(1899–1994)
Л. М. Леонов прожил долгую творческую жизнь. Родившись накануне XX столетия, он был свидетелем и участником многих событий, выпавших на тот многострадальный век, и ушёл в вечность всего за несколько лет до его окончания. В произведениях Леонова запечатлена и осмыслена целая историческая эпоха.
Леонид Леонов – писатель философского склада. Он рассматривает важные исторические события с позиций общечеловеческой нравственности, размышляет о смысле человеческого бытия, счастье, патриотизме, о том, какое место в духовном мире человека занимает его чувство к родине, в том числе и малой родине, где он появился на свет и провёл своё детство, юность. «Патриотизм состоит не в огульном восхвалении или умолчании отечественных недостатков. Не на моём языке родилась поговорка ubi bene, ibi patria – где хорошо, там и отечество, – мудрость симментальской коровы, которой безразлично, кто присосётся к её вымени, было бы тёплым стойло да сладким пойло. Для мыслящего человека нет дороже слова отчизна, обозначающего отчий дом, где он появился на свет, где услышал первое слово материнской ласки и по которому впервые пошёл ещё босыми ногами. С малых лет мы без запинки читаем эту книгу жизни, написанную лепетом наших весенних ручьёв, грохотом нашего Днепра, свистом нашей вьюги. Мы любим отчизну, мы сами физически сотканы из частиц её неба, полей и рек. Не оттого ли последней мечтой политических скитальцев и даже просто бродяг было – вернуть в родную землю хоть кости свои с чужбины…»
Для обсуждения в классе (на выбор учителя и учащихся) предлагается пьеса Леонова «Золотая карета» (1946–1954), которая в творчестве писателя занимает особое место. В этой пьесе воплотились и исторические и философско-нравственные раздумья автора о только что прошедшей Великой Отечественной войне, о судьбах людских, о патриотизме, о самом сокровенном, чем живёт душа человека, о понимании им сущности человеческого счастья, наконец, о возмездии за содеянное.
Не сразу пьеса была разрешена к постановке в театре. Запечатлённая в ней страшная послевоенная действительность («обугленное пространство», «весь город ничком полёг»), обнажённый показ страданий и бедствий, принесённых войной, вызвали негативную реакцию властей. Комитет по делам искусств и лично секретарь ЦК ВКП(б) по идеологии Жданов возмутились и посчитали, что нельзя бередить рану. В 1946 году пьеса была запрещена к постановке в Малом театре в Москве.
«Я стремился сделать вещь прочно, с запасом прочности. Но какие усилия приходилось порой употреблять – не только написать, но и преодолеть заранее ощущаемое и неминуемое сопротивление к этой вещи!» – писал Леонов.
Золотая карета. Пьеса в четырёх действиях
Щелканов Сергей Захарович.
Марья Сергеевна – его жена, председательница горсовета.
Марька – их дочь.
Берёзкин – полковник, проездом в городе.
Непряхин Павел Александрович – местный житель.
Дашенька – его жена.
Тимоша – его сын.
Кареев Николай Степанович – заезжий учёный.
Юлий – сопровождающий его сын.
Рахума – факир.
Табун-Турковская – мадам.
Раечка – секретарша.
Маслов – тракторист.
Макарычев Адриан Лукьяныч, Галанцев Иван Ермолаевич – председатели колхозов.
Отцы с невестами, командировочные и прочие.
Действие происходит в бывшем прифронтовом городке в течение суток, тотчас после войны.
Действие первое
Вскоре после окончания войны в бывший прифронтовой провинциальный городок по дороге на отдых заезжает известный академик-геолог Николай Степанович Кареев с сыном Юлием. От директора местной гостиницы Павла Александровича Непряхина, как оказалось, друга его юности, он узнаёт, что Машенька Порошина, в которую был когда-то влюблён, а ныне Марья Сергеевна Щелканова, работает председателем горсовета и пользуется уважением и любовью горожан.
Юлий между делом открыл водопроводный кран над раковиной в углу, оттуда ничего не течёт, пощупал ледяную печь и сокрушённо покачал головой.
Юлий. Судя по хозяйству, в горсовете у вас тоже сом с аршинными усами сидит.
Непряхин. Каб везде-то такие сидели! Нашу председательшу, Марью-то Сергевну, ещё в какие города сманывали: с трамваями. А не отпустили трудящие-то.
Кареев (не оборачиваясь). Это какая же Марья Сергеевна?.. не Машенька ли Порошина?
Непряхин. Хватил!.. Порошиной она, почитай, годов двадцать пять назад была. Щелканова теперь, спичечного директора жена. (Насторожась.) Извиняюсь, живали у нас или так, проездом случалося?
Юлий. Мы геологи, любознательный старик. Это сам Кареев, академик, к вам пожаловал… слыхал такого?
Непряхин. Не возьму греха на душу, не слыхивал. Много на свете Кареевых-то. У меня дружок был, тоже Кареев. Сомов вместе ловили, на памирских горах погиб. Сколько я понимаю, в недрах наших пошарить приехали?.. Давно ждём. Нам бы не злато, а хоть бы слюдицу, керосинчик там али другую какую полезность отыскать. Больно с войной-то поизносилися; и деток жалко, и святыньки не на что починить.
Юлий. Нет, мы проездом… Ну, прописывай наши пачпорта и насчёт дровец похлопочи.
Что-то бормоча под нос, не чувствуя на себе пристального кареевского взгляда, Непряхин идёт с паспортами к двери, но с полдороги возвращается.
Непряхин. Зреньице моё с годами шибко поослабло. Дозвольте товарищу академику в личико бы заглянуть.
Они смотрят друг на друга, рассеивается туман двух десятилетий. К великому удивлению Юлия, следует молчаливое и несколько затянувшееся по вине Непряхина объятье.
Кареев. Ну, полно, полно, Павел… смял ты меня совсем. Кроме того, остерегись: простудился я в дороге.
Непряхин. Друже ты мой, друже… А я-то кажную осень об эту пору мысленно обегаю горы памирские, кличу тебя, братец ты мой… и отзвуку мне нету. Ведь как одурел, ровно от вина: что и сказать тебе на радостях, не знаю… Миколай Степанович!
Кареев. Ладно… перестань, дружок, перестань. Всё пройдёт и сравняется… И зови по-прежнему: неужто я такой важный да старый стал?
Непряхин. Куды, ты ещё полный орёл. Вот я… Как Власьевна моя приказала долго жить, я с тоски-то на молоденькой женился, Дашенькой звать. Со стороны глянуть – вроде живи да поправляйся: при месте нахожуся, весь должностями окружён… музей тоже на меня возложен. Опять же обувку шить навострился за войну-то, тоже копеечка бежит. И кровля имеется, и сынок, слава Богу, живой с поля боя воротился. Слышь, как внизу орудует?
Юлий. Он и есть знаменитый тракторист?
Непряхин. Зачем, то другой. Моего-то мужики наняли в трактористову честь на гармони играть. Мой-то голова был, в городе Ленинграде на звездочёта обучался. Разов пять не то семь в заграничных вестниках печатали… Тимофеем звать. Вознёсся старый Непряхин гордынею, – тут его судьба сперва Дашенькой стуканула, глянула в очи – маловато!.. Тимошей добавила. У кого руку-ногу, у него глаза отобрала, война-то, у звездочёта моего!
Пауза молчания.
Окаянный, ай денег на марку не было: за столько годов весточки не прислал?
Кареев. Были тому особые причины, Палисаныч.
Непряхин. Понятно, понятно: копил, в мёртвых таился до поры. Жива, жива Машенька-то Порошина. Пронзи её своей славой, Миколай Степаныч, до самого сердца пронзи! Чего дровец… я вам и кипяточку погреться раздобуду!
Юлий снимает пальто с отца. Непряхин бежит исполнять обещанное. С порога оглянулся.
Местность у нас ветрена, круглые сутки ровно орда шумит. И дверь не прикрывайте – печка в коридоре утром топилася…
Снова вперемежку с ветром тяжкий гул самозабвенного пляса. Некоторое время старший Кареев разглядывает что-то в непроглядном, кабы не зорька на краю неба, пространстве за окном.
Кареев. Когда-то эти сорок километров я обыденкой хаживал… в непогоду у Макарычева в Глинках ночевал. Былинный был богатырь… на войне не побили, тоже поди облунел весь. Бывает перед закатцем: молодость пройдёт прощальным маршем, жаром обдаст и дыханьем лугов… и в яму потом!
Юлий. Не жар ли у тебя, родитель, в лирику вдарило… Ну-ка, я тебя пристрою начерно пока!
Он усаживает отца в кресло, наливает чарочку из походной, в жёлтой коже, фляги, потом даёт две большие белые пилюли. В полутьме коридора за открытой дверью проплывают смутные фигуры местных и командировочных.
Кареев. В этом самом городишке, однажды, юный совсем учитель полюбил девушку… каких нынче и не бывает на свете. Отец у ней был важный чиновник с жесточайшими седыми бакенбардами и такая же мать… если не изменяет память, уже без бакенбард. Так вот, ровно двадцать шесть лет назад этот нищий мечтатель отправился с ними на гастроль заезжего факира. Обожа-ал эти наивные провинциальные чудеса для бедных!.. но в тот вечер видел только мерцающий профиль своей соседки. В антракте чудак осмелился испросить у старика руку его дочки… и до сих пор мерещится мне, дружок, его зычный негодующий бас и этакое вращательное движение сердитых бакенбард… А получив афронт, он вот в такую же бездомную ночь и отправился искать счастья…
Юлий (в тон ему, из потёмок). На Памир, как говорит легенда. Аминь! Извини, ещё немного побеспокою…
Сын укрывает клетчатым пледом ноги отца, расставляет привезённую еду. Внезапно падает накал в лампочке, что заставляет младшего Кареева зажечь две свечи из чемодана.
И здесь эти судороги подыхающей войны. Тебе не дует ниоткуда?.. Это и была Машенька Порошина?
Кареев. Не вздумай включать это в мою академическую биографию!
Юлий. А я-то всю дорогу гадал: с чего тебя понесло в такую трясовицу? Грёза юности!
Кареев. Юность моя прошла безрадостно, однако не ропщу… В каждом возрасте содержится своё вино, только мешать не рекомендуется… во избежание изжоги и разочарований!
Голос с порога. Ну, ежели во благоразумной однородности мешать, тогда безопасно… Прошу дозволения войти.
Насколько можно разобрать в потёмках, на пороге стоит худой и высокий, с седыми висками незнакомый полковник. Через плечо висит набитая полевая сумка, в руке трофейная бутылка неожиданной формы. Слова свои он произносит замедленно, с суровым достоинством, причём время от времени утрачивает нить рассказа. Кажется, чёрное послевоенное безмолвие вступает сюда за ним по пятам. Юлий высоко поднимает свечу с клонящимся на сторону пламенем.
Юлий. Войдите… вам угодно?
Берёзкин. Прежде всего краткие описательные сведения. Полковник Берёзкин, бывший командир гвардейской бригады… в отставке. Случайно задержался здесь на сутки.
Он показывает колодку орденов, которая вслед за тем с оловянным звуком возвращается в карман. Юлий склоняет голову в полупоклоне.
Не ношу из деликатности перед этим обугленным городом.
Юлий. Ясно. А мы, Кареевы, по части геологии, тоже проездом. Итак, чем могу… полковник?
Берёзкин. Разве только совместно помолчать часок и, если найдёте причины основательными, пригубить этого занимательного напитка.
Юлий (стремясь ослабить шуткой странно стеснение перед гостем). Однако оно у вас зеленоватое. Сколько я понимаю в химии, это водный раствор медного купороса?
Берёзкин. Внешность вещей обманчива, как и у людей. (Вскинув бутылку на просвет). Данный состав содержит в себе малоизвестный мягчительный витамин «У». Незаменимо от простуды и одиночества.
Юлий жестом приглашает полковника к столу, куда тот дополнительно к расставленным выкладывает и свои припасы. Почему-то его, как и старшего Кареева, тянет к стеклянной двери.
Примечательно – прошёл со своей бригадой Европу наискосок… и след поучительный оставил. А вот вернулся, взглянул на это, милое, и стою, как мальчишка, и колени дрожат. Здравствуй, первейшая любовь моя…
Юлий. Кого вы подразумеваете, полковник?
Берёзкин. Россию.
Он открывает дверь на балкон, ветер относит занавеску, раскачивает лампочку на шнуре, гасит пламя одной свечи, которую не успел прикрыть ладонью Юлий. Слышно, как надсадно кричат грачи и грохочет где-то лист порванной кровли.
Юлий. Попрошу прикрыть дверь, полковник. Отец простудился в дороге, а мне не хотелось бы раньше срока остаться сироткой.
Кареев (из своего угла). Ничего, сюда не задувает.
Закрыв дверь, Берёзкин берёт свечу со стола и находит глазами кареевское кресло. Видимо, полковника вводят в заблуждение длинные волосы сидящего перед ним человека.
Берёзкин. Прошу прощенья, товарищ художник, не различил впотьмах. (Сухо щёлкнув каблуками.) Бывший военный Берёзкин.
Кареев. Приятно… но, как уже было сказано моим сыном, я не художник, а геолог.
Берёзкин. Прошу снисхожденья за дурную память: уволен по контузии. Сказали: ты своё отвоевал, теперь иди отдыхай, Берёзкин. Тогда Берёзкин взял чемоданчик и пошёл в пространство перед собою…
Что-то случается с ним; с закрытыми глазами он мучительно ищет порванную нить. Кареевы переглядываются.
Простите, на чём я остановился?
Юлий. Вы взяли чемоданчик и пошли куда-то…
Берёзкин. Точно, я пошёл отдыхать. Вот я хожу и отдыхаю. (Неожиданно жарко.) Я любил мою армию! У её походных костров мужал и крепнул ещё совсем юный и нищий пока, желанный мир… Тут я выяснил мимоходом, что именно первей всего нужно человеку в жизни.
Кареев. У нас также настроение по погоде, полковник. Хороший случай проверить действие вашего напитка…
Они садятся. Все трое смотрят на жарко полыхающую свечу. Течёт долгая объединяющая их минута.
Так что же, по вашему мнению, прежде всего надо человеку в жизни?
Берёзкин. Сперва – чего не надо. Человеку не надо дворцов в сто комнат и апельсиновых рощ у моря. Ни славы, ни почтенья от рабов ему не надо. Человеку надо, чтоб прийти домой… и дочка в окно ему навстречу смотрит, и жена режет чёрный хлеб счастья. Потом они сидят, сплетя руки, трое. И свет из них падает на деревянный некрашеный стол. И на небо.
Кареев. У вас большое горе, полковник?.. семья?..
Берёзкин. Так точно. В начале войны я перевёз их сюда с границы – Олю-большую и Олю-маленькую. Опрятный такой домик с геранями, на Маркса, двадцать два. Последнее письмо было от девятого, десятого их бомбили всю ночь. Вот третьи сутки сижу в номере и отбиваюсь от воспоминаний. Чуть сумерки, они идут в атаку. (Потирая лоб) Опять порвалось… не помните, на чём порвалось у меня?
Юлий. Это не важно… Раскроем и мы нашу аптеку. У нас тут имеется отличная штука от воспоминаний.
Берёзкин (отстраняя его бутылку.) Виноват, старшинство – войне!
Он разливает, и сперва Кареев прикрывает свою чарку ладонью, потом уступает полковнику, не выдержав его пристального взгляда.
Сожалею, что лишён возможности показать вам карточку моих Оль. Утратил по дороге в госпиталь. Только это и могло разлучить нас.
Он поднимается и с чаркой в руке, не чуя ожога, не то дразнит, не то обминает пальцами длинное, трескучее пламя свечи. Кареевы не смеют прервать его раздумья.
Ну, за мёртвых не пьют… тогда за всё, за что мы дрались четыре года: за этот бессонный ветер, за солнце, за жизнь!
Они закусывают, беря еду просто руками.
Кареев. На мой взгляд, витамина «У» здесь у вас шибко переложено… (Морщась от напитка). Большие раны требуют грубых лекарств, полковник!
Берёзкин. Если меня не обманывает болезненное предчувствие, вы собираетесь пролить мне бальзам на рану.
Кареев. Пожалуй. Увечья войны лечатся только забвеньем… Кстати, вы уже побывали там… на Маркса, двадцать два?
Берёзкин. Виноват, плохая голова, не схватываю манёвра. Зачем: удостовериться, порыться в головешках… или как?
Юлий. Отец хочет сказать: на это следует наглядеться один раз досыта и уезжать на край света. Раны, на которые смотрят, не заживают.
Снова откуда-то из подземелья осатанелый топот множества ног.
Берёзкин. Во имя того, чтоб не замолк детский смех на земле, я многое предал огню и подавил без содроганья. Малютки не упрекнут Берёзкина в малодушии… (с ветром изнутри и положив руку на грудь и пусть они берут что им сгодится в этом нежилом доме!.. Но как же вы порешились, товарищ художник, протянуть руку за последним моим, за надеждой? (Тихо.) А что, если выхожу я на Маркса, двадцать два, а домик-то стоит и дочка мне из окна платочком машет? Ещё не всё мёртво на поле боя. Не трогайте человеческих сердец, они взрываются.
Он снова отходит к балкону. В небе за стеклянной дверью осталась лишь жёлтая полоска дикой предзимней зари.
Какая глубина обороны! Ни одна твердыня не устоит, если двинуть со всего плеча этих континентальных расстояний…
Кареев. Но ведь вы затем и поехали в такую глушь, чтобы навестить ваших… милых Оль?
Берёзкин. Не совсем так. Я прибыл сюда с другим заданием – наказать одно здешнее лицо.
Юлий. Любопытно. Вас послали – суд, закон, командование?
Берёзкин. Меня послала война. <…>
Полковник Берёзкин рассказывает о неприглядном поведении на фронте Сергея Захаровича Щелканова, мужа Марьи Сергеевны, директора спичечной фабрики. Жена Непряхина Дашенька с удовольствием рассказывает сплетни о личной жизни Щелкановых, о том, что муж изменяет Марье Сергеевне и готов уйти к другой женщине.
Юлий (для отца). Несчастна, значит?
Дашенька. Промашка у ей вышла. Она из богатого дома, отец-то всем телеграфом у нас заведовал… учителишка один в неё и влюбись! Вроде и он по сердцу ей пришёлся, да только бедный: ни ножа в дому, ни образа, ни помолиться, ни зарезаться. В молодые годы сомов с моим-то ловили!.. Ну и высказали учителишке напрямки: чего ты, арифметика горькая, у крыльца бродишь, травку топчешь, наших псов дразнишь? Чем ты королевну нашу одарить можешь, окроме нищеты да чахотки? А ты ступай в люди, добивайся да приезжай за ей в золотой карете. Тогда посмотрим, што за прынц такой – вон как!.. И пошёл он с горя в страну Памир, да и канул: то ли в пропасть кувырнулся, то ли со спирту зачах. А на третий, кажись, годок Щелкан-то и подвернулся… до гроба за ту вину её казнить!
Берёзкин. Вкусно сплетничаешь. (Наливая ей.) В чём же её вина, раз он сам от неё ушёл?
Дашенька. Не в том ейная вина, что ушёл, а в том, что вослед за ним не побежала.
Юлий (жёстко и мстительно, за отца). Вот именно в том, что босиком по снегу, в ночь глухую за ним не побежала!
Дашенька. Мой-то жижик сказывал: она впоследствии времени всё письма ему писала… (с восторгом зависти) на Памир, до востребования.
Вернувшийся с косынкой Непряхин машет ей рукой со стороны.
Чего размахался, ай опять подслушивал?
Непряхин. Иди домой, рыжая ты удавица!.. Не верь ты ей, Миколай Степаныч: семейство дружное, без взаимного попреку живут. И чего душа не захочет, полный стол у них имеется!
Дашенька (зловеще). Это верно: всё в доме есть, окроме нужды да счастья. <…>
В конце первого действия происходит знакомство Марьки Щелкановой и Юлия Кареева. Молодые люди явно заинтересовались друг другом.
Действие четвёртое
Вечер в доме Щелкановых. На день рождения Марьки собрались гости.
Домой возвращается Марья Сергеевна.
Марька. Здравствуй!.. Уж снег повалил? (Снимая пальцами) И капельки на бровях… Ну вот, ещё на год постарела твоя дочка.
Марья Сергеевна. Не огорчайся… Даже не подозреваешь, как хорошо на свете, Марька… несмотря ни на что. Даже этот непригожий снежок. (Вполголоса.) Тимошу привезла, куда-то за подарком тебе забежал… встреть. (Гостям.) Никак я к самому веселью подоспела. С кем ещё я тут не видалась-то?
Приветливо кивая по сторонам, она направляется к факиру, который под наблюдением Кареева готовит к сеансу свою адскую снасть: достаёт из дарёного чемодана мрачное покрывало с символами зодиака, на восковой свечке стерилизует старинный артиллерийский тесак.
Извините, скучать вас заставила, Николай Степанович. Повестка накопилась ужасно длинная… буквально с разбитого корыта каждую мелочь приходится начинать. Такое в зале поднялось, как о вашем приезде сообщила. Обнадёжились земляки-то, ведь вы у нас главный комендант при подземных кладовых!
Кареев. Об отъезде надо было, Марья Сергеевна… В следующий раз теперь, уж на отлёте мы. Хозяйку поблагодарить осталось. <…>
Пока они пошучивают перед расставаньем, появляется и Тимоша. Марька спешит к нему навстречу и вот пугается протянутых к ней Тимошиных рук. Так они стоят на глазах у обступивших сверстников по войне или школе.
Тимоша (опуская руки). Простите мне опозданье, Марька. У водников вечеринка по случаю соревнованья. Ставят суда на зимний ремонт… (Начинает раздеваться) Весь мокрый… снежная мгла и капель на улице.
Марька. Мы теперь вешалку туда перенесли, Тимоша.
Следует нетерпеливый, даже властный кивок Юлию, и тот с воодушевлением новой надежды приближается к Тимоше.
Юлий. Позвольте, я отнесу на место ваше пальто.
Он ловко принимает на руки Тимошину шинель, в порыве усердия стряхивает талую изморось с его обронённой шапки. Пожалуй, не столько его торопливое послушание бросается в глаза, как невозмутимое величие, с каким Тимоша принимает услугу от соперника.
Марька. Весь вечер… как мне вас не хватало, Тимоша. Но что же вы стоите, как чужой. Пойдёмте, тут у меня все наши прежние, мальчики и подружки, собрались.
Тимоша. Давно не бывал у вас, Марька!.. и вот уж не могу уловить происшедших перемен.
Марька. Вам с непривычки кажется, Тимоша. С тех пор как вы меня по алгебре готовили… ну, ни чуточки не сдвинуто с тех пор, кроме вешалки.
Тимоша. Нет, это вы, Марька, по своей доброте преувеличиваете мои несчастья. Самое главное я вижу острей, чем прежде. На вас голубое платье, например… верно?
Марька подаёт знак окружающим молчать о его ошибке: платье на ней розовое.
Вижу чёрную ленточку на горле. И с левой стороны локон на бровку упал.
Все аплодируют прозорливости слепого. Марька суеверно касается чёрной бархотки на шее, отводит назад прядку волос со лба.
Дашенька. Ладно, приступай к работе, гармонист… ребятам покружиться охота. А то скоро и свет выключат…
Тимоша. Погоди, тётя Даша. Долго думал, что вам подарить, но… к сожаленью, мало чего осталось достойного вас в нашем бедном городе. Только вот…
Шумит бумага, и затем из громадного свёртка в Тимошиной руке показывается ослепительная на длинном черенке алая роза. Шелест восторженных восклицаний кругом: «Смотри, живая!» – «И даже роса на ней…» – «Мальчишки, ведь зима же, почти зима на дворе». – «Он, верно, душу чёрту заложил!» Старшие тоже подходят взглянуть на подношение слепого. Марька медлит, пятится, молчит.
Непряхин. Бери, не стесняйся, дочка… Нет ничего на свете щедрей солдата.
Дашенька. Забирай, девушка, должность ихняя такая, кавалерская. (Марье Сергеевне). Мой-то, бывалошнее дело, всё лимоны подносил. Положит на стол и вздыхает, аромат на всё общежитие. Знал, окаянный, чем сердце женщины покорить.
Тимоша (тихо и внятно, про розу). Не бойтесь её, она скоро завянет… возьмите, Марька!
С погасшим лицом Марька принимает смутительный дар. Спеша на выручку дочери, Марья Сергеевна вскоре отберёт его – подивиться, понюхать это не по сезону чудесное явление природы.
Вот я и готов к исполнению обязанностей. (В полушутку.) Теперь ведите, где он тут… мой железный стульчик?
Марья Сергеевна. Видать, придётся нам, милый Тимоша, до следующего раза танцы отложить. Да и молодёжь вон по домам собралась…
Дашенька. На последний автобус торопятся. Жалость такая: вроде и разрезание посмотреть не терпится, да и грязищу-то неохота мерить эку даль!
Часть молодёжи схлынула в прихожую одеваться.
<…>Кареев …Однако же примите от путешественников признательность за гостеприимство… и жаль, что у вас обеих такая, видимо, врождённая неприязнь к Памиру. (Взглянув на часы) Вы готовы к отбытию, незаурядный сын мой?
Тот давно уже держит наготове отцовское пальто. Судя по тишине в прихожей, гости без прощанья побежали на последний автобус. Краем своего тёплого платка прикрыв плечо прильнувшей сбоку дочки, Марья Сергеевна улыбкой прощается с молодостью… Свет предупредительно гаснет три раза.
И вот уж ночь стучится в жизнь.
Марья Сергеевна. Нет, ещё целых пять минут нам осталось.
Кареев. Что же, величайшие события истории укладывались в пять минут. (Со значением, для Марьки). При желании это целая груда времени…
Марья Сергеевна …иногда, пожалуй, даже нестерпимая, если делить её на дольки.
Юлий. Вот до самого отъезда я и буду вам напоминать звонком о каждой дольке… можно?
Церемонный поклон, и Кареевы уходят, провожаемые до порога. Пауза, и чуть позже, спохватившись при виде раскиданного факирского инвентаря, мать и дочь с запоздалым сожаленьем взирают друг на дружку.
Марья Сергеевна. Что же мы наделали-то, Марька?.. Можно было и Рахуму в пролётку к ним приладить. Марк Семёнович, где вы там?
Они спешат на его голос, и тогда шевеленье в углу, за жардиньеркой, напоминает нам о Тимоше; забытый, он ждёт там своего часа, откинувшись затылком к стене. Что-то, не только холод из распахнутой двери в прихожей, заставляет его выйти на опустелую сцену, где уже стоит Берёзкин с его шинелью на руке.
Тимоша (шёпотом). Время, полковник?
Берёзкин. Одевайся, солдат… отдохнули на привале, и в дорогу. Ни зги кругом… ни плачущих, ни провожатых: хорошо. (Про рукав). Теперь другой…
Правильно разгадав шарящее Тимошино движенье, он из-за спины, по праву тени, останавливает поиск слепого.
Кроме горсти пепла – ничего с собою. В дорогу к звёздам надо отправляться налегке.
Тимоша. Проститься…
Берёзкин (сзади и в самую душу). Не мешай ей, солдат. Сейчас её увезут в золотой карете… и до первых, скорых слёз она не вспомнит о тебе ни разу. Не расплещи своего горя, солдат, оно поведёт тебя в зенит… и до самой ночки своей она будет глядеть тебе вслед заплаканными глазами. <…>
Гости разошлись. Марья Сергеевна с дочерью остаются одни.
Марька. Посидим ещё немножко… люблю глядеть на первый снежок, хорошо. (Вдруг.) Интересно, а на Памире большие бывают снега?.. Ведь это правильно, мамка, что я от поездки отказалась, правда?
Мать и дочь пережидают, пока кончится повторная серия настойчивых звонков.
Скажи мне хоть что-нибудь, мамка!
Марья Сергеевна. Ты сама должна решать, Марька. И я вовсе не отговариваю тебя, но… прикинь заранее, хватит ли твоих силёнок на эту ношу.
Марька. Но ты же несёшь свою, вот и я буду… Хотя всё равно разлучаться нам с тобой. Правда, обсерватория Тимоше не нужна теперь, зато потребуются, наверно, трудные, главные книги. (Убеждённо.) И знаешь, мы с ним будем двое самых трудолюбивых на свете. Уж во всём городе погаснут окна, а ещё будет светиться наш чердак. И мы всего добьёмся, потому что он сильный и ничего теперь не боится… ни тьмы, ни войны, ни смерти.
Опять звонки, заключительные.
Именно потому и глупо ему сердиться, если б я совсем ненадолечко вырвалась на мир посмотреть. Месяца мне за глаза хватит, даже меньше. Только разочек пройдусь по Памиру и – назад. Даже вещей брать не стану, а просто так, как есть… правда?
Марья Сергеевна. Ну, нельзя совсем без вещей, Марька. Как же ты обойдёшься первое время? Кстати, мой большой чемодан свободен. Примерь хоть начерно.
Они достают со шкафа чемодан: сообщницы!
Марька. Конечно, сюда всё поместится, даже тёплые вещи. Любопытно, суровая ли там зима?.. А ты думаешь, мне ещё не поздно?
Марья Сергеевна. Ах, в твои годы, Марька, ничего не поздно!
Мать легонько толкает Марьку в плечо, и теперь видно – всё давно примерилось в их воображении: где и что лежит. Как бы вихрь проходит по комнате: отовсюду, из сундука и ящиков вещи как попало летят в раскрытый на полу чемодан, цветными пламенами вспыхивая на лету.
Мой новый костюм бери. Убавишь в плечах, будет как раз впору…
Марька (с колен) …а сама, сама?
Марья Сергеевна. С деньгами соберусь, другой сошью. Скорее, там погладить. (Высвобождаясь из её объятий) Ладно, ладно, у тебя же считанное время… сейчас позвонят в последний раз. На ключ запри и одевайся… ветрено, потеплей!
Укладка наконец завершена. Мать сама закутывает в шарф Марькину шею. Всё готово. Обе долго и выжидательно смотрят на телефон, который молчит теперь.
Марька. Уехали…
Марья Сергеевна. Не может быть, им же по дороге.
Марька (с пылающими щеками). Значит, мимо проехали.
Медленное ночное время. В лихорадке нетерпенья как-то шелестяще-неразборчиво звучит Марькина скороговорка.
Теперь уже, наверно, к вокзалу подъезжают… (Со слабеющей надеждой) На всякий случай, если Палисаныч котёнка принесёт, обещал сибирского… скажи, что пока не надо. И Кате ничего не говори. Я же совсем ненадолго, ты даже пыли у меня на столе не вытирай. Вернусь – сама… (После паузы) Нет. Уехали.
Напрасно они ждут звонка, и наконец – желанный шум в потёмках прихожей, шевелится от низового ветерка брошенная на полу газета, – запыхавшийся Юлий предстаёт на пороге.
Юлий (беспощадно). Карета у подъезда и… ровно одна минута, Марька!
Он с ходу хватает приготовленный Марькин чемодан и с беглым жестом приветствия исчезает.
Марька. Прощай, мамка… ну, прощай же! Я тебе с дороги напишу. (Плача и ликуя). Только ты скажи Тимоше, ради Бога, что я ни в чём, ни в чём не виновата…
Марья Сергеевна. Да, да… опоздаешь, ступай!
Марька исчезает, чтобы через мгновенье еще раз показаться с заключительной полуфразой: «И ты объясни ему…» – после чего вступает в свои права ночь. Марья Сергеевна берёт чей-то нетронутый бокал с этажерки.
Так и не поздравила я тебя, милая ты моя. За твои горы высокие, Марька!
1. Как вы думаете, о чём эта пьеса? Какие вопросы поставил её автор перед читателями и зрителями?
2. В чём заключается конфликт пьесы «Золотая карета», какие события способствуют его развитию?
3. Действие пьесы происходит в разрушенном послевоенном городе. Как повлияла война на судьбы и характеры героев пьесы? Какие проблемы заботят горожан и председателя горсовета Щелканову?
4. Что вы можете сказать о взаимоотношениях Марьки и Тимоши? Есть ли, по-вашему, у них общее будущее? Искренна ли Марька, когда говорит о том, что всего лишь ненадолго уедет на Памир с Кареевыми, а потом вернётся к Тимоше?
5. Чем привлекают друг друга Юлий Кареев и Марька?
6. В чём видит Марья Сергеевна счастье дочери? Почему оказывается наготове чемодан, хотя предложение поехать с Кареевыми было сделано экспромтом?
7. Сопоставьте судьбы старших персонажей пьесы и только что намечающиеся пути в жизнь их детей. Не повторяет ли Марья Сергеевна ошибок своей молодости?
1. Как вы понимаете выражение «золотая карета»? Вспомните известные вам литературные сюжеты, связанные с этим образом. Почему Леонов так назвал свою пьесу?
2. Многие персонажи часто в своих диалогах обращаются к выражению «золотая карета» (или «карета»). Раскройте понимание каждым из них смысла этого понятия.
3. Есть ли «золотая карета» в жизни Марии Щелкановой? Почему Кареев-старший говорит, что именно ей обязан всеми своими успехами?
1. Герои часто говорят о родине, в том числе о малой родине. Как понимают автор и действующие лица пьесы патриотизм? Как отражается это понимание в их поступках, в выборе жизненного пути?
2. Обратите внимание на план нового города, который показывает Марья Сергеевна академику Карееву. В чём смысл этого плана, какова его роль в пьесе? Что символизируют названия будущих переулков и проспектов, планируемые объекты и т. д.? Как раскрывается в этом эпизоде духовный облик Щелкановой?
3. Когда Кареев спрашивает о сроках претворения в жизнь плана города, Щелканова отвечает: «В данном случае это и не важно…» Как вы понимаете смысл этой фразы? Только ли в этом плане заключена мечта Марьи Сергеевны?
4. Какое значение в пьесе приобретает постоянное упоминание Памирских гор – это лишь информация о роде занятий Кареева или нечто большее? Вспомните, что в финале Щелканова обращается к дочери: «За горы твои высокие, Марька!»
5. Будущий академик Кареев после неудачного сватовства ночью уходит из города, чтобы добиться успеха; в тёмную ночь призывает Тимошу уйти вместе с ним Берёзкин, чтобы достичь высот; ночь вступает в свои права, когда с Кареевыми уезжает Марька. Это случайное совпадение или автор вкладывает определённый смысл в образ ночи?
6. Как вы думаете, чем объяснить сложные поиски Леоновым финала пьесы? Попробуйте понять нравственные и художественные сомнения писателя.