– Я полечу с тобой рядом, Шелк. Скажи, тебе по силам подкупить талоса?
– Подкупить талоса? Вряд ли.
– Вообще-то дело несложное, только денег куча нужна.
Из глубины комнаты донесся негромкий скрежет. За скрежетом последовал приглушенный стук. Что означает этот шум, Шелк сообразил еще до того, как дверь распахнулась: кто-то снаружи отодвинул засов и прислонил его к стенке. Едва не упав, он соскользнул с подоконника на крышу, присел на корточки, замер, а окно Мукор беззвучно затворилось над его головой.
Ждал и прислушивался он ровно столько, сколько потребовалось, чтоб мысленно вознести все ритуальные хвалы Сфинге (похоже, времени до наступления ее дня оставалось всего ничего). Ничьих голосов сверху, из комнаты, не доносилось, хотя однажды он вроде бы сумел расслышать нечто наподобие удара. В конце концов Шелк выпрямился, с опаской заглянул в окно, но не сумел разглядеть за стеклом ни души.
Стекла, которые Лев поднимал головой, поддались легко, стоило лишь потянуть переплет на себя. Из проема наружу, в засушливый зной, царивший над кровлей, повеяло влагой, напоенной ароматами зелени.
«Ну вот, – подумалось Шелку, – теперь-то спуститься в зимний сад с крыши проще простого, куда проще, чем представлялось: ведь выдержали же деревья внизу безо всякого для себя урона изрядную тяжесть Льва».
Пальцы, как обычно во время раздумий, неторопливо описывали круги, потирали щеку. Вся трудность состояла в том, что спальня Крови, если верить Мукор, находилась в другом крыле. Спустившись в сад, придется пройти виллу насквозь, с юга на север, незнакомыми, наверняка ярко освещенными комнатами, мимо латных, вооруженных стражников наподобие тех, в стекле Чистика и на миниболидах, мимо слуг Крови, мимо его гостей…
Не без сожаления опустив подвижную часть абажура, Шелк подобрал веревку из конского волоса и отвязал от нее кривую рогульку, так славно послужившую ему по пути. Мерлоны, опоясывающие кровлю южного крыла, наверняка не заточены, как шипы на ограде, а веревочная петля не наделает лишнего шума.
Три попытки завершились неудачей, однако с четвертой петля захлестнула один из мерлонов. Для пробы подергав веревку, Шелк убедился, что мерлон прочен, будто фонарный столб, насухо вытер ладони полою риз и полез наверх.
Стоило ему, взобравшись на крышу крыла, снять петлю с мерлона, над самым ухом зазвучал призрачный голос Мукор. Начала фразы Шелк не расслышал, а затем…
– …птицы. Берегись белоглавого.
– Мукор?
Отклика не последовало. Перегнувшись через край амбразуры, бросив взгляд вниз, Шелк едва успел разглядеть затворяющуюся створку окна.
На этой крыше, пусть она и оказалась раз в двадцать просторнее, абажура не имелось: кровля представляла собой попросту широкую, невероятно длинную, слегка наклонную площадку, залитую смолой. Позади парапета с северного ее края, мертвенно-бледные в мерцающем свете небесной тверди, величаво, точно часовые, высились каменные дымоходные трубы главного здания. За время службы в мантейоне на Солнечной улице Шелк имел счастье удостоиться полудюжины оживленных бесед с трубочистами и (помимо множества прочего) узнал от них, что дымоходы в роскошных особняках зачастую достаточно широки, чтобы внутри помещался работник, нанятый чистить либо чинить их, а некоторые даже снабжены изнутри ступеньками.
Ступая как можно тише, держась посередине, чтоб его не заметили снизу, Шелк пересек крышу из конца в конец, подошел к парапету и обнаружил, что куда более покатая крыша главного здания покрыта не смолой – черепицей. Сумел разглядеть он во всех подробностях и высокие дымоходные трубы, общим числом пять. Четыре из них выглядели совершенно одинаково, но пятую, отстоявшую от парапета дальше всех прочих, за исключением одной, украшал колпак вдвое выше противу остальных, несколько бесформенный, увенчанный чем-то вроде светлого флерона. На сердце сделалось неспокойно. Не об этом ли «белоглавом» предупреждала Мукор? Поразмыслив, Шелк решил оставить осмотр дымохода с колпаком напоследок, на случай, если не сможет проникнуть внутрь сквозь какой-либо из других.
Тут в глаза ему бросилась еще одна, куда более важная деталь. Из-за третьего дымохода торчал угол какого-то невысокого выступа, прямоугольника, отчетливо выделявшегося на фоне скругленных контуров черепицы, да еще возвышавшегося над кровлей примерно на кубит.
Чтоб разглядеть его получше, пришлось сдвинуться парой шагов левее. Находка попросту не могла оказаться ничем иным, кроме чердачного люка, и Шелк забормотал благодарственную молитву неведомому богу, поколение тому назад надоумившему неведомого архитектора учесть ее в планах строительства.
Захлестнув веревочной петлей один из мерлонов, он без труда спустился на черепичную кровлю и сдернул с мерлона веревку. Да, Иносущий предупреждал, что помощи ждать не стоит, однако какой-то другой бог определенно на его стороне!
Окрыленный радостью, Шелк принялся гадать, кто бы это мог быть. Возможно, Сцилла, не желающая, чтоб ее город потерял мантейон? А может, угрюмая, ненасытная Фэа, повелительница сего дня? А может, Мольпа, так как… нет, Тартар, конечно же Тартар! Именно Тартару, покровителю воров всех мастей, он, помнится, горячо молился под стеной виллы. Мало этого, цвет Тартара – черный, а черное носят авгуры с сибиллами, дабы пусть не в буквальном, в переносном смысле разгуливать незамеченными среди богов, подслушивая их разговоры. Сам Шелк с головы до ног в черном, залитые смолою крыши, оставшиеся позади, тоже чернее ночи…
– О Грозный Тартар, благодарность моя не знает границ! Клянусь превозносить тебя во веки веков! Пусть же сей люк окажется незапертым, Тартар! Однако заперт он или нет, обещанный черный агнец за мной… и черный петух тоже, – в припадке неудержимого мотовства прибавил он, вспомнив таверну, где встретился с Чистиком.
«Однако же, если рассудить здраво, – подумал он про себя, – без чердачного люка здесь просто не обойтись. Черепица наверняка то и дело трескается, причем нередко, особенно во время буйных вьюг, налетающих на город каждую зиму уже несколько лет кряду, и каждую треснувшую, сорванную ветром плитку следует заменить. Для таких оказий люк, ведущий с чердака виллы на крышу, куда удобнее (и безопаснее) лестницы длиной в семьдесят кубитов. Должно быть, только ради того, чтоб приставить к стене лестницу подобной величины, потребуется целая артель рабочих!»
С этими мыслями он поспешил к чердачному люку, однако муравленые, выпуклые, шаткие черепичины скользили, затрудняли путь буквально на каждом шагу. Дважды, стоило ему в нетерпении позабыть об осторожности, плитки из обожженной глины трескались под ногами, а возле самого люка Шелк неожиданно поскользнулся, упал и наверняка скатился бы с крыши, если б не успел ухватиться за грубо отесанный камень третьего дымохода.
Оглядевшись, он с облегчением отметил, что эту крышу, как и крыши обоих крыльев с зимним садом, окаймляют узорчатые зубцы. Впрочем, столкновение с ними, не подвернись под руку дымовая труба, вышло бы довольно болезненным, и Шелк от души порадовался, что избежал его. Скатившись к зубцам, он, ошеломленный, изрядно расшибшийся, вполне мог наделать немало шуму и тем самым привлечь внимание кого-либо из находящихся в доме, но, по крайней мере, бесславное падение не закончилось бы гибелью внизу. Кроме того, благословенные зубцы (не раз пригодившиеся ему с тех пор, как он, соскочив со стены, бросился к вилле), если вдуматься, являлись одним из известнейших символов ремесла Сфинги – полульвицы, богини войны, и вдобавок Львом звали одного из рогатых котов Мукор, названных ею «рысями», не тронувшего незваного гостя… Кто же, приняв все это во внимание, рискнет отрицать, что Лютая Сфинга также благоволит ему?
Отдышавшись, Шелк убедился, что не соскользнет дальше, и отпустил дымоход. Рядом, менее чем в ширине ладони от носка его правого ботинка, обнаружилось то самое, на чем он поскользнулся, нечто вроде кляксы поверх кирпично-красной поверхности черепицы. Нагнувшись, Шелк поднял находку, едва не стоившую ему множества неприятностей.
Находка оказалась клоком кожи – неровным, величиною примерно с носовой платок, обрывком шкуры какого-то зверя, покрытым с одной стороны жесткой шерстью, а с другой – ошметками зловонного тухлого мяса пополам с жиром. Фыркнув от отвращения, Шелк отшвырнул падаль прочь.
Крышка люка поднялась легко, даже не скрипнув. Внизу оказалась крутая узкая винтовая лестница кованой стали. В нескольких шагах от ее подножия начиналась другая, обыкновенная лестница, несомненно ведущая на верхний этаж главного здания. Взглянув на нее, Шелк ненадолго замер, торжествуя победу.
Кое-как смотанную веревку из конского волоса он нес в руке, а поскользнувшись, выронил. Подобрав ее, он вновь обмотал веревку вокруг пояса, под ризами, как вечером, перед уходом из мантейона. «Вполне возможно, еще пригодится», – напомнил он себе самому, однако уже чувствовал себя словно на последнем году обучения в схоле, сообразив, что последний год обещает стать куда легче предыдущего, что после столь долгой учебы наставники желают ему провала не более, чем он сам, и попросту не позволят ему провалиться, если, конечно, он не разленится до полного непотребства. Казалось, вся вилла лежит у его ног, ничто ему не препятствует, а где искать спальню Крови, он если не точно, то хотя бы примерно выяснил. Для полноты успеха оставалось лишь разыскать ее и спрятаться там, прежде чем Кровь отойдет ко сну, а далее…
«Далее, – донельзя довольный собственной добродетелью, подумал Шелк, – настанет черед увещеваний. Возможно, ими дело и обойдется, но если увещевания не подействуют…»
Да, именно. Скорее всего, увещевания не подействуют, и виноват в этом будет не он, а сам Кровь. Те, кто идет против воли бога, пусть даже столь незначительного бога, как Иносущий, обречены страдать.
Пропихивая длинную рукоять топорика под веревку на поясе, Шелк услышал негромкий, глухой удар за спиной, отпустил крышку чердачного люка и волчком развернулся назад. Невесть откуда взявшаяся огромная птица, взмыв вверх так высоко, что показалась ему выше, больше многих людей, захлопала изуродованными, неровно подрезанными крыльями, завизжала, словно дюжина демонов, и бросилась на него, целя крючковатым клювом в глаза.