– Я тоже, – сознался Шелк. – Я тоже не видел богини. Не видел, однако ее влекущую руку почувствовал, да еще как. А знаешь, кажется, вся эта ходьба лодыжке только на пользу. Должно быть, она достигла той стадии, когда упражнения полезней, чем отдых. Кстати, вот и новая веха. Что скажешь? Не принести ли трость Крови в жертву Владычице Сцилле?
– Др-раться – нет?
– Нет, нет. Клянусь чем хочешь.
– Сбер-реги.
– Поскольку кто-то другой может найти ее и обратить против тебя? Не бойся. Я встану вон там и зашвырну ее как можно дальше.
Поднявшись, Шелк (с каждым шагом двигаясь все осторожнее и осторожнее) подошел к краю скалы, остановился на выступе, у самой кромки обрыва в добрых пять сотен кубитов высотой, над волнами, бьющимися о беспорядочные нагромождения каменных плит.
– Что скажешь, Орев? Принесем ее в дар? Устроим неканоническое жертвоприношение Влагоносице Сцилле? Кто, как не Сцилла, послала навстречу нам эту чудесную пару? Они охотно сообщили мне, где живут, а некоторые вопросы, заданные им доктором Журавлем, определенно наводят на размышления!
Тут он ненадолго умолк. Внезапный, словно ниспосланный богиней дар, порыв прохладного ветра, налетев с озера, захлопал полами риз, высушил пот, насквозь пропитавший рубашку.
– Видишь ли, Орев, Чистик с Синелью – и я тоже – говорили насчет выдачи его страже после того, как получим с него деньги. Меня от этого коробит с самого начала… и чем дальше, тем сильнее коробит. Настолько, что я временами готов подвести Иносущего, лишь бы не поступать так.
– Жур-равль… хор-роший!
– Именно.
Опустив трость, Шелк обнаружил, что упереться наконечником некуда, и сделал шаг назад.
– В этом-то вся и беда. Узнав, что один из моих знакомых отправился в чужой город, добывать для Вирона секретные сведения, я счел бы его смельчаком. Образцом патриота. Доктор Журавль – явно шпион некоего другого города – родного города, будь то Ур, Урбс, Тривигант, Седес или Палюстрия. Разве он не такой же смельчак? Разве не патриот?
– В дор-рогу… пор-ра?
– Да, пожалуй, ты прав. Нас ждут дела, – согласился Шелк, но даже не сдвинулся с места, замер как вкопанный, взирая на озеро. – Наверное, я мог бы сказать вот что: если Сцилла примет от меня жертву – иными словами, если брошенная трость упадет в воду, – пожалуй, Журавля можно бы отпустить с миром, как только мы обезопасим мой мантейон. Конечно, Вирон ему придется покинуть, однако страже мы ни его самого, ни собранные улики передавать не станем. Не накатим на него лягвам, как выразился бы Чистик.
Хмыкнув, Шелк стукнул концом трости о камень.
– Но нет, подобные вещи – чистой воды суеверие, недостойное сана авгура. Тут требуется уставное жертвоприношение, желательно в сциллицу, со строгим соблюдением всех канонов, перед Священным Окном.
– Р-резать – нет!
– Тебя резать никто и не собирается, сколько раз повторять? Барана либо еще какую-нибудь живность. Знаешь, Орев, на свете ведь вправду есть – или, по крайней мере, существовала – наука гидромантии, при помощи коей священнодействующий авгур читал волю Сциллы в линиях волн. Я ведь упомянул ее в разговоре с той дамой из Хузгадо чисто случайно – очевидно, вспомнив о ней, поскольку любовался озером, прежде чем войти, – но вовсе не удивлюсь, если советник Лемур, строя святилище, к коему мы с тобой направляемся, задумался именно о гидромантии. Из обихода она вышла лет сто тому назад, а значит, когда святилище строили, ее еще прекрасно помнили тысячи человек. Вероятно, советник Лемур надеялся возродить сие искусство к жизни.
Птица не ответила ни слова. Еще минуты две, а может, и более, Шелк глядел на буйные воды, не сводя взгляда с волн, и лишь затем повернулся к неровным утесам справа.
– Гляди, отсюда уже видно святилище, – заметил он, указав вверх концом трости. – По-моему, колоннам, поддерживающим купол, нарочно придали такую форму, уподобив их рукам Сциллы. Видишь, какие волнистые?
– Человек… там.
Действительно, в синеватом сумраке под изящной халцедоновой раковиной Сциллы смутно виднелся некто, расхаживающий из стороны в сторону, однако спустя пару секунд он (видимо, преклонив колени) скрылся из виду за краем скалы.
– Да, так и есть, – откликнулся Шелк, – ты совершенно прав. Должно быть, он все это время шел по тропе впереди. Жаль, мы его не догнали.
Полюбовавшись потусторонней, инокруговоротной чистотой далекого святилища еще минуту-другую, Шелк отвел взгляд.
– Полагаю, мы встретимся с ним по пути. Но если нет, наверное, придется подождать в сторонке, пока он не завершит молений. Ну, что насчет трости? Вернуться назад, зашвырнуть ее в озеро?
Орев расправил крылья, будто бы надумав взлететь.
– Швыр-рять – нет. Сбер-реги.
– Так и быть. Полагаю, до возвращения с ногой может сделаться хуже, а значит, совет твой, по всей вероятности, мудр.
– Шелк… Др-раться.
– Вот этим? Полно, Орев, – повертев тростью в воздухе, возразил Шелк. – При мне азот и крохотный иглострел Гиацинт. И первое, и второе – оружие много более действенное.
– Др-раться! – упрямо повторила ночная клушица.
– С кем драться? Здесь ведь нет ни души.
Орев присвистнул. За низкой нотой последовала еще одна, чуточку выше.
– Это по-птичьи «кто знает»? Определенно, не я. И не ты, Орев, если хочешь знать мое мнение. Я рад, что догадался прихватить оружие, поскольку, раз уж оно со мной, патере Росомахе его не найти, а я готов прозакладывать что угодно: сейчас он обыскивает мою комнату. Впрочем, принадлежи оно мне, а не Гиацинт, я бы, наверное, отправил и иглострел, и азот к богине, следом за тростью, – уж там Росомахе их точно никогда не найти.
– Сквер-рный? Др-рянь-человек?
– По-моему, да, – отвечал Шелк, шагнув назад, к Паломничьему Пути. – Разумеется, об этом можно только догадываться, но раз уж я вынужден – а по-моему, вынужден – строить догадки, то вот они: на мой взгляд, он из тех, кто полагает себя людьми порядочными, хорошими… то есть из людей самого опасного сорта на свете.
– Смотр-ри в оба.
– Постараюсь, – пообещал Шелк, хотя не понял, о чем предостерегает птица – о патере Росомахе или же о тропе, петляющей вдоль самой кромки утеса. – Таким образом, если я не ошибся, патера Росомаха – полная противоположность Чистика, порядочного человека, полагающего себя человеком дурным. Ты это, надо полагать, заметил.
– Заметил.
– Так я и знал. Чистик помог мне дюжиной всевозможных способов, не считая даже этой бриллиантовой побрякушки. Украшения вкупе с браслетом, подарком некоего безвестного грабителя, изрядно шокировавшим патеру Росомаху. Представить себе не могу, что сделал он, что сказал бы, отыскав в моей спальне азот!
– Человек… уходить.
– Ты о патере Росомахе? Да уж, если б я как-нибудь мог это устроить, устроил бы непременно, честное слово, но, увы, на данный момент сие, кажется, не в моей власти.
– Человек… уходить, – раздраженно повторил Орев. – Пр-рочь. Молиться – нет.
– То есть опередивший нас уже покинул святилище? Это ты хочешь сказать?
Поразмыслив, Шелк вновь указал наверх тростью.
– Уйти он не мог никак – разве что спрыгнул вниз. Как он вышел наружу, я не видел, а ведь отсюда святилище – как на ладони.
К немалому удивлению Шелка, Орев взвился в воздух, с превеликим трудом ухитрился подняться ввысь на полтора его роста и вновь опустился к нему на плечо.
– Видеть – нет.
– Охотно готов поверить, что отсюда тебе его не разглядеть, – отвечал птице Шелк, – однако ж он там. Должен быть там. Вероятно, под святилищем имеется часовенка, вырубленная в скале. Впереди, несколько выше, тропа вновь поворачивает в глубину берега, но тем не менее спустя от силы каких-то полчаса мы все выясним.
VIIРуки Сциллы
– Да благословит тебя сим… э-э… полднем каждый из бессмертных богов, патера, – заговорил Ремора, как только его протонотарий затворил за спиной Росомахи дверь.
Неслыханная снисходительность с его стороны!
– Да благословят они и тебя, Твое Высокопреосвященство, – откликнулся Росомаха, склонившись едва не до пола.
Поклон и традиционные изъявления учтивости позволили лишний раз окинуть мысленным взором основные статьи донесения, с каковым он явился к вышестоящему.
– Да пребудут же Нежная Мольпа, покровительница сего дня, Всевеликий Пас, покровитель круговорота, коему мы обязаны всем, что имеем, а также Сцилла-Испепелительница, покровительница Нашего Священного Града, Вирона, с тобою, Твое Высокопреосвященство, до конца дней!
Во время поклона Росомаха ухитрился многозначительно хлопнуть по карману со спрятанным в оном письмом и браслетом.
– Надеюсь, Твое Высокопреосвященство пребывает в наидобрейшем здравии? – выпрямляясь, добавил он. – Быть может, я, упаси боги, не ко времени?
– Нет, нет, – заверил его Ремора. – Э-э… вовсе нет. Напротив, я… м-м… рад, весьма… э-э… рад тебя видеть, патера. Прошу, садись. Как тебе показался… э-э… наш юный Шелк?
Росомаха умостил пухлые телеса на черное бархатное сиденье кресла у письменного стола Реморы.
– До сих пор мне, Твое Высокопреосвященство, представилось прискорбно мало возможностей для наблюдений за сей особой. Прискорбно мало. Он покинул наш мантейон спустя всего пару минут после моего прихода, и к тому времени, как мантейон, дабы доложить обо всем Твоему Высокопреосвященству, покинул я, не вернулся. Не вернулся и не вернется до вечера – по крайней мере, так говорил он сам, а стало быть, сейчас его там, скорее всего, нет.
Ремора кивнул.
– Однако, пусть даже я виделся с ним совсем недолго, впечатление он на меня, Твое Высокопреосвященство, произвел. Вполне определенное.
– Да… э-э… понимаю, – промычал Ремора, откинувшись на спинку кресла и сложив длинные пальцы домиком. – Не будешь ли ты… м-м… так любезен описать вашу… м-м… кратковременную беседу во всех подробностях, э?
– Как будет угодно Твоему Высокопреосвященству. Стоило мне оказаться в пределах того квартала, какой-то незнакомец вручил мне вот это.