Вася Брюсов, 10 лет.
Это первое выступление Брюсова в печати в журнале «Задушевное слово», 1884, № 16. Его «Письмо в редакцию» напечатано в разделе «Почтовый ящик» (переписка маленьких читателей журнала) с опечаткой в подписи: Вася Брюсов вместо Валя (Валерий) Брюсов.
Интересно и одно из первых стихотворений гимназиста Брюсова с ответом-рецензией в стихах его учителя и директора гимназии Льва Поливанова (он же и автор учебных хрестоматий конца ХIX – начала XX века).
Образы тени немой…
Образы тени немой,
Ночи конца привиденья!
Брезжит для вас в отдаленьи
Истина только зарей.
Призраки видишь в могиле.
Мнишь: это тени луны,
Ужасом тьмы рождены,
Трепетом веток ожили.
Может быть, сны темноты
Вдруг бытием облекутся,
С хором творенья сольются —
Неба, земли и мечты.
Людям о Боге вещая,
Сладок он будет для них,
С миром небес голубых
Чистые гимны сливая.
Создатель гимназии и словесник Лев Поливанов создал стихотворный ответ-рецензию под названием «Покаяние лжепоэта француза» (проследите за включенными стихами ученика – они даны курсивом).
Покаяние лжепоэта француза
«Образы тени немой,
Ночи конца привиденья!
Брезжит для вас в отдаленьи
Истина только зарей».
«Призраки видишь в могиле».
(Кстати могилу разрыли!)
Ясно, что «тени луны»
Ветками тут рождены,
«Трепетом их и ожили».
(Но раз уж я это смекнул,
То грезить о тенях не вправе,
И все, что я раньше сболтнул,
Едва ли послужит мне к славе;
Но так как утрачен толпой
Поэзии истинной голос —
Авось и от тени такой
Не встанет у Брюсова волос.)
«Может быть, сны темноты
Вдруг бытием облекутся,
С хором творенья сольются —
Неба, земли и мечты».
«Людям о Боге вещая,
Сладок он будет для них,
С морем небес голубых
Чистые гимны сливая».
Я кончил. Как будто, поэт,
Крылами дал взмах я могучий:
Но перьев на крыльях тех нет —
И мышью упал я летучей!
Едва романтических слов
Вначале я горсточку всыпал:
Как тут из кармана штанов
Клубок реализма вдруг выпал.
Запутался смысл всех речей:
Жуковского слух мой уж слышал;
Но Фофанов (слов любодей) —
Увы! – из Жуковского вышел!
Прошли годы. Брюсов признан и утверждает, что поэт «обязан идти в ногу с современным знанием. Стихи – не забава, и книги стихов – столь же «серьезное» чтение, как любое научное сочинение».
Посмотрим, каково его отношение со старыми, давно известными жанрами. Для этого познакомимся с оглавлением одной из его лучших книг «Urbi et orbi». В переводе с латыни ее название звучит так: «Граду и миру». С этого выражения всегда начинается обращение папы римского к слушателям – это формула его благословения, распространяющаяся на весь мир. В своей автобиографии Брюсов писал: «… заглавием я хотел сказать, что обращаюсь не только к тесному «граду» своих единомышленников, но и ко всему миру русских читателей». В книге есть такие разделы: «Песни», «Думы», «Элегии», «Сонеты», «Терцины», «Баллады», «Оды и послания», «Лирические поэмы». Все это знакомые литературе жанры лирики.
Владея любым жанром, любой формой стиха, Брюсов не раз обращался к теме человека и его труда. Два стихотворения на эту тему включены в учебник.
Первый же вопрос направляет наше внимание на то, как живет слово «труд» в строках стихотворения, жанр которого мы хотим определить. «Нет священней слова «Труд!» – в первой строфе мы видим лозунг, откровенную декларацию.
Во второй строфе перед читателем «круг труда». Можно воспринять это утверждение как очерченность видов труда, как их ясный и неизменный набор.
В третьей строфе еще одна декларация, но она касается уже судеб труда: «Все… создано трудом».
В четвертой строфе: «Все – наследие трудов!» Это уже несколько иной аспект: не только создано, но и продолжает созданное, является наследием всего созданного.
В пятой строфе: «Все искусства, знанья, книги – Воплощенные труды!» Автор находит еще один оттенок значения: способность труда «воплощаться» во всем, что создает человек.
В шестой строфе гимн труду почти незаметно перетекает в гимн труженику. Это уже гимн тем, «чьи дни – в трудах».
В седьмой строфе этот гимн продолжается – он адресован тем, «кто бодро встал к труду!».
В восьмой строфе гимн труженику получает достаточно дидактическое завершение: это гимн тому, кто с успехом завершил свой труд.
Тщательно проследив за тем, как звучит слово «труд» в разных строфах, можно подкрепить это наблюдение внимательным рассмотрением всех слов, которые рифмуются с ним. Просматривая текст с этой целью, мы убеждаемся, что только в одной строфе это слово не связано с рифмой. Как же выглядят рифмы к такому важному, можно сказать, текстообразующему слову? «Жгут» – «труд»; «когда» – «труда»; «трудом» – «дом»; «поездов» – «трудов»; «труды» – «следы»; «в трудах» – «в веках»; «звезду» – «к труду». Лишь в восьмой строфе слово «труд» внутри строки и не имеет рифмы.
Итак, только одна строфа не нуждается в поддержке рифмы – гимн завершен. В пользу гимна говорит и обилие восклицательных знаков, которые к тому же связаны с этим словом или рифмами к нему. Автор оснащает такое важное для него слово не только рифмой – иногда, хотя и очень скупо, он прибегает и к эпитету. Но чаще это не эпитет к самому слову «труд», а к тем «аксессуарам» труда, которые и доказывают его победоносность. Эпитеты касаются прежде всего «воплощенных трудов». Слово «труд» – священнее для него всех остальных, хотя они ярки, хотя они «блестят, горят и жгут».
Завершая беседу по поводу стихотворения, можно с полной уверенностью сказать, что жанр его – гимн. Как и всякий гимн, он декларативен, помпезен, торжествен. Но эти-то качества и характеризуют данный жанр, выделяя его из многих жанров лирики, в большинстве своем отличающихся большей камерностью и интимностью.
Однако сам Брюсов гораздо больше любил исполнять перед аудиторией другой свой гимн, который называется «Хвала Человеку». Обратим внимание, что слово «Человек» в нем – с большой буквы.
Ученики обдумают ответы на задания учебника, которые также приведут их к выводу, что перед ними гимн. Можно даже обсудить вопрос, почему изо всего обилия жанров в творчестве Брюсова мы обратились к его декларативным гимнам. Этому может помочь и добавление, которое возможно в сильных классах, – обращение к еще одному стихотворению «Век за веком».
Век за веком
Взрывают весенние плуги
Корявую кожу земли, —
Чтоб осенью снежные вьюги
Пустынный простор занесли.
Краснеет лукаво гречиха,
Синеет младенческий лен…
И снова все бело и тихо,
Лишь волки проходят, как сон.
Колеблются нивы от гула,
Их топчет озлобленный бой…
И снова безмолвно Микула
Взрезает им грудь бороздой.
А древние пращуры зорко
Следят за работой сынов,
Ветлой наклоняясь с пригорка,
Туманом вставая с лугов.
И дальше тропой неизбежной,
Сквозь годы и бедствий и смут,
Влечется, суровый, прилежный,
Веками завещанный труд.
Прочитайте в классе стихотворение и задайте ученикам вопросы:
Какие эпитеты характеризуют труд в этом стихотворении?
Почему, говоря о смене веков, автор указал только на одного героя – Микулу? Попробуйте решить, почему изо всех богатырей Древней Руси автор вспомнил лишь одного этого героя.
Автор ценит и созидательный труд, и победоносные бои. Как вам кажется, что больше привлекает его внимание и симпатии?
Какой стихотворный размер использован в этом стихотворении?
Определите жанр этого произведения.
Конечно, в данном случае возможны другие вопросы и обращение к другим дополнительным стихотворным текстам. Может быть, вы используете вопросы, которые приводятся ниже:
В каких жанрах юный Брюсов испытывал свои силы?
Какие жанры его лирики произвели на вас наиболее сильное впечатление?
Какое свойство лирики Брюсова кажется вам как читателям самым важным?
Каким стихотворным размером пользуется поэт в знакомых вам стихотворениях?
Без Константина Дмитриевича Бальмонта трудно себе представить знакомство с лирикой серебряного века. В учебнике помещено лишь одно его стихотворение. Напомним учителю, что можно хотя бы во вступительном слове обратиться и к другим текстам.
Прочитаем очень известное стихотворение, в котором поэт характеризует свое творчество.
Я – изысканность русской медлительной речи…
Я – изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты – предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.
Я – внезапный излом,
Я – играющий гром,
Я – прозрачный ручей,
Я – для всех и ничей.
Переплес многопенный, разорванно-слитный,
Самоцветные камни земли самобытной,
Переклички лесные зеленого мая —
Все пойму, все возьму, у других отнимая.
Вечно юный, как сон,
Сильный тем, что влюблен
И в себя и в других,
Я – изысканный стих.
Можно ли, обращаясь к двум стихотворениям, говорить о богатстве и разнообразии жанров поэзии серебряного века? Обращение к лирике Бальмонта в контексте суждений о жанре дает возможность показать: даже не обращаясь к конкретным признакам конкретного жанра, мы убеждаемся, что каждое стихотворение несет ярко выраженные приметы индивидуальности содержания и формы. Нас жанр интересует прежде всего как демонстрация богатства формы, вариации которой неисчислимы и не всегда имеют точные наименования.