– Я… э-э… впрочем, ладно. Продолжай, патера. Имеются ли в письме дальнейшие… э-э… откровения?
– Боюсь, имеются, Твое Высокопреосвященство. «Мог бы и передать хоть пару строк с нашим любезным другом, принесшим тебе мой подарок – сам знаешь какой».
– Позволь-ка… э-э… позволь-ка взглянуть, патера.
Росомаха послушно вложил в протянутую Реморой руку изрядно смятый листок.
– О-о… хм-м-м…
– Вот именно, Твое Высокопреосвященство. Вот именно.
– Она действительно… э-э… вот так вот и пишет, э? Вот так и?.. Да уж… м-м… да уж! Прежде мне и в голову бы… э-э… не пришло, что человек… м-м… вправду может…
Сдвинув брови, Ремора склонился над мятым листом бумаги.
– «По-хорошему ты просто обязан сказать мне»… м-м… полагаю, здесь должно быть «спасибо», э? «И не только “спасибо”, и не только сказать, когда мы»… э-э… м-м… «встретимся снова», с еще одним восклицательным знаком. «Знаешь то»… м-м… «местечко на Палатине»… Так-так-так…
– Вот именно, Твое Высокопреосвященство.
– «Знаешь то местечко на Палатине, где Фелкс»… полагаю, тут имеется в виду Фельксиопа, но с правописанием пишущая… э-э… не в ладах. «Где Фелкс держит зеркало? В иераксицу». Последнее… м-м… подчеркнуто. Жирно подчеркнуто, э? Подпись: «Ги».
Хмыкнув, Ремора постучал по листу бумаги кончиком длинного ногтя.
– Так-так… э-э… а тебе, патера, известно? Известно, где это, э? Где можно увидеть такую… м-м… рискну предположить наугад, картину? Мантейоны исключены: их я прекрасно знаю все до единого, э?
Росомаха в растерянности покачал головой:
– В жизни не видел подобной картины, Твое Высокопреосвященство.
– Скорее всего, патера, речь о каком-либо… э-э… доме. О частной, следует полагать… м-м… резиденции. Наковальня! – взревел Ремора во весь голос, устремив взгляд за спину Росомахи.
Крохотный, лукавый на вид авгур с заячьими зубами заглянул в кабинет с проворством, недвусмысленно намекавшим на подслушивание под дверьми.
– Наковальня, где у нас здесь, на холме, можно найти Фельксиопу с зеркалом, э? Не знаешь. Наведи… э-э… справки. Результатов жду завтра к… м-м… не позднее обеда. По-моему, дело несложное, э? – промычал Ремора, покосившись на письмо со сломанной печатью. – И подыщи вот для этого печатку с… м-м… сердечком, поцелуйчиком или еще чем-то подобным, – велел он, швырнув письмо Гиацинт через весь кабинет, Наковальне в руки.
– Сию минуту, Твое Высокопреосвященство.
Ремора вновь устремил взгляд в сторону Росомахи.
– Видел ее патера, нет ли – не важно, патера… м-м… не важно. Девица явно из тех, у кого найдется круглая дюжина подобных… по меньшей мере, э? А ты, стало быть… э-э… вскрывать письма, не трогая печати, до сих пор не умеешь? Наковальня тебя научит. Весьма полезное искусство, э?
Как только протонотарий с поклоном, щелкнув дверной задвижкой, исчез, Ремора снова поднялся на ноги.
– Отнесешь это обратно, на Солнечную, э? После того, как Наковальня придаст ему прежний вид. Если патера не вернется к твоему приходу, оставь на каминной полке. Если вернется, скажешь, что его… э-э… вручили тебе на улице, э? В само письмо ты… э-э… не заглядывал?
– Естественно, Твое Высокопреосвященство, – серьезно кивнув, подтвердил Росомаха.
Ремора подался вперед, сощурился, не сводя с него глаз.
– Однако тебя что-то… м-м… что-то тревожит, патера. Выкладывай начистоту.
– Не понимаю, Твое Высокопреосвященство, как может помазанный авгур, столь многообещающий человек, компрометировать себя подобным образом? Якшаясь с этой нелепой, грязной девицей? И тем не менее богиня!.. Теперь-то я понимаю, прекрасно понимаю, отчего Твое Преосвященство считает необходимым следить за патерой в оба глаза, но… но теофания!
Ремора задумчиво цыкнул зубом:
– Наш старина Кетцаль, патера, не раз, не раз отмечал, что у богов… э-э… нет законов. У богов есть лишь пристрастия.
– Да, Твое Высокопреосвященство, умом я сие понимаю, но если авгур, о котором идет речь…
Ремора оборвал его небрежным взмахом руки.
– Возможно, нас с тобой… э-э… посвятят в эту тайну, патера. В должное время. А может, никакой тайны тут и нет. О Палюстрии ты поразмыслил?
В ответ Росомаха, опасаясь довериться голосу, безмолвно кивнул.
– Манифик. Колоссаль, – сощурившись, пробормотал Ремора. – Ну а теперь… м-м… что известно тебе об истории… э-э… кальдов, патера?
– Кальдов, Твое Высокопреосвященство? Почти ничего. Последний из них умер еще до моего рождения, и в Аюнтамьенто решили, что заменить его не способен никто.
– И посему заменили его… м-м… собой, э? По сути дела. Ты, патера, сие сознаешь?
– Думаю, да, Твое Высокопреосвященство.
Ремора неторопливо, величественно пересек кабинет и остановился у высоченного книжного шкафа.
– Я знал его, э? Последнего. Громогласного, деспотичного, буйного. Толпа… э-э… души в нем не чаяла, э? Народ таких любит.
Сняв с полки довольно тонкий том, переплетенный в краснодубную кожу, он вновь пересек кабинет, подошел к столу и бросил книгу Росомахе на колени.
– Хартия, э? Начертанная… м-м… божественной рукой Сциллы, а после исправленная Пасом. Так уж в ней… э-э… утверждается. Взгляни на седьмой ее пункт. Живей, э? Взгляни и скажи, что находишь в нем… м-м… странного.
Юный авгур склонился над книгой, и в просторном, строго обставленном кабинете вновь воцарилось молчание. На улице, точно воробьи (шуму много, а ударов – по пальцам пересчитать), дрались наемные носильщики. Встав у распахнутого окна, Ремора принялся наблюдать за их сварой. Прошла минута, другая…
Наконец Росомаха оторвал взгляд от книги.
– Здесь говорится о выборах новых советников, Твое Высокопреосвященство. Каждые три года. Полагаю, действие сего пункта временно приостановлено?
– Весьма деликатно… м-м… сформулировано, патера. Быть может, Палюстрию ты… э-э… в конечном счете заслужишь. Ну а еще?
– Еще здесь сказано, что кальд занимает сей пост пожизненно, а перед смертью вправе назначить себе преемника.
Ремора кивнул:
– Будь добр, верни книгу на полку. Однако теперь так не делается, э? Кальдов не стало, но закон остается законом. Известно ли тебе, патера, о торговле замороженными эмбрионами? Новые породы скота, экзотические ручные зверушки, а в краях наподобие Тривиганта и рабы, э? Откуда они появляются, м-м?
Росомаха опрометью бросился к книжному шкафу.
– Из других городов, Твое Высокопреосвященство?
– В каковых говорят то же самое, патера. Семена и черенки, из коих произрастают растения… м-м… весьма причудливых форм. И гибнут, э? По крайней мере, в большинстве своем гибнут. Гибнут либо… м-м… растут, множатся, процветают – куда там творениям природы!
– Об этом я слышал, Твое Высокопреосвященство.
– Ну а звери и люди чаще всего выходят вполне… э-э… обычными. Либо почти обычными, э? Однако изредка среди них попадаются… м-м… сущие уроды, э? То жалкие, то устрашающие. Цены на них поражают воображение. А вот теперь, патера, слушай со всем вниманием.
– Слушаю, твое Высокопреосвященство.
Остановившись рядом, Ремора опустил на плечо Росомахи ладонь.
– Некогда, – понизив голос едва ли не до шепота, заговорил он, – пятнадцать лет тому назад, сие было известно всякому, э? Однако ныне так называемый «кальдов каприз» всеми забыт, м-м? И ты, патера, не заговаривай о нем ни с кем. Не вороши прошлое, м-м?
– Твое Высокопреосвященство может положиться на меня целиком, – изогнув шею, дабы взглянуть в глаза коадъютора, заверил его Росомаха.
– Манифик. Колоссаль. Так вот, патера, перед тем как… э-э… снискать награду богов, кальд, выплатив сумму невероятной… м-м… величины, э? Приобрел человеческий эмбрион. Нечто… э-э… экстраординарное.
– Понимаю, Твое Высокопреосвященство, – пробормотал Росомаха, нервно облизнув губы. – Понимаю и высоко ценю твою веру в меня.
– Кого он собирался растить, э? Преемника? А может… м-м… живое оружие? Этого, патера, не знает никто. Даже Аюнтамьенто в сем отношении ничуть не… э-э… осведомленнее тебя, патера, узнавшего обо всем только что.
– Позволь поинтересоваться, Твое Высокопреосвященство, а что же?..
– Что же с ним сталось? В этом-то и загвоздка, патера… м-м… в этом-то и загадка. На что он способен? Возможно, экстраординарно силен. Возможно, умеет читать мысли, э? Передвигать предметы, не прикасаясь к ним? Слухов о подобных людях по городу ходит в избытке. Аюнтамьенто искал его, э? До сих пор ищет. Безостановочно. Не покладая рук.
– А его вживили кому-либо, Твое Высокопреосвященство?
– Этого также не знает никто. По сию пору, э?
Вернувшись к письменному столу, Ремора опустился в кресло.
– Миновал год. Два года. Пять… э-э… десять. И вот они явились к нам. Потребовали проверить всех детишек во всех палестрах города, и мы проверили. Память, э? Ловкость. Все, что только возможно. Несколькие нас… м-м… изрядно заинтересовали. Но все без толку, э? Чем пристальней мы… э-э… наблюдали за ними, тем менее… м-м… диковинными они выглядели. Раннее развитие, э? Еще год-другой, и остальные догонят.
Ремора покачал головой.
– «Ничего непредвиденного», – сказали мы, а… э-э… Лемур, Лори и прочие с этим вполне согласились. Замороженные эмбрионы далеко не всегда оправдывают ожидания. Сплошь и рядом гибнут в материнской утробе. И все об этом забыли. Понимаешь, к чему я?
Внезапные прозрения случались с Росомахой исключительно редко, но тут его вдруг осенило:
– Т-т-твое Высокопреосвященство отыскал эту особу! Эту девицу, Синель!
Ремора поджал губы.
– Я вовсе не… э-э… не утверждал ничего подобного, патера.
– Воистину, Твое Высокопреосвященство.
– Патера становится весьма… э-э… популярной фигурой, патера, о чем я намекал в разговоре с тобою еще вчера. Ну, разумеется, теофания… надписи «Шелка в кальды!», намалеванные на всех стенах от леса до озера… такое кого только не привлечет, э? Посему за ним и должен приглядывать аколуф, наделенный недюжинной… м-м… прозорливостью. И весьма, весьма недюжинной рассудительностью. Не менее пристально следует наблюдать за его приспешниками. Нелегкая задача для особы столь юных лет… однако для будущего палюстрийского коадъютора – в самый раз, в самый раз.