– Если по сей причине твой наниматель отведет мне на поправку меньше времени, свидетельством благосклонности богов это, сын мой, не назовешь.
– Да, тут ты определенно прав, – с улыбкой подтвердил доктор Журавль.
– Ну? – рявкнул Кровь, грохнув бокалом о столик у кресла. – Долго ему поправляться? Сколько времени требуется, чтоб кость срослась, стала не хуже, чем до перелома?
– Думаю, от пяти до семи недель. Возможно, с надлежащим образом перевязанной лодыжкой он сможет бегать и несколько раньше… но все это, разумеется, при условии полного покоя и комплекса медицинских процедур в период регенерации – звуковой стимуляции сломанной кости и тому подобного.
– Сложные процедуры мне, доктор, не по карману, – смущенно откашлявшись, предупредил Шелк. – Все, на что я способен, – хромать да молиться о том, чтобы кость благополучно срослась.
– Ты на что это намекаешь?! – не на шутку рассерженный, прорычал Кровь. – Нет уж, сюда тебе ходу не будет!
– Возможно, тебе, сударь, следует нанять кого-либо из городских специалистов, – предложил доктор Журавль, – а там…
Кровь шумно втянул носом воздух.
– Надо было попросту пристрелить его, и дело с концом! Клянусь любимой хавроньей Фэа, я уже жалею, что он не свернул башку, выпрыгнув из окна. Какие там специалисты? Окажешься в той части города, сам им займешься… когда ты, кстати, бываешь там? По сфингицам и иераксицам?
– Именно, а сфингица у нас не далее как завтра, – подтвердил доктор Журавль, взглянув в сторону богато украшенных часов на противоположной стене. – И посему мне давно спать пора.
– Вот завтра с ним и увидишься, – объявил Кровь, – а пока что проваливай.
– Искренне сожалею о причиненных тебе хлопотах, доктор, – сказал Шелк Журавлю. – Если б твой наниматель всего-навсего дал мне чуть больше времени, ни в чем подобном надобности бы не возникло.
У самой двери Журавль оглянулся и едва ли не подмигнул в ответ.
– Ладно, патера, – вздохнул Кровь, – остановимся вот на чем. Слушай внимательно: больше уступок не будет. Ты налитое пить собираешься?
Почувствовав за ушами костяшки пальцев Мускуса, Шелк послушно поднес бокал к губам.
– Через месяц – ровно через месяц, считая с этого дня, – принесешь мне существенную сумму деньжат. Слыхал? Я погляжу, вправду ли она существенна. Останусь доволен – вычту ее из двадцати шести тысяч и назначу срок окончательного расчета. Разочаруешь меня – придется тебе с той жестяной сибиллой выметаться на улицу.
Сделав паузу, Кровь отвратительно осклабился, покрутил в руке бокал с выпивкой.
– Еще кто-нибудь там у вас проживает? К примеру, второй авгур?
– Еще две сибиллы, – ответил Шелк. – Майтера Роза с майтерой Мятой. Полагаю, ты видел майтеру Мрамор… а других авгуров, кроме меня, у нас нет.
Кровь досадливо крякнул:
– Ваши сибиллы наверняка захотят явиться ко мне с увещеваниями да упреками. Передай им: дальше ворот их не пустят.
– Хорошо. Передам.
– Они у вас как, здоровы? Если им нужно лечение, Журавль может поглядеть их заодно с тобой.
«В каждом, – немедля проникшись к Крови самыми теплыми чувствами, подумал Шелк, – в каждом из нас обязательно найдется хоть сколько-нибудь доброты: таков неприметный, но непременный дар безмерно щедрого Паса».
– Это чрезвычайно великодушно с твоей стороны. Насколько мне известно, майтера Мята вполне здорова. Майтера Роза также вполне здорова для своих лет, однако протезов в ней, пожалуй, больше, чем собственных, природных частей тела.
– Цифровые руки-ноги и тому подобное? – Заинтересовавшись услышанным, Кровь оживился, подался вперед. – По нынешним временам редкость немалая.
– Она получила все это довольно давно… еще до моего рождения. Заразившись какой-то болезнью, потребовавшей множественных ампутаций, – пояснил Шелк, подумав, что ему следовало бы знать о прошлом майтеры Розы (и не только майтеры Розы – о прошлом всех трех сибилл) куда больше. – Но, по ее словам, протезы и сейчас не так уж трудно достать.
– А сколько ей?
– Точно сказать не могу, – признался Шелк, вновь мысленно упрекнув себя: ведь это ему тоже следовало бы знать. – Думаю, в наших хрониках сказано. С радостью уточню, если хочешь.
– Не стоит: это я так, из вежливости, – заверил его Кровь. – Если у нее куча жестяных частей тела, должно быть, ей уже… уже за девяносто, не меньше. А вот скажи, патера: сколько, по-твоему, мне?
Интересно, какая догадка польстит ему? Не ляпнуть бы какой-либо нелепости…
– Полагаю, ты старше, чем выглядишь, – рискнул предположить Шелк. – Должно быть, тебе… лет сорок пять?
– Сорок девять, – шутливо отсалютовав бокалом, поправил его Кровь. – Почти полсотни.
В этот миг пальцы Мускуса за ушами дрогнули, и Шелк с абсолютной уверенностью (которой, впрочем, не рискнул бы отстаивать) понял, что Кровь солгал, убавив себе по меньшей мере пяток лет.
– Почти полсотни, – продолжал Кровь, – а в организме все как есть натуральное, собственное, кроме пары зубов.
– С виду тебе столько не дашь.
– Слушай, патера, я тебе вот что скажу… хотя ладно, чушь это все, – махнув рукой, буркнул Кровь. – Время позднее. Как бишь я там сказал? Пять тысяч, а сроку – месяц?
– Речь шла о «существенной сумме», – напомнил ему Шелк. – О том, что я принесу тебе, сколько сумею добыть, а ты решишь, хватит ли этого. Нести прямо сюда?
– Точно. Скажи глазу над воротами, кто ты таков. К тебе выйдут и впустят. Мускус, давай пилота с машиной к парадному.
– Для меня? – удивился Шелк. – Вот спасибо! А то ведь с такой ногой пешим ходом далеко не уйдешь. Я уж готовился взывать к милосердию крестьян с повозками…
Кровь плотоядно осклабился.
– Я от тебя, патера, тринадцати тысяч карточек чистой прибыли жду, так как же о тебе не позаботиться? Ладно, слушай дальше. Помнишь, я говорил, чтоб ваши сибиллы не таскались сюда докучать мне? Тут все остается в силе, так им и передай, однако скажи той, самой старшей… как ее там?
– Майтере Розе, – подсказал Шелк.
– Да, точно. Майтере Розе скажи: если ей требуется новая нога или еще что-то этакое и гельтух хватит, я смогу ее выручить. А если она вдруг пожелает продать что-нибудь в этом роде – скажем, чтобы тебе с деньгами помочь, – лучшей цены, чем я, ей не дадут нигде.
– Боюсь, мои благодарности становятся однообразными, – заметил Шелк, – однако я должен вновь поблагодарить тебя от имени майтеры и от себя самого.
– Ай, брось, пустяки это все. Такие запчасти сейчас с руками рвут, пускай даже не новые, а я подыскал человечка, умеющего приводить их в исправность.
В комнату, маслянисто блеснув прилизанными кудрями, заглянул Мускус.
– Глиссер подан.
Поднявшись с кресла, Кровь слегка пошатнулся.
– Идти можешь, патера? Не, натурально, ходить тебе сейчас не с руки. Мускус, будь добр, притащи ему одну из моих тростей. Которые подешевле. Хватайся, патера, держись.
Опершись на поданную им мягкую, неожиданно холодную руку, Шелк с трудом утвердился на ногах. Все его мысли занимал загадочный предмет, украдкой сунутый Журавлем ему под рубашку, за пояс брюк, вкупе с тем, что он принимает помощь человека, которого задумал ограбить.
– Еще раз благодарю тебя, – сказал он и стиснул зубы от острой, внезапной боли в ноге.
Очевидно, Кровь, исполняя роль хозяина дома, решил проводить гостя, а оказавшись сзади, вполне может заметить предмет под рубашкой…
– Нельзя ли опереться на твою руку? – кое-как выдавил Шелк, из последних сил одолевая угрызения совести пополам с болью и в то же время всем сердцем жалея о ризах, оставленных в спальне Гиацинт. – Похоже, не стоило мне столько пить.
Бок о бок они, покачиваясь на ходу, вышли в приемный зал. Широкие створки парадных дверей по-прежнему оставались распахнутыми навстречу ночи, но ночь эта (если, конечно, Шелку сие не чудилось) вскоре должна была смениться серыми проблесками наступающей ростени. У крыльца, на травяной дорожке, покачивался в ожидании пневмоглиссер с открытым верхом, с ливрейным пилотом за штурвалом. Самая содержательная, самая богатая на приключения ночь в жизни Шелка подходила к концу.
Легонько постучав по загипсованной лодыжке Шелка потертой тростью, Мускус заулыбался при виде гримасы на его лице, вложил ему трость в свободную руку, а Шелк обнаружил, что до сих пор питает к Мускусу изрядную неприязнь, хотя к его хозяину успел проникнуться определенной симпатией.
– …глиссер доставит тебя обратно, патера, – говорил Кровь. – Расскажешь кому о нашем соглашеньице, считай, договор разорван, так на носу себе и заруби. Через месяц жду с жирным наваром… и речь не о какой-нибудь паре сотен.
Ливрейный пилот вышел из машины, подхватил Шелка под локоть. Не прошло и минуты, как Шелк благополучно расположился на мягком, широком сиденье позади пилотского кресла, и угловатый таинственный дар доктора Журавля снова больно впился в его поясницу.
– Благодарю тебя. Благодарю вас обоих, – еще раз повторил он, надеясь, что Кровь сочтет благодарность адресованной им с Мускусом, но на самом деле имея в виду Кровь и пилота. – Крайне тебе признателен, но… но, раз уж ты вспомнил о нашем договоре, я был бы безмерно рад…
С этими словами он нерешительно протянул к Крови руку ладонью кверху.
– О, Фэа, чего тебе еще?
– Будь добр, верни мой иглострел. После всего, что ты для меня сделал, мне очень, очень неловко снова о чем-то просить, однако он у тебя в кармане, и, если ты больше не опасаешься покушений с моей стороны, нельзя ли мне получить его обратно?
Кровь в изумлении вытаращил глаза.
– Ты ведь хочешь, чтоб я доставил тебе несколько тысяч карточек – полагаю, именно это имелось в виду под существенной суммой. Несколько тысяч карточек, в то время как я еле хожу. Что ж, если так, по крайней мере, верни мне оружие: не голыми же руками их добывать.
Кровь прыснул со смеху, поперхнулся, расхохотался в голос. Возможно, дело было лишь в том, что за всю ночь Шелк впервые услышал его смех под открытым небом, однако громогласный хохот Крови разительно напомнил ему звуки, доносящиеся иногда, тихими вечерами, из ям Аламбреры. Хочешь не хочешь, пришлось напомнить себе, что этот человек любим Пасом не меньше, чем всякий другой.