ушей Шелка донесся даже далекий лязг цепи.
Внезапно часть абажура приподнялась вверх на петлях, и из-под нее высунулась наружу увенчанная рожками голова с глазами, блестящими, точно желтые яхонты. За головою последовала увесистая, мягкая с виду лапа.
– Это Лев, – пояснила Мукор. – Старший из моих сыновей. Красавец, правда?
– Да уж, определенно, – вымученно улыбнувшись, согласился Шелк. – Однако я даже не подозревал, что речь идет о рогатых кошках.
– Рогатых? Нет, это уши. Но они здорово умеют прыгать в окна, а еще у них длинные зубы и острые когти, куда опаснее бычьих рогов.
– Воображаю, – пробормотал Шелк, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. – Как бишь ты их назвала? «Рыси»? Впервые о таковых слышу… а ведь мне полагается кое-что смыслить в животных. Сан обязывает.
Тем временем зверь выбрался из-под абажура, рысцой подбежал к окну, остановился и поднял на них вопросительный взгляд. Перегнувшись через подоконник, Шелк мог бы потрогать его лобастую, обрамленную усами голову, но вместо этого отступил на шаг.
– Только, будь добра, не позволяй ему запрыгивать к нам.
– Но, Шелк, ты же сам сказал, что хочешь на них посмотреть.
– Верно, но я уже замечательно разглядел его.
Зверь, как будто сообразив, о чем речь, развернулся кругом, одним прыжком взвился на зубцы, окаймлявшие крышу зимнего сада, а оттуда спрыгнул вниз, словно нырнув в пруд с высокого берега.
– Ну? Милый, правда?
Шелк неохотно кивнул.
– Меня он прежде всего напугал, однако ты совершенно права. Зверя красивее я еще не встречал, хотя кошки Саблезубой Сфинги вообще очень, очень красивы собой. Должно быть, она ими изрядно горда.
– Я тоже. А тебя я ему велела не трогать.
С этими словами Мукор присела на корточки, сложилась втрое, точно плотницкий мерный кубит.
– Стоя рядом и разговаривая со мной? – уточнил Шелк, с немалым облегчением усевшись на подоконник. – Да, я не раз убеждался, что собаки действительно настолько умны, но рыси… это, видимо, число множественное, а в единственном как будет? «Рысь»? Странное слово.
– Это из-за рыжей масти, – объяснила Мукор. – А еще они, не в пример многим кошкам, охотятся днем. То есть охотились бы, если б отец позволял. Глаза у них острее, чем у любого другого зверя, но и слух тоже очень неплох. И в темноте они умеют видеть, как обычные кошки.
Шелк содрогнулся.
– Отец их на что-то выменял. Получил в виде крохотных ледышек на дне ящика, огромного снаружи, но совсем маленького изнутри. Такие ледышки – все равно что семена. Ты, Шелк, знаешь об этом?
– Да, слыхивал, слыхивал, – подтвердил Шелк.
На миг ему показалось, будто спину жжет, сверлит сияние пары глаз оттенка желтого яхонта, но, поспешив оглянуться, он не обнаружил на крыше за окном никого.
– Вообще-то это против закона, но, кажется, на подобные его нарушения обычно смотрят сквозь пальцы. Такую «ледышку» можно поместить в утробу самки зверя подходящей породы – в данном случае, видимо, крупной кошки…
Мукор вновь залилась жутковатым, зловещим хихиканьем.
– А отец поместил их в утробу девчонки. В мою.
– В твою?!.
– Ну, он же не знал, кто они, – заступилась за отца Мукор, блеснув зубами во мраке. – Не знал, а я поняла задолго до их рождения. А потом Мускус рассказал мне, как они называются, книжку о них подарил… сам-то он больше всего любит птиц, но я люблю их, а они любят меня.
– Тогда идем со мной, – предложил Шелк, – и рыси уж точно не тронут ни меня, ни тебя.
Маска смерти, осклабившись, согласно кивнула: