Орев присвистнул:
– Человек… сквер-рный!
Синель протянула руку, и птица немедля вскочила на ее запястье.
– По сути, нет, Орев. Человек этот попросту крепко влюблен в собственные мудрствования.
С этим она едва уловимо, одними лишь уголками губ улыбнулась Шелку.
– И все это из-за единственного явления какой-то второстепенной богини! Богини, не числящейся среди Девятерых, – кажется, как-то так ты выразился там, в мантейоне? По-моему, да.
Шелк, опустив на место засов, повернулся, намереваясь ответить, но собеседница предостерегающе вскинула кверху ладонь.
– Я знаю, что ты собираешься сказать, патера. Не нужно. Молчи. Мое имя – Синель. Прими сие за данность, не подлежащую ни обсуждениям, ни оговоркам. Звать меня надлежит Синелью, даже когда мы одни. И держаться со мной также надлежит как с Синелью.
– Но…
– Поскольку я и есть Синель. На самом деле ты не понимаешь в подобных вещах ничего, сколько бы ни учился. Будь добр, сядь. Нога у тебя болит, я знаю.
Шелк рухнул в любимое кресло.
– Кроме вот этого, первого – вот этой неправды, – ты хотел сказать что-то еще. Что? Говори.
– Боюсь, второе может оскорбить тебя, хотя я не имею в виду ничего оскорбительного… – Замявшись, Шелк нервно сглотнул. – Видишь ли, Синель, в разное время ты… говоришь очень по-разному. Вчера, у Орхидеи, разговаривала как девушка, росшая на улице, не умеющая читать, но нахватавшаяся от людей образованных кое-каких речевых оборотов, а грамматические принципы постигшая интуитивно. Сегодня, до появления Его Высокопреосвященства, нередко сбивалась на шпанскую музыку, как Чистик. А после его прихода превратилась в девушку весьма культурную и образованную.
Улыбка Синели сделалась несколько шире.
– Неужто ты требуешь от меня оправдать манеру разговора с тобою, патера? Не слишком-то учтивое требование… особенно от человека, облеченного духовным саном.
Шелк помолчал, потирая щеку. Орев вспрыгнул с запястья девушки на плечо, а оттуда перемахнул на обшарпанный библиотечный столик возле кресла Шелка.
– Заговори ты с Его Высокопреосвященством, как говорила со мной, – прервав затянувшееся молчание, начал Шелк, – он решил бы, что я нанял тебя на вечер, или подумал еще что-нибудь в том же роде. Дабы уберечь меня от конфуза, ты поступилась своей истинной натурой. Увы, я не нахожу слов, чтоб поблагодарить тебя за сие по достоинству… Синель.
– Ты произнес мое имя словно учтивую ложь. Уверяю тебя, оно истинно.
– Но если б я воспользовался другим именем… мы оба знаем каким… разве оно не оказалось бы истинным в той же мере? – возразил Шелк.
– По сути, нет. Куда менее, чем ты думаешь. К тому же это привело бы к нескончаемым трудностям.
– Сегодня ты гораздо красивее, чем вчера, в заведении Орхидеи. Об этом сказать мне позволено?
Собеседница кивнула в знак одобрения.
– В то время я не старалась… а если и старалась, то не слишком. Спустя рукава. Мужчины думают, будто все дело в телосложении, помаде да туши, но многое, очень многое зависит от… от совершенно других вещей. Глаза, губы, манера двигаться. Верная жестикуляция. Ты, Шелк, тоже проделываешь все это… неосознанно. Смотрю на тебя и любуюсь. Любуюсь, пока ты не видишь…
Зевнув, она потянулась, да так, что ее платье едва не затрещало под натиском полных грудей.
– Вот видишь? Не слишком красиво, да? Хотя он любил, когда я зеваю… руку мне целовал. Порой я нарочно так делала. Просто ему на радость. Столько удовольствия… Да, Шелк, сегодня мне нужно где-то заночевать. Шелк, Шелк… какое чудесное имя! Всю ночь хотелось его произнести. Чаще всего имена отвратительны, но… Ты мне поможешь?
– Разумеется, – подтвердил Шелк. – Я твой раб.
– Синель.
Шелк вновь сглотнул.
– Да, Синель. Я помогу тебе всем, чем сумею. Заночевать здесь ты не сможешь, но мы непременно подыщем что-нибудь лучшее.
Внезапно его собеседница вновь сделалась той самой девушкой, с которой он познакомился у Орхидеи.
– Об этом мы еще поговорим, но сперва нужно обсудить дела поважнее. Ты понимаешь, с чего к тебе приходил этот мерзкий тип? И с чего к тебе шлют аколуфа? И с чего этот мерзкий тип со своим Пролокутором собираются забрать у Крови обратно твой мантейон?
Шелк, помрачнев, кивнул.
– Признаю, порой я крайне наивен, но отнюдь не настолько. В какой-то момент даже едва не предложил ему оставить притворство.
– Уверена, он вмиг показал бы зубы.
– Это уж точно, – глубоко, облегченно, но и с нешуточным отвращением вздохнув, согласился Шелк. – А аколуф послан для пригляда за мной, не иначе. Хотелось бы выяснить, как он провел лето…
– Думаешь, он – протеже Реморы? Что-нибудь в этом роде?
Шелк вновь кивнул.
– Скорее всего, помощник его протонотария. Не сам протонотарий: с тем я знаком, и зовут его не Росомахой. Поговорить бы с другими авгурами из его класса… возможно, они смогли бы сказать точно.
– Шпионаж за шпионом? – улыбнулась Синель. – Ладно. По крайней мере, твоему мантейону ничто не грозит.
– А вот это – еще как сказать. Не слишком мне верится в способность Его Высокомудрия надавить на Кровь, что бы об этом ни думал, что бы ни говорил Его Высокопреосвященство. Влияние Капитула на Аюнтамьенто осталось в прошлом, и это известно каждому, хотя сегодняшняя теофания Владычицы Киприды может изрядно поправить дело. Да и к тому же…
– Да? Что еще?
Синель погладила Орева по спине. В ответ птица, вытянув шею, потерлась о ее плечо багровым клювом.
– Во-вторых, если Кровь их и послушается, я здесь надолго не задержусь. Меня, вероятней всего, переведут на какую-нибудь чиновничью должность, а мантейон достанется этому патере Росомахе.
– Угу. Горжусь тобой, – хмыкнула Синель, не сводя взгляда с птицы. – Значит, мое предложеньице тебе еще интересно?
Шелк стиснул увенчанную головой львицы трость, одолженную Кровью, обеими руками, словно вознамерившись переломить ее пополам.
– Это какое же? Шпионить в пользу врагов Вирона? Ну уж нет! Нет… разве что по твоему приказу. И еще, Синель… ты сейчас вправду Синель?
Собеседница без тени улыбки кивнула.
– Так вот, Синель, тебе я продолжать эти проделки не позволю тоже. Оставим вопросы лояльности в стороне: прежде всего я не могу допустить, чтоб ты всерьез рисковала жизнью.
– Сердишься. Нет, Шелк, я это не в упрек… хотя холодная голова куда лучше. О нем… вы зовете его Пасом… кто-то однажды сказал, будто он вечно охвачен холодной яростью. Нет, Шелк. Не вечно, – заверила собеседница, облизнув губы. – Неправда это, однако от правды недалеко. В итоге он стал повелителем всего… круговорота. Нашего круговорота, куда больше этого, да с какой быстротой! Всего за несколько лет. Никто и поверить не мог…
– Пожалуй, с холодной яростью у меня плоховато, – признался Шелк, – однако попробовать можно. Я собирался спросить: ну, скажем, выйдет все по-нашему, и что дальше? Допустим, мы получили от доктора Журавля двадцать шесть тысяч карточек для передачи Крови. Весьма сомневаюсь, что это возможно, но – ладно, допустим. Какая и кому, помимо Крови, от этого польза?
На время умолкнув, Шелк спрятал лицо в ладонях.
– Разумеется, мне следует желать Крови добра, как и всем остальным. Даже вламываясь к нему в дом с целью заставить его вернуть обратно наш мантейон, я, в числе прочего, хотел уберечь его, не позволить ему запятнать дух, распорядившись приобретением в низменных целях. Однако добыча для него денег, в которых он не нуждается, не принесет ему никакой пользы – напротив, может даже навредить.
Тут Орев вскочил ему на плечо, а как только Шелк, вздрогнув от неожиданности, поднял голову, ухватил клювом прядь его непокорных волос и потянул на себя.
– Видишь? Понимает, каково тебе, – негромко заметила Синель. – Рассмешить тебя хочет, если получится.
– Хорошая птица… очень, очень хорошая. Не в первый раз является ко мне по собственному почину.
– Ты ведь возьмешь его с собой, да? Даже если тебя переведут на ту самую чиновничью должность? Шелк… а уставы не запрещают авгурам держать при себе ручных зверей или птиц?
– Нет. Наоборот, позволяют.
– Значит, даже в таком случае не все будет потеряно.
Легко, невесомо поднявшись на ноги, Синель скользнула за спинку его кресла.
– Я тоже могла бы… немножко утешить тебя, Шелк. Сейчас же, если захочешь.
– Нет, – повторил Шелк.
В тесной селларии вновь воцарилось молчание.
– Но все равно благодарю тебя, – спустя минуты две, а то и более, добавил он. – Благодарю от всего сердца. Сказанное тобой не должно приносить мне облегчения, однако приносит, и я не забуду этого никогда.
– А знаешь, я ведь не премину воспользоваться твоей благодарностью.
Шелк церемонно кивнул.
– Надеюсь, не преминешь. И вовсе не возражаю.
– Тебе не нравятся девчонки вроде меня.
– Нет, ошибаешься.
Сделав паузу, Шелк на минутку задумался.
– Не нравится мне ваш род занятий – все то, что каждый вечер творится у Орхидеи, поскольку я знаю: подобные развлечения приносят каждому из их участников куда больше вреда, чем пользы, а в конце концов скверно сказываются на всех нас. Неприязни к тебе, или к Мак, или ко всем остальным я не испытываю никакой. Наоборот, ты мне по сердцу. Мне по сердцу даже Орхидея, и каждому из богов…
Тут он умолк бы, но поздно: слова сорвались с языка будто сами собой.
– И каждому из богов известно, как жаль мне ее было сегодня.
Собеседница негромко рассмеялась.
– Нет, Шелк, не каждому. Одному-двум, не больше. А ты думаешь, что все эти мужчины останутся холостыми, так как у них есть мы, и это тоже неверно. В большинстве они уже женаты, хотя вовсе того не заслуживают.
Шелк неохотно кивнул.
– Еще ты сам видел, как большинство из нас молоды. А что нас, по-твоему, ждет впереди?
– Никогда в жизни об этом не задумывался…
Пожалуй, тут он прибавил бы, что многие из них, скорее всего, гибнут подобно Дриадели, но вовремя вспомнил, кем заколота Дриадель.