– Похоже – да, выбирается. У нее там покои из нескольких комнат, стекло, а смотритель стекла называл ее хозяйкой, – сообщил Шелк, вспомнив о платяных шкафах Гиацинт, где смотритель советовал спрятаться. – И нарядов у нее превеликое множество.
– В городе она бывает, и даже часто, – подала голос Синель, – только куда и когда ездит, не знаю… но когда ездит, за ней наверняка кто-нибудь да присматривает, иначе Кровь расстервенеет жуть как.
Чистик, выпрямив спину, опустил левую ладонь на рукоять тяжелой, оправленной в бронзу полусабли у пояса.
– Ладно, патера. Нужен тебе мой совет – пожалуйста, только, по-моему, вряд ли он тебе легким покажется.
– И тем не менее мне хотелось бы его выслушать.
– Так я и думал. Обходи эту Ги десятой дорогой. Хотя бы до времени. Девка-то, видимо, скользкая, ненадежная, и этому олуху, Журавлю, наверняка тут же обо всем расчирикает. Вот Дойки говорит, будто сама не знала, что шпионит. Может, оно и так. Но если твой Журавль этой самой Ги азота не пожалел, ставь весь кошель, не прогадаешь: Ги все понимает и сама рысью следом за ним бежит. Было бы больше не за что ухватиться, я б первый сказал: валяй, пробуй, но расклад-то у тебя не такой. Если этот Журавль расспрашивал Дойки насчет полковников, что они говорят, и Ги про то же расспрашивает, и все это ради того, о чем мы думаем, неужели у него еще четырех или пяти таких же нет, а? Наверняка есть. В других малинниках Крови, скорее всего. И если Дойки слиняет – говорит же, что собирается, – неужто он у Орхидеи еще кого-нибудь не подыщет?
– Может, мне лучше к Орхидее вернуться? – предложила Синель. – Наболтаю чего-нибудь против Вирона, глядишь, он мне и доверится, позволит помогать в делах посерьезнее. Может, тогда я смогу разузнать, кто есть такая эта торговка с рынка.
– Похоже, одна из рыночных торговок – связная Журавля, – пояснил Шелк Чистику. – Журавль поручает Синели носить ей образки Сфинги. Всякий раз Сфинги, Синель?
Синель кивнула. Огненные кудряшки у ее висков трепетали, тряслись мелкой дрожью.
– Ага. Насколько мне помнится, точно такие же, как тот, что я тебе показала.
– Так надо проверить, куда они после деваются, – посоветовал Чистик. – Вот закрывается рынок – куда эта шкура идет?
– Шелк… хор-роший! – объявил Орев, спорхнув с виноградных лоз на колени Шелка. – Р-рыбьи головы?
– Возможно, – ответил Шелк птице, немедля вспрыгнувшей к нему на плечо. – Пожалуй, даже весьма вероятно. Да, Чистик, конечно же, ты совершенно прав. Что-то я уделяю Гиацинт чрезмерно много внимания. Мне совершенно не хочется, чтобы Синель вернулась к Орхидее, но, боюсь, оба предлагаемых вами пути – причем один из них отнюдь не исключает другого – гораздо предпочтительнее обращения к Гиацинт с пустыми руками, без единой возможности повлиять на нее. Однако, узнав несколько больше, мы такую возможность найдем. После чего и сможем предупредить ее, что Журавль – агент другого города, что у нас имеются против него хоть и косвенные, но по меньшей мере весьма, весьма многое значащие улики и что она известна нам как его пособница. И предложить заступничество при условии, что она поможет нам.
– Думаешь, Журавль – не виронец? – спросила Синель. – Говорит он совсем как мы.
– Именно так я и думаю. В основном потому что он, очевидно, распоряжается огромными суммами денег, но еще из-за того, что как-то раз от него услышал. Однако в шпионах и шпионаже я совершенно не сведущ. Ты, полагаю, тоже. А ты, Чистик?
Силач задумчиво пожал плечами:
– На улицах чего не наслушаешься… Люди говорят, шпионят по большей части купцы.
– По-моему, власти любого города наверняка расспрашивают своих купцов, возвращающихся домой, обо всем, что они видели, а некоторые из купцов, несомненно, в действительности – прекрасно вышколенные агенты разведки. Рискну предположить, что агент, снабженный большими деньгами, должен быть кем-то наподобие них – то есть гражданином, служащим родному городу и скрупулезно изучившим обычаи тех краев, куда заслан. Агент, изменивший собственному городу, безусловно, способен предать и во второй раз, особенно имея возможность сбежать с крупной суммой в кармане.
– А что такого Журавль тебе сказал, патера? – полюбопытствовала Синель.
Шелк склонился к ней:
– Какого цвета мои глаза?
– Голубого. Вот бы и мне такие!
– Предположим, один из гостей Орхидеи потребует… голубоглазую компаньонку. Сумеет ли Орхидея ему угодить?
– Аролла… а, нет, Аролла же съехала. Тогда Кампанула. У нее тоже глаза голубые.
Шелк откинулся назад.
– Вот видишь? Голубые глаза – по крайней мере, у нас, в Вироне, – встретишь нечасто, однако и жуткой редкостью их не назвать. Собери вместе сто человек, и, скорее всего, хоть один из них да окажется голубоглазым. Я это примечал, поскольку меня самого в детстве из-за глаз часто дразнили. Журавль мои глаза тоже заметил, однако, будучи много старше, чем я, сказал, что видит такие всего в третий раз. Это свидетельствует, что большая часть его жизни прошла в другом городе, где жители несколько смуглее, а голубые глаза встречаются реже, чем здесь.
– Говорят, в Генсе у жителей вообще хвосты растут, – осклабившись, заметил Чистик.
– Да, – кивнул Шелк, – о чужих городах чего только не услышишь, и большая часть, я уверен, выдумки. Тем не менее, поглядев на торговцев с рынка, сразу увидишь не только сходство, но и различия. Однако…
Тут он ненадолго умолк, собираясь с мыслями.
– Однако я позволил себе отклониться от темы. А собирался сказать вот что: да, оба предложенных вами пути выглядят весьма многообещающе, но мне еще более многообещающим кажется третий. Ты, Чистик, не виноват, что до него не додумался: просто тебя не было с нами в тот момент, когда Синель поведала мне кое о чем интересном. Помнишь, Синель, ты рассказывала о комиссаре, заглянувшем к Орхидее? И как Журавль заинтересовался, услышав от тебя, что тот комиссар обмолвился о поездке в Лимну… ты-то сказала «к озеру», но я полагаю, под этим имелась в виду именно Лимна… дабы повидаться с парой советников?
Синель кивнула.
– Это и навело меня на некоторые мысли. Советников в Аюнтамьенто пятеро. Где они все живут?
– На холме, надо думать, – неуверенно пожав плечами, предположила Синель.
– Вот и я всю жизнь думал так же. Чистик, ты наверняка знаком с обитателями Палатина куда лучше, чем Синель либо я. Где там мог бы поселиться… ну, скажем, советник Галаго?
– Я всегда считал, в Хузгадо. Говорят, там, кроме камер, есть и квартиры.
– Кабинеты в Хузгадо у советников, вне всяких сомнений, есть. Но разве у них нет особняков на Палатине или собственных загородных вилл наподобие виллы Крови?
– Где они живут, этого, патера, говорят, никому знать не положено. Не то от желающих поговорить с ними ни днем ни ночью отбоя не будет, а то, глядишь, еще найдутся желающие камнями им окна побить. Однако я знаю, кто живет в каждом из тех домов на холме, и советников среди них нет. Вот комиссары – да, все поголовно там, в громадных домищах.
Голос Шелка понизился едва не до шепота:
– Однако в случае надобности поговорить с несколькими советниками комиссар не отправился домой, на Палатин. И не просто поднялся на этаж-другой в Хузгадо. По словам Синели, он отправился в Лимну – на озеро, как сказал ей. Когда одному человеку требуется встретиться с несколькими, как правило, не они идут к нему, а он к ним, особенно если эти несколько – лица вышестоящие. Далее: если Журавль – действительно шпион, думаю, он, несомненно, должен стараться разнюхать, где проживает каждый из членов Аюнтамьенто. К примеру, даже от их слуг чего только не разузнаешь…
Оборвав фразу, Шелк надолго умолк.
– А дальше, патера? – не выдержала Синель.
Шелк улыбнулся ее нетерпению.
– Мне просто подумалось: если ты сообщила Журавлю о комиссарской похвальбе несколько месяцев тому назад, Журавль, весьма вероятно, успел побывать там, в Лимне, не раз и не два. Сегодня я хочу наведаться туда сам. Попробую разузнать, с кем он разговаривал и что им наврал. Если боги со мною – во что у меня имеются причины верить! – одно это может обеспечить нам все требуемые улики.
– Я с тобой, – сказала Синель. – А ты, Чистик, как?
Силач отрицательно покачал головой:
– Говорю же, я со вчера на ногах. Сделаем вот как. Дайте малость соснуть, а после встретимся в Лимне, там, где останавливаются повозки. Скажем, часика этак в четыре.
– К чему так себя мучить, Чистик?
– Надо. Надо. Если успеете к тому времени что-нибудь разузнать, я, может, помогу выяснить малость больше, а может, и сам чего накопаю. А еще там замечательные рыбные заведения есть. Раскошелюсь на ужин для всех и с вами уеду в город.
Синель крепко обняла его.
– Всегда знала, что ты, Ухорез, красавчик, но даже не понимала, насколько милый! Козырный ферт, одно слово!
Польщенный, Чистик довольно осклабился.
– Ну, для начала, это ж мой город, Дойки. Да, золотом не блещет, но другого у меня нет. А еще есть у меня пара друзей среди стражи… Вы с Журавлем, после того как выдоите досуха, что думаете делать?
– Наверное, властям сдадим, – ответил Шелк.
Синель протестующе замотала головой:
– Он о деньгах расскажет, и с нас сдать их потребуют. Похоже, самим его придется кончать. Разве вы, авгуры, в старые времена не отправляли мелюзгу к Сцилле?
– Нет, Дойки, так патера, чего доброго, за убийство под суд пойдет, – возразил Чистик. – Лягвам на него накатить надо, это точно, но аккуратненько. Опростоволоситесь – уж лучше б прикончили втихаря. Выбьют из вас все, гельтухи прикарманят, а вас отправят следом за ним. Тебя, Дойки, чисто лилейно запишут в его пособницы: ты ж ему впрямь помогала. Ну а патере нашему Журавль копыто лечил, к Орхидее возил в собственном паланкине… словом, его пристегнуть к делу тоже – что леденец облизать.
На этом Чистик умолк в ожидании возражений, но ни Синель, ни Шелк не проронили ни слова.
– А вот ежели все провернуть с умом, ежели сдать его на руки своим парням да кто-нибудь вроде меня побожится, что с вами все ровно, станем мы верными гражданами и даже героями. И лягвам почет, и Журавлю веревка. А нас одарят липовой улыбкой и горячо, дружески руку пожмут, надеясь, что мы им еще разок что-нибудь да подкинем. С моими-то делишками без таких приятелей никуда. С вашими тоже, просто вы этого не понимаете. Думаешь, мне в жизни не доводилось натыкаться на окровавленное тряпье, шерстя малину барыги, битком набитого карточками? Думаешь, я тряпки чем ни то прикрывал, а его оставлял в покое? Нет, поверь на слово: трепыхаться не станет, выдою досуха и пускай живет как живет. Но если что, сам виноват: накачу на него, не поморщившись.