Невольно разинувшая рот, Синель поспешила сомкнуть ярко накрашенные губы.
Шелк безмятежно прислонился спиной к стене.
– Не такая уж все это, знаешь ли, ужасная тайна, – продолжал он. – Если б о происшествии, как положено, уведомили городскую стражу, они наверняка немедля поняли бы, что здесь случилось. Конечно, мне потребовалась пара минут, но я ведь в подобных вещах разбираюсь не очень.
Глаза Синели вспыхнули яростью.
– Она сама закололась! Сама! Ты же видел!..
С этим она кивнула в направлении собственной талии.
– Безусловно, ее руку на рукояти твоего кинжала я видел. Это твои проделки или она перед смертью просто пыталась выдернуть кинжал из груди?
– Не докажешь ты ничего!
– Будь добра, не глупи, – вздохнул Шелк. – Сколько тебе лет, только честно?
– А это тебе зачем?
– Наверное, незачем. Просто с тобой я поневоле чувствую себя многоопытным мудрым старцем, совсем как с детишками из нашей палестры… Впрочем, ты, кажется, ненамного старше некоторых из них.
Синель, умолкнув, прикусила губу.
– Девятнадцать мне, – выдержав паузу, отвечала она. – Слово-лилия… по крайней мере, я, честно, сама так считаю. По моему счету, мне около девятнадцати. Больше, чем многим другим из наших девчонок.
– А мне двадцать три, – сообщил ей Шелк. – Кстати, тебя не затруднит обращаться ко мне «патера»? Это поможет не забывать, кто я такой. Или, если угодно, какой на мне сан.
Синель покачала головой:
– Думаешь, я – лялька безмозглая, соску от сиськи не отличу, слопаю, что ни скорми? Не на ту напал! Да я знаю уйму такого, чего тебе во сне не приснится, понял?! И Дриадель не я подколола, Сфингой клянусь, не я! И тебе в жизни не доказать, что это я ее!.. Чего ты вообще ко мне вяжешься?
– По большому счету просто помочь тебе хочу, если сумею. Видят боги – особенно Иносущий, – в помощи ты нуждаешься не первый год.
– Много с вас, таких, помощи!
Шелк напоказ, картинно пожал плечами.
– Пока что совсем немного, но ведь это только начало. По-твоему, ты знаешь много больше, чем я… А читать, например, умеешь?
Синель, поджав губы, отрицательно покачала головой.
– Вот, видишь? Хоть тебе и ведомо много такого, что неведомо мне – этого я вовсе, вовсе не отрицаю, – все дело сводится к тому, что у нас с тобой разные знания. К примеру, тебе хватает ума на ложные клятвы именем Сфинги: ты знаешь, что никаких кар за сей поступок не понесешь, и, кажется, мне тоже следует этому выучиться. Еще вчера поутру я не осмелился бы на подобное, да и сейчас, говоря откровенно, вряд ли осмелюсь.
– Я не соврала!
Шелк, уложив трость Крови поперек коленей, окинул долгим взглядом резную голову львицы.
– Ну, как же не соврала, когда именно что соврала? Вот, например, утверждаешь, будто я не сумею доказать истинность своих слов. В каком-то смысле это чистая правда. Действительно, я не смог бы доказать своих обвинений в суде общего права, будь ты девицей из состоятельного, высокопоставленного семейства. Разумеется, ты к таковым не относишься, но ведь и я не намерен доводить дело до судебного разбирательства. Однако изобличить тебя перед Орхидеей или Кровью мне вполне по силам. Особенно если добавить, что ты мне во всем призналась – а ты ведь, по сути, уже признала вину, сколько бы ни отнекивалась. Полагаю, Орхидея велит тому, лысому – кажется, он тоже живет здесь – избить тебя и прогнать за порог. Что сделает Кровь, даже гадать не стану. Может, и ничего.
Малиновокудрая девушка на кровати съежилась, втянула голову в плечи и отвела взгляд.
– Кроме того, я мог бы, если потребуется, убедить в своей правоте и городскую стражу. Задача отнюдь не из сложных, поскольку твоя судьба никого не заботит… и, скорее всего, никогда никого не заботила, что и привело тебя сюда, в этот дом.
– Здесь платят прилично, вот что меня сюда привело, – буркнула девушка.
– А с этим, считай, уже покончено. Прежних заработков тебе больше не видать. Тот плешивый здоровяк – по имени мне его так и не представили – полагаю, вышибет тебе пару зубов, а Мускус, буде Кровь даст ему волю… Нет, тут я даже от догадок, знаешь ли, предпочту воздержаться. Впрочем, мне он несимпатичен, и, возможно, я слишком к нему пристрастен. Уверен, ты с ним знакома гораздо лучше.
Девушка на кровати негромко, едва уловимо всхлипнула.
– Похоже, ты не из плакс?
Синель отрицательно мотнула головой.
– А вот я, каюсь, слезлив, – с улыбкой пожав плечами, признался Шелк. – Еще один из моих прискорбно многочисленных изъянов. Едва не плачу с тех самых пор, как переступил порог вашего заведения. Даже боль в лодыжке не помогает. Прошу прощения…
Спустив книзу черный чулок, он снял одолженную Журавлем повязку. На ощупь повязка оказалась довольно теплой, однако Шелк хлестнул ею об пол и лишь после этого приладил на место.
– Ну как? Рассказать тебе, что случилось, или расскажешь сама?
– Я тебе ничего рассказывать не собираюсь.
– О-о… Вот насчет этого ты, надеюсь, со временем передумаешь. Вскоре мне будет необходимо узнать от тебя очень и очень многое.
Прервавшись, дабы собраться с мыслями, Шелк поднял взгляд к потолку.
– Что ж, ладно. Сему злополучному дому не дает покоя некий демон, а точнее сказать, демоница. Так мы, по крайней мере до времени, и будем ее называть, хотя я с уверенностью мог бы назвать ее и по имени. Насколько я понимаю, в разное время она вселялась примерно в полдюжины человек. Кстати, все ли они проживают здесь или в их числе есть и гости? О вселениях демоницы в гостей, если таковые имели место, мне не сообщили.
– Нет, гостей не затронуло. Только девушек.
– Понятно. А сама Орхидея одержимости подвергалась? Об этом она не упоминала.
Синель вновь мотнула головой.
– А Дриадель? Дриадель числилась среди жертв демоницы?
Ответа не последовало.
– А Дриадель? – настойчиво переспросил Шелк.
Входная дверь распахнулась, и в комнату заглянул Журавль.
– Вот ты где! Мне сказали, что ты еще здесь, но… Как поживает лодыжка?
– Побаливает изрядно, – посетовал Шелк. – Поначалу одолженная тобой повязка помогала прекрасно, однако…
Журавль, присев на корточки, пощупал повязку.
– Горячая. Все в порядке. Ходишь чересчур много, вот в чем беда! Я кому велел ногу беречь, а?
– Я и берегу, – сухо откликнулся Шелк. – Стараюсь беречь, насколько это возможно.
– Значит, старайся усерднее! Впрочем, об этом разыгравшаяся боль напоминать должна. А с экзорцизмом как? Движется дело?
– Еще не начинал. Сейчас мне предстоит исповедовать Синель: это намного важнее.
Синель, бросив взгляд на Журавля, покачала головой.
– Ей об этом пока неизвестно, но тем не менее исповедь пора начинать, – объявил Шелк.
– Понятно. Что ж, в таком случае оставляю вас наедине. Не смею мешать.
С этим невысокий лекарь удалился, не забыв затворить за собою дверь.
– Ты спрашивал о Дриадели, – негромко проговорила Синель. – Нет, чтоб демоница вселялась в нее, я не слышала.
– Постой. Давай-ка не станем менять предмет разговора так быстро, – возразил Шелк. – Скажи, будь любезна, отчего доктор проявляет к тебе этакий интерес?
– Не проявляет он!..
Шелк саркастически хмыкнул:
– Ну, брось, брось. Его интерес к тебе очевиден. Думаешь, я поверил, что он явился сюда ради расспросов о моей ноге? Нет, искал он тебя. О том, что я здесь, ему не мог сообщить никто, кроме Орхидеи, а я всего пару минут как ушел от нее, причем напоследок она изъявила желание побыть одна. Ладно. Надеюсь, интерес Журавля дружеский… друзья тебе очень, очень нужны.
– Журавль – наш доктор, только и всего.
– Нет, – возразил Шелк. – Действительно, он – ваш доктор, но это отнюдь не все. Когда мы с Орхидеей, услышав вопль, вышли во двор, ты единственная – единственная из собравшихся! – оказалась одета полностью, что сразу же бросалось в глаза.
– Я ж на люди шла!
– Именно, именно. Шла на люди и посему потрудилась одеться как подобает – к немалому моему облегчению и удовольствию… смейся, смейся, если угодно. Конечно, начал я не с вопроса, отчего ты одета. Для начала я задался вопросом, отчего раздеты другие. Ответ оказался вполне безобиден и ясен как день: накануне все они легли спать только под утро. Мало этого, им предстоял осмотр Журавля, а тот в любом случае потребовал бы раздеться, а если так, зачем одеваться, пока он не уйдет? Прибыли мы с Журавлем вместе, всего парой минут раньше, однако ты успела привести себя в благопристойный вид, оттого я тебя и заметил и попросил принести что-нибудь, дабы прикрыть тело несчастной Дриадели. Вывод вполне очевиден: тебя уже осмотрели, а если так, стало быть, наверняка осмотрели первой. Возможно, Журавль начал обход с дальнего конца коридора? Нет, твоя комната – всего лишь на полпути к старому мантейону в задней части дома. Как же вышло, что первой стала именно ты?
– Не знаю, – ответила Синель. – Я вообще не знала, что первая. Ждала его, он пришел, а осмотр, если все в порядке, занимает от силы пару секунд.
– Он тебе ржавь продает?
Синель удивленно, не слишком уверенно рассмеялась.
– Похоже, на сей раз я ошибся… логика подвела. Однако ржавь у Журавля имеется: сегодня утром он упоминал, что мог бы дать мне немного для улучшения самочувствия. При этом и Орхидея, и один мой знающий тебя друг говорили, что ты ею отнюдь не гнушаешься, а лгать им резону нет. Вдобавок слова их подтверждаются твоим поведением в момент столкновения с Дриаделью.
Казалось, Синель собирается заговорить, и Шелк сделал паузу. В крохотной, душной комнатке надолго воцарилось безмолвие.
Наконец девушка обреченно вздохнула:
– Ладно, патера, расскажу все как есть, начистоту, вот слово-лилия… только поверишь ли ты?
– Если ты скажешь правду? Да, разумеется.
– Хорошо, слушай. Ржавью Журавль не торгует. Вообще. А начнет торговать, Кровь из него ливер вынет. Кому надо, у Орхидеи положено брать. Но кое-кто из девчонок, случается, покупает на стороне. И я сама тоже, изредка, только не говори никому.