– Да, – подхватил Шелк, – чтоб он случайно не выстрелил. Это я знаю.
– Добро. Идем дальше. Видишь, отсюда шпенек торчит? – продолжил Чистик, указывая на шпенек столовым ножом. – Называется «счетчик боезапаса». Если торчит наружу, значит, иглы еще остались.
Шелк вновь вытащил из кармана иглострел Гиацинт.
– Да, ты прав: тут он целиком утоплен в рукоять.
– Теперь гляди. Мой можно разрядить, потянув на себя вот эту ручку. Ручку защелки магазина.
По столу с тихим звоном раскатилось множество серебристых игл, фонтаном брызнувших из основания рукояти его иглострела. Шелк поднял и с любопытством оглядел одну из них.
– Тут-то смотреть особенно не на что, – махнул рукой Чистик. – Просто тонкие стерженьки из твердого сплава… притягивающегося к магниту куда лучше, чем сталь.
Шелк попробовал пальцем кончик иглы.
– Я думал, они острее.
– Не-е, острые тут не годятся. Тонкие они слишком. Такая фитюлька прошьет человека насквозь, а урона, скорее всего, не нанесет почти никакого. Острие должно этак рыскать из стороны в сторону, тогда и дыру рассечет пошире. Кончик скруглен самую малость, чтоб в ствол входил гладко, но не особенно.
Шелк положил иглу на стол.
– А звук откуда?
– Это все воздух, – улыбнувшись при виде его удивления, пояснил Чистик. – Вот ты, когда мелким был, в тебя соседская мелюзга швырялась хоть раз камнями из пращей? Помнишь, как камни над ухом свистели?
Шелк молча кивнул.
– Никакого тебе грохота, как от ружейного выстрела, верно? Просто какой-то малек камень из пращи мечет. А над ухом свистит что? Воздух, рассекаемый камнем. Все равно как ветер в дымоходной трубе. Чем больше камень, чем быстрей он летит, тем больше наделает шума.
– Понятно, – пробормотал Шелк, чувствуя, как краснеет.
Из глубин памяти с необычайной яркостью, во всех красках всплыла та давняя сцена: жгучий стыд, свист камней, тщетное сопротивление, завершившееся позорным бегством, и кровь из рассеченного лба, заливающая лучшую рубашку, окрашивая алым вышитые на белой ткани цветы.
– Ладно. Игла – штуковина совсем крохотная, но, когда выпустишь ее из ствола, летит так быстро, что камень обгонит, будто он запущен навстречу. Отсюда и свист. Раскачается как следует, прежде чем долетит до… ну, скажем, жбана, в который ты целишь, вообще завизжит не хуже уличного кота, – заверил его Чистик, сгребая иглы в кучку. – Заряды сыплют сюда, в рукоять, видишь? Ага. Вот тут, под моим пальцем, есть такое, вроде пустотелого цилиндрика, а внутри него – уйма искорок.
Шелк поднял брови: сейчас он был готов ухватиться за любую возможность отвлечься от неприятных воспоминаний.
– Искорок?
– Ага. Погладь кота в темноте, увидишь точно такие же. Их в это кольцо запускают, когда мастерят иглострел, и они там, внутри, гоняются друг за дружкой, круги нарезают, пока не потребуются. Отпускаешь защелку, первая игла подается в казенник, видишь? – Чистик щелкнул предохранителем. – Если нажать на спуск, искорки побегут к катушке, а катушка, пока в ней есть искорки, действует как огромный магнит. Находится она здесь, как бы намотана вокруг ствола, и очень быстро втягивает иглу в ствол. Можно подумать, игла там, в стволе, и должна бы остаться, так?
– Ну да, – вновь кивнув, согласился Шелк. – Или ее назад, к катушке потянет, если искорок слишком много.
– Верно. Только так не выходит, потому что последняя искорка пробегает катушку еще до того, как туда попадет игла. Ты сыт, патера? Я рассказал почти все, что знаю сам.
– Да. Ужин просто великолепный. Правду сказать, роскошный. Слов нет, как я тебе благодарен, однако перед уходом хотел бы задать еще вопрос, хотя он, несомненно, покажется тебе крайне глупым. Отчего твой иглострел настолько больше этого? Какие преимущества дает больший размер?
Чистик взвесил свой иглострел в ладони и сунул под рубашку.
– Ну, патера, во-первых, в моем помещается намного больше игл. Полный заряд – сто двадцать пять штук, а в твоем, маленьком, если на глазок, поместится всего пять-шесть десятков. Вдобавок у меня иглы длиннее, отчего я и не могу поделиться с тобой из своих запасов. Чем длиннее игла, тем шире от нее рана, когда в тело вопьется, а чем шире рана, тем быстрее тот олух, противник твой, с копыт свалится. Еще у моего ствол длиннее, а иглы на волосок толще. От этого у них скорость хоть чуточку, да повыше, и в тело они вонзаются глубже.
– Понимаю.
Повертев в руках иглострел Гиацинт, Шелк сдвинул назад ручку защелки магазина, заглянул в открывшуюся прорезь, пригляделся к довольно простому на вид механизму внутри.
– Иглострел вроде твоего хорош дома либо вот в таком заведении, однако на воздухе бей лучше в упор, не спеши жать спуск, пока не подойдешь поближе. Иначе игла начнет рыскать на лету задолго до того, как в цель попадет, а в таком случае даже Пасова мелюзга – извиняюсь, патера – не скажет наверняка, где ее после искать.
Задумчиво сдвинув брови, Шелк нащупал в кармане одну из карточек Крови.
– С твоего разрешения, Чистик… я ведь перед тобою в огромном долгу…
– Я уже расплатился, патера.
Поднявшись, Чистик с грохотом отодвинул кресло к самой стене.
– Может, в другой раз как-нибудь, – с усмешкой добавил он. – Помнишь, я только что говорил, что даже богам неизвестно, где искать иглы?
– Разумеется, помню.
Тоже встав на ноги, Шелк обнаружил, что лодыжка болит вовсе не так сильно, как он ожидал.
– А вот я, смертный, знаю и объясню, как только выйдем отсюда. А еще я знаю, куда ведет наш с тобой путь.
– Мне пора возвращаться в мантейон.
Благодаря некоторому усилию воли Шелку удалось дойти до двери, практически не хромая.
– Больше пары часов все это не займет, а у меня припасена для тебя пара-другая сюрпризов.
Первый сюрприз оказался паланкином на одного пассажира с парой носильщиков. Вскарабкался в него Шелк с некоторой тревогой, гадая, удастся ли ему с таким же удобством добраться до мантейона, завершив дневные дела. Восходящая тень не оставила в небе даже тончайшей золотистой полоски; нежный ветерок умиротворяюще шептал на ухо: ничего, ничего, вся пыль и весь зной померкшего дня – лишь ложь, ложь и обман. Почувствовав его дуновение на горящих щеках, Шелк испытал поистине плотское наслаждение, понял, что последний бокал вина был лишним, и приуныл. Надо, ох надо бы впредь строже следить за собой…
Чистик, шагавший рядом, осклабился, сверкнул в полумраке зубастой улыбкой, и Шелк почувствовал, как в ладонь его легло нечто квадратное, небольшое, однако увесистое.
– То самое, о чем говорили, патера. Спрячь в карман.
К этому времени Шелк, ощупав странный предмет, опознал в нем бумажный сверток, туго перетянутый тонкой бечевкой.
– Но как ты успел?..
– Подавальщик. Я, пока ходил туда-сюда, перекинулся с ним парой слов, понимаешь? Должны подойти, только здесь не пробуй.
Шелк опустил сверток с иглами в карман риз.
– Я… еще раз спасибо тебе, Чистик! Не знаю даже, как тебя благодарить!
– Я велел ему свистнуть кого-нибудь, раздобыть для тебя малость, и он послал за ними кухонного мальчишку. Если не подойдут, скажи завтра. Только, я думаю, должны подойти.
Вопреки опасениям Шелка, путь оказался недолгим. В скором времени носильщики остановились возле высокого дома. За окнами первого и третьего его этажей не брезжило ни огонька, но вереница окон второго, среднего, сияла, будто внутри пожар. Дверь на стук Чистика отворил худощавый старик с небольшой неопрятной бородкой и белой от седины шевелюрой, взлохмаченной куда сильней волос Шелка.
– Ага! Прекрасно! Прекрасно! – воскликнул старик. – Входите! Входите! Только закройте дверь. Закройте дверь и следуйте за мной.
С этим он ринулся к лестнице и помчался наверх, перемахивая по две ступеньки разом. Подобная прыть поразила бы Шелка, будь она даже проявлена кем-либо вдвое моложе.
– Зовут его Меченос, – сообщил ему Чистик, расплатившись с носильщиками. – Он станет твоим наставником.
– Наставником… в чем?
– В рубилове. Тридцать лет тому назад лучшим был… лучшим на весь Вирон.
Развернувшись, Чистик пропустил Шелка в дом и затворил за собою дверь.
– Он-то хвалится, что и сейчас лучший, но молодые не принимают от него вызовов. Говорят, неохота выставлять его на смех, но… не знаю, не знаю, – хмыкнув, добавил он. – Представь, проиграть этакому старому козлу! Позор на весь город.
Кивнув, Шелк решил потерпеть с выяснением, что означает «рубилово», еще пару минут, уселся на вторую ступеньку снизу и снял с лодыжки повязку доктора Журавля. Повязка совсем остыла – остыла настолько, что ему показалось, будто ворс ее замшевой оболочки покрылся изморозью, пускай в полумраке прихожей ее и не разглядеть.
– А с такими штуковинами ты знаком? – спросил он, хлестнув повязкой об пол.
Чистик нагнулся, сощурился:
– Вроде нет. Что это у тебя?
– Воистину чудотворная повязка для лодыжки, – ответил Шелк, хлестнув ею об пол еще раз. – Сама обвивает сломанную кость, будто змея. Доктор Журавль одолжил. Ее необходимо пинать или еще что-нибудь вроде, пока не нагреется.
– Можно взглянуть? Стоя-то я с ней лучше управлюсь.
Шелк подал ему повязку.
– Слышал я о таких… как-то раз даже видел, только в руках не держал. Тридцать карточек – шутка ли!
Хлестнув повязкой по стене, Чистик присел на корточки, чтоб помочь Шелку пристроить ее на место. От третьего удара повязка разогрелась так, точно вот-вот задымится.
Крутая лестница оказалась узкой, под стать всему дому. Покрывавший ее ковер обветшал, местами истерся настолько, что скользил под подошвой, но с дружеской помощью Чистика, подстегиваемый любопытством, стиснув зубы, по возможности помогая поврежденной ноге одолженной Кровью тростью с головой львицы, Шелк поднялся наверх без задержек, почти как на двух здоровых ногах.
Дверь, выходившая на площадку, привела их обоих в просторный зал без какой-либо мебели, занимавший второй этаж целиком. Пол устилали потертые парусиновые половики, а на стенах красовались мечи и сабли всех мыслимых форм (подобных многим из них Шелк в жизни не видывал, а может, просто не замечал) и длинные бамбуковые рапиры с плетенными из лозы гардами.