– Да! Да!
– Понятно. Что ж, надо думать, с не слишком крупной крысой ты вполне справишься. Как тебя звать? Имя у тебя есть?
– Имя – нет, – ответила ночная клушица и снова вплотную занялась сыром.
– А ведь сыр этот я, знаешь ли, приберегал на обед. Теперь мне придется разжиться обедом где-то еще или ходить голодным.
– Ты – Шелк?
– Да, так меня и зовут. Очевидно, тебе это известно из нашего разговора с доктором Журавлем. Однако тебя тоже следует как-то назвать…
Шелк ненадолго задумался.
– Назовем-ка мы тебя Оревом, – решил он. – В Писании говорится о вороне по имени Орев, а ты ведь тоже своего рода ворон. Как тебе нравится такое имя?
– Ор-рев!
– Именно. Мускус назвал ручную птицу именем бога, тем самым свершив тяжкий грех, однако препятствий к выбору имени из Писания, если оно не относится к божественным именам – напротив, принадлежит птице, – я лично не вижу. Итак, отныне быть тебе Оревом.
Наверху, у умывальника, Шелк направил на ремне громадную бритву с костяной рукоятью, дожидавшуюся в материнском бюро, пока он не дорастет до бритья, намылил лицо и сбрил рыжевато-русую щетину под корень. За приведением бритвы в порядок ему в очередной раз (как и на прошлой, и на позапрошлой неделе, и ранее) пришло в голову, что эта бритва почти наверняка принадлежала его отцу. Как и множество раз до этого, он шагнул с нею к окну, пригляделся, не отыщется ли где подсказки, знака, оставленного прежним владельцем. Увы, ни имени хозяина, ни даже клейма мастера на бритве опять не нашлось.
Тем временем майтера Роза с майтерой Мятой, как обычно в такую погоду, вкушали обед на воздухе, за столом, вынесенным из киновии и водруженным в тени смоковничного дерева. Утерев лицо, Шелк отнес таз на кухню, вылил мыльную воду и вышел к сибиллам в сад.
Майтера Роза учтиво указала ему на стул, обычно предназначавшийся для майтеры Мрамор.
– Не угодно ли присоединиться, патера? У нас здесь с избытком хватит еды на троих.
Разумеется, ее колкость угодила точно в цель.
– Нет, благодарю тебя, – отвечал Шелк, – но мне нужно кое о чем поговорить с тобой.
– И мне с тобой, и мне с тобой тоже, патера.
Майтера Роза начала затейливые, многотрудные приготовления к подъему из-за стола, и Шелк, видя это, поспешил сесть.
– В чем дело, майтера?
– Я надеялась рассказать обо всем еще вчера вечером, патера, но не застала тебя в обители.
Прикрытая салфеткой корзинка возле самого локтя Шелка источала ароматы, достойные самого Майнфрейма. Очевидно, майтера Мрамор с утра затеяла выпечку, а плоды трудов своих, уезжая с Журавлем, оставила в духовке, на кухне киновии, дабы майтера Мята вынула их, когда придет время.
– Да, – сглотнув слюну, пробормотал Шелк, а от объяснений предпочел воздержаться.
– Ну а сегодня утром у меня все начисто вылетело из головы. Все мысли были заняты этим ужасным невежей, отцом захворавшей девочки. Сегодня, во второй половине дня, я, патера, пришлю к тебе Бивня для примерного наказания. Конечно, я его уже наказала, можешь не сомневаться, но теперь ему предстоит повиниться в своем проступке перед тобой. Таково завершение назначенной ему кары.
Сделав паузу, дабы придать следующим словам наибольший вес, майтера Роза, совсем как ночная клушица, склонила голову набок, обратила немигающий зрячий глаз в сторону Шелка.
– А если ты, патера, решишь наказать его от себя, я вовсе не возражаю. Возможно, сие пойдет только на пользу.
– В чем же он провинился?
Искусственная часть губ майтеры Розы резко изогнулась книзу, изображая крайнее возмущение, и Шелк вновь, как в полудюжине подобных случаев, невольно задался вопросом: в сознании ли, в своем ли уме эта дряхлая, изнуренная хворью старуха? Что, если она, некогда – майтера Роза, давным-давно лишилась и чувств, и разума?
– Он насмехался над тобою, патера. Подражал твоему голосу и жестам и при сем нес какую-то чушь.
– И только-то?
Майтера Роза, чопорно хмыкнув, извлекла из корзинки свежую булочку.
– По-моему, этого более чем достаточно.
– Но если сам патера, – начала было майтера Мята, – говорит…
– Я начала прививать ученикам должное уважение к священному призванию авгура, призванию сродни нелегкому бремени, возложенному на нас, сибилл, самой Божественной Сциллой, задолго до рождения нашего патеры и продолжаю эти труды по сей день. По сей день, как всегда, и словом и делом внушаю каждому из вверенных моему попечению чад почтение к сану и к ризам, кто б ни был в них облачен.
– Прекрасный пример для всех нас, – вздохнул Шелк. – Хорошо, я поговорю с ним, когда появится время, однако через несколько минут вынужден буду уйти и, может статься, не вернусь до позднего вечера. Об этом я и хотел сообщить вам – особенно майтере Мяте.
Майтера Мята, блеснув нежно-карими глазами, вопросительно приподняла брови.
– Я буду занят и не могу сказать, надолго ли это затянется, – пояснил Шелк. – Если не ошибаюсь, Чистика ты, майтера, помнишь прекрасно. Во-первых, ты в свое время учила его, а вчера, насколько я знаю, рассказывала о нем майтере Мрамор.
Небольшое, не лишенное миловидности лицо майтеры Мяты словно бы озарилось внутренним светом.
– О да, патера, действительно.
Майтера Роза вновь хмыкнула, и майтера Мята поспешила опустить взгляд.
– Вчера, ближе к исходу ночи, я разговаривал с ним, майтера.
– Вот как, патера?
– Да, – кивнул Шелк. – Однако я позабыл рассказать тебе кое о чем еще. До этого, минувшим вечером, я встретился с ним и принял у него исповедь. По-моему, он вполне чистосердечно стремится изменить свою жизнь к лучшему.
Майтера Мята засияла, окинула Шелка исполненным признательности взглядом.
– Вот это воистину чудо, патера!
– Действительно, чудо, но сотворенное не столько мной, сколько тобою с патерой Щукой. Однако речь о другом, майтера: когда я виделся с ним в последний раз, он сообщил, что может заглянуть к нам сегодня. Уверен, в таком случае он непременно захочет засвидетельствовать тебе почтение.
Тут Шелк сделал паузу, дожидаясь от нее подтверждения догадки, но нет: майтера Мята лишь сложила перед собою руки да опустила взгляд долу.
– Будь любезна, передай ему, что мне не терпится поговорить с ним. Попроси подождать меня, если сможет. Думаю, появится он никак не раньше ужина. Если я к тому времени не вернусь, скажи: буду, как только смогу. Постараюсь не мешкать.
– Вчера вечером, – заметила майтера Роза, обильно намазывая желтым маслом очередную булочку, – к тому времени, как Бивень закончил помогать отцу, тебя уже след простыл. Сегодня велю ему тоже дождаться тебя.
– Целиком на тебя полагаюсь, майтера. Благодарю вас обеих.
Поднявшись, Шелк невольно поморщился: пожалуй, так нагружать поврежденную лодыжку не стоило. Для экзорцизма по всей форме требовалось Хресмологическое Писание из мантейона, а также образа богов – особенно Паса со Сциллой. И, разумеется, Сфинги, покровительницы сего дня. Мысль эта заставила вспомнить, что он так и не завершил обращенные к ней молитвы, а это отнюдь не лучший способ снискать благосклонность.
Пожалуй, с собой стоит взять триптих, подаренный матерью: быть может, ее молитвы сопутствуют старому складню…
С трудом (утихомирившаяся после визита Журавля, поврежденная лодыжка давала о себе знать все настойчивее и настойчивее) поднимаясь наверх, Шелк вдруг сообразил, что в схоле его учили управляться лишь с демонами, коих не существует. Как удивился он, осознав, что патера Щука действительно верит в их существование и, мало этого, рассказывает о личных стараниях пресекать их проказы с суровой, скупой гордостью!
Еще не успев одолеть лестницу целиком, Шелк искренне пожалел о том, что оставил трость Крови в селларии. Устроившись на кровати, он размотал повязку, оказавшуюся совсем холодной на ощупь, изо всех сил хлестнул ею о стену, приладил на место, а после сбросил ботинок и натянул на босую ногу чистый носок.
В скором времени ему предстояло встретиться с Кровью в желтом доме на Ламповой, а вместе с Кровью туда вполне мог явиться Мускус либо другой столь же отъявленный негодяй. Сложив триптих, Шелк спрятал его в обитый изнутри байкой тиковый ларчик, затянул ремни и вытянул из гнезда в крышке выдвижную ручку. Так… образа взял, Пасов гаммадион на шее, четки в кармане – перед уходом осталось лишь завернуть в мантейон за Писанием. Не стоит ли на всякий случай прихватить с собою священные лампады, и масло, и еще кое-что?
Обдумав и отвергнув один за другим около полудюжины вариантов, Шелк поднял кувшин для воды и вынул из-под него ключ.
Стоя на орошенных водой белых каменных плитах возле фонтана Сциллы (голова гордо поднята кверху, спина прямее спин стражников в карауле, на запястье защищенной кожаной перчаткой левой руки восседает юная орлица), Мускус огляделся по сторонам. Собравшиеся – сам Кровь, советник Лемур, его кузен советник Лори, комиссар Симулида и еще с полдюжины человек – наблюдали за ним из-под тенистого портика. Ну что ж…
Мускус мысленно встряхнул стаканчик с парой игральных костей. Птицу он приучил к перчатке и к вабилу. Еще орлица, запомнив хозяйский голос, привыкла связывать его с угощением. Стоит ему снять клобучок, она увидит фонтан – воду, струящуюся в изобилии посреди лесов и полей, где хоть какой-либо воды нынче не сыщешь днем с огнем… Выученной всему, что требуется, орлице осталось только выучиться летать, а обучить ее этому Мускус не мог. Отпущенная, она вернется к вабилу или кормовому столу… а может быть, и не вернется. Пора бросать кости.
– Не торопи его, – донесся сквозь плеск фонтана голос Крови.
Видимо, кто-то там уже спрашивает, чего он ждет…
Мускус негромко вздохнул. Он понимал: долго медлить нельзя. Момента, пока орлица, которой он, возможно, больше не увидит, еще при нем, как за него ни цепляйся, навеки не растянуть.
Небо казалось абсолютно пустым: небесные земли совершенно скрылись из виду за слепящей, бесконечной полосой солнца. Не видно было и летунов, если хоть кто-то из них кружил поблизости в вышине. Над верхушками деревьев по ту сторону окружавшей виллу стены, полого изгибались, тянулись вверх и, наконец, исчезали в лазурном мареве далекие поля, а озеро Лимна казалось осколком зеркала, вставленным в круговорот, будто блестящая безделушка в грошовую картинную раму.