Напротив, рожденный Ж. Верном тип конфликта, основанный на взвешивании социальных последствий индустриального развития (А. Беляев, тривиальная НФ и проч.), абсорбирован прежде всего группами, основным конструктивным признаком которых является социализация к технологически модернизирующемуся обществу, к постоянному технологическому изменению, т. е. приобретению интеллектуальных и культурных навыков обращения с техникой как таковой, как чистой инструментальностью. Их идеология основывается на необходимости признать давление принудительной рациональности использования средств (оборотной стороной этой системы воззрений становится ярко выраженный негативизм по отношению к авторитету исторической традиции, представляющейся в этом свете чем-то вроде почтенного суеверия, бессильного консерватизма). Разумеется, эта идеология гораздо шире, чем собственно развлекательная беллетристика. Можно указать на подобное сужение исторического и культурного горизонта в сознании позитивистски мыслящей русской радикально настроенной интеллигенции, скажем Писарева или Чернышевского. Отчетливо оно проступает в утопическом социальном дизайне романа «Что делать?».
Значение этих технических игр заключается в выработке общих представлений о несобытийном времени, времени калькуляции, точнее, калькуляции времени (формальном условии всякого рационального расчета), позволяющей анализировать, рассчитывать имеющиеся в наличии ресурсы. Другими словами, литература этого типа представляет собой формальную схему калькуляции ценностей, т. е. время есть не что иное, как «чистые» ценности – последовательность представлений об иерархии значимостей.
Таким образом, обращение к литературе этого типа становится условием и предпосылкой овладения навыком планирования и проектирования (ярко выраженный вариант социализации через литературу). В условиях модернизации эти проблематичные вопросы могут считаться конструктивными для групп, отмеченных как переходные, маргинальные (хотя сама временность их – устойчивый признак). Имеются в виду прежде всего категории, примеривающие определенные социальные роли: учащиеся и молодежь в возрастных границах от 12 до 22 лет. Этот период связан с рациональным преподаванием естественно-научных предметов в средней и в высшей школе[135].
Если отвлечься от идеологических моментов консолидации группы, которые несет с собой эта литература (они специфичны не только для нее – точно такие же механизмы работают и в приключенческой, экзотической и др. видах массовой литературы), то фундаментальное значение такого рода образований с течением времени непрерывно возрастает. «В современных условиях “поддержание культурного образца” предполагает сохранение приоритета целеполагания, а это последнее служит необходимой предпосылкой самосохранения общества»[136].
Г. Альтов – один из немногих советских исследователей, отметивших фундаментальное значение чтения фантастики школьниками. По его наблюдениям, НФ занимает практически весь фонд времени, отводимого чтению, за исключением того, которое необходимо для книг, входящих в школьную программу. «Фантастика, – пишет он, – стала одним из основных факторов формирования духовного мира школьников. Нам кажется, это обстоятельство еще не попало в поле зрения АПН (Академии педагогических наук. – Б. Д., Л. Г.). Нет ни одного из исследований, посвященного воздействию фантастики на школьника… В учебные программы фантастика не входит – факт парадоксальный и труднообъяснимый»[137].
Для нашего анализа следует отметить два момента, связанных друг с другом. Во-первых, зафиксированный Г. Альтовым культурный консерватизм формальных институтов социализации. Преподавание литературы в школе и вузах строится исключительно на классических (элитарных) образцах, т. е. является трансляцией и поддержанием преимущественно собственных групповых ценностных стандартов и символических значений «высокой» культуры. При этом школа не создает их, а лишь передает самые «бесспорные», т. е. в значительной степени потерявшие свою актуальность, ценностные образцы. Тем самым, подсознательно вводится или, правильнее сказать, навязывается латентное представление об иерархичности единственно мыслимой реальности, не плюрализм миров литературы, а именно соподчинение разных пластов культуры. Понятно, что эффективность усилий по интернационализации этих значений учащимися невелика. Об этом, кроме ведущихся с незапамятных времен дискуссий об улучшении школьного образования, свидетельствует низкий – и имеющий тенденцию к понижению среди городских, т. е. наиболее подготовленных, школьников – процент обращения к соответствующим разделам библиотечного фонда, более того, пассивное, но не прекращающееся сопротивление подобной педагогической практике «прохождения литературы». Во-вторых, заслуживает быть отмеченным формирование структур неформальной социализации, институционально не контролируемых каналов межчитательского общения, по которым «функционирует» «малохудожественная» литература: неканонические детектив, фантастика, приключения и т. п. Неизбежность складывания подобных сетей отношений и их результативность вызваны не столько даже ничтожной в сравнении с другими видами тиражностью этой литературы, сколько ее функциональной адекватностью проблематике социального изменения и модернизации урбанизирующегося общества. Хотя можно констатировать относительное снижение объема чтения литературы этого типа в устойчивых группах ее потребителей и знатоков в связи с идеологическими ограничениями в ее издании (в тематической структуре издательств она составляет 2–3%), нехваткой ее и физически ограниченным доступом к ней (отсутствие этих книг в библиотеках, в книжных магазинах и т. д.), абсолютный рост читателей ее несомненен. Следует высоко оценивать потенциальные резервы читателей этого рода литературы и перспективу общего роста чтения в стране за счет привлечения новых читательских контингентов к фантастике, детективу, мелодраме и проч.
Антиутопия же разделяет судьбу любого жанра элитарной литературы и искусства, т. е. пользуется длительным успехом у численно небольшой группы образованных и гуманитарно ориентированных читателей. Некоторым фактическим основанием для оценки подобной же ее популярности и в будущем может служить пример двух тематических фильмов А. Тарковского «Солярис» и «Сталкер» (как и других его фильмов, обладающих, как свидетельствуют данные кинопроката, стабильной аудиторией).
Среди других видов литературы, тематизирующих нормативные аспекты культурной системы, выделяется совокупность литературных формул, объединяемых понятием «детектив» (сюда относятся и «шпионские», и собственно детективные истории, т. е. истории следователя и преступления, некоторые военно-приключенческие повести и проч.).
Спецификой детектива может считаться поддержание социально одобряемых инструментальных средств достижения высокоценимых благ или реализации культурных ценностей в условиях деструкции, частичной эрозии или ослабления содержательных (т. е. нормативных) определений самих этих ценностей. Характерная для городской среды анонимность социального пространства, устойчивая или даже растущая анонимность городской культуры и ее нормативной системы обусловливают постоянный дефицит определений конечного набора ценностей. Другими словами, энтропия нормативной системы и ценностный плюрализм в условиях города будут постоянно усиливаться, что делает необходимым выработку соответствующих культурных механизмов, систематически «перебирающих», фиксирующих и акцентирующих значение нормы как таковой при меняющихся конечных ценностных ориентирах.
Доминантная схема детектива заключается в инструментализации некоторого целостного фонда поведенческих мотиваций. Нарушение нормы – преступление – создает замкнутое число героев, многообразие мотиваций, подлежащее рациональному истолкованию, психологической рационализации. Способность и готовность формализовать внешние проявления человеческих действий, исходя из общего культурного фонда – «здравого смысла», ограниченного набора типических человеческих влечений, намерений и желаний, – неизбежные навыки и признаки городского общежития[138]. Никогда не будучи признаваемым в качестве законного жанра литературы (детектив всегда «чтиво», а не чтение) и, следовательно, будучи отмеченным в соответствии со значениями, несомыми им, как низкий, вторичный, периферийный тип литературы, детектив, как и фантастика, никогда не попадает в школьную программу, хотя и является одним из функциональных механизмов системы культуры (таким же, как городские часы на башне, заставляющие калькулировать общий фонд времени). С ним (как, впрочем, и с другими видами массовой литературы) в значительной степени связан успех тонких журналов, постоянно печатающих детективные, криминальные, мелодраматические истории и военные повести («Человек и закон», «Смена», «Работница», «Крестьянка» и др.).
Развитие литературы, а следовательно, и чтения в национальных регионах точно так же коррелируется с развитием городов и всем процессом урбанизационной перестройки культуры. В малоурбанизированных регионах отсутствуют свои национальные образцы универсалистской популярной литературы – научной фантастики и детектива. В Средней Азии, Казахстане, отчасти Закавказье, Молдавии и других местах эти виды тривиальной литературы представлены произведениями, принадлежащими универсалистской культуре межнационального русского языка[139]. Такого рода литература (как и литература о войне, экзотические приключения типа Жюля Верна, Майн Рида, Буссенара и т. п.), характеризующаяся позитивизмом конструкций истории, науки, общества, инструментализмом действия, всеобщими нормативно одобряемыми средствами достижения цели, идеей всеобщей родовой природы человека, однородного, универсального и линейного времени и т. п., входит в чтение тех групп, которые в наибольшей степени открыты модернизации. Это прежде всего городская учащаяся молодежь, начиная со старших классов, т. е. включенная в систему институтов формальной социализации со всеми вытекающими отсюда следствиями, а также – отдельные группы ИТР, принимающие рационализированные нормы более широкой и доминирующей культуры, работники управления, системы средств массовой коммуникации, учителя, врачи и др., связанные с необходимостью принятия «инокультурной», «чужой» точки зрения на себя и в этом смысле дистанцирующиеся от представлений и значений собственной культурной «почвы». Понятно, что литература других жанров существует на двух языках – родном и русском.