Специфические для ПК универсалистские аспекты культуры как субъектно-значимого идеала, индивидуальной проблемы и задачи (и связанные с этим модели «образования» с их специфическими временными размерностями и структурами)[143] в рамках системы оказываются нерелевантными. Соответствующие функции и механизмы закреплены либо за другими социальными и культурными системами и институтами (в том числе и не в последнюю очередь – на личностном уровне), либо за «внешними» инстанциями (иными социокультурными системами). Понятно, что существенно трансформируются применительно к данным условиям и фундаментальные для ПК идеи процессуального «становления». Равнодоступность семантически не дифференцированных (т. е. семантически и модально не специализированных) образцов, транслируемых текстов значительно убыстряет ритм и технизирует процессы воспроизводства системы МК. Широчайший объем одновременной аудитории оказывается жестко связанным с ее гомогенной структурой и предельно сокращенным циклом обращения текстов, их дезактуализации, устаревания, причем коэффициенты этих корреляций могут быть, вероятно, установлены и эмпирически.
Однако интенсификация процессов передачи культурного образца, сокращение размерностей культуры, приближающихся к масштабам универсального физического времени, суть эпифеноменальные характеристики системы. Ни конструктивной неопределенности «точечного» настоящего (и регулятивного принципа «модерности»), ни «историчности» рефлексивно конструируемой, эксплицитно закрепляемой и упорядочиваемой, но постоянно проблематической традиции МК не знают, как не знают и спектра вполне формальных времен, скажем, естественных наук. Временные характеристики феноменов массовой коммуникации и культуры, точнее – значения и формы организации времени их средствами, нуждаются в детальном обсуждении. В качестве предварительной наметки укажем здесь лишь два обстоятельства: сближение временных порядков текста, акта его трансляции и восприятия реципиентом, т. е. как бы снятие соответствующих, «обычных» для ПК социальных и культурных дистанций, фиксируемое как «сиюминутность» сообщения, «актуальность информации», с одной стороны, и жесткую периодичность актов коммуникации, с другой.
Необходимо подчеркнуть, что речь в первом случае идет отнюдь не о формальных критериях оперативного донесения специализированной, «целевой» информации. Не имеются в виду также и те характеристики «новизны», которые указывали бы на предельную проблематичность, бессодержательность ценности, вынесенной интенциональным актом скорее в некое конструктивно-неопределенное будущее и уже из этой инстанции, рефлексивно, отбрасывающей «тень» квазивременной структуры на «предшествующий», в том числе актуально переживаемый, опыт. Ценностные значения и способ смыслозадавания этого проблематизирующего типа образуют в секулярной культуре Нового и Новейшего времени специфический этос культурного авангарда. В случае же МК участниками коммуникативного акта подразумевается, вероятно, как раз обратное. Реципиент вовлекается в предельно-длительный цикл макросоциального времени. Происходит как бы наложение на «физическое» и ограниченное повседневное время коммуниката социетального временного масштаба с характерной для последнего (по крайней мере, с неспециализированной точки зрения) большой протяженностью, если не «безграничностью». Эта синхронизация различных разномерностей, попадание «в такт» социетального ритма и переживается в модальности «сопричастности» (ср. обычную мотивировку обращения к МК: «быть в курсе»), а функционально для членов подобного сообщества выступает фактором структурации времени в фундаментальных категориях данной социокультурной системы.
Сам текст сообщения при этом реципиенту, как можно полагать, известен. Он нормативен по своему характеру и нормативно усвоен им в ходе социализации, т. е., вопреки «очевидности», отнюдь не «нов». Напротив, значимым является именно факт его повторения. Вернее, повторение и указывает на значимость сообщения и придает ему специфический для данного уровня культуры характер безусловного «факта». Значимость и сообщаемость в данном случае синонимичны, что и позволяет участникам коммуникации и/или ее исследователю считать транслируемый текст неизменным, стабильным. Встроенность МК в обиход реципиентов, в их повседневность, но вместе с тем – настоятельно поддерживаемый коммуникатором и воспроизводимый коммуникантом «зазор» между двумя этими временными размерностями (уровнями культуры) задает характерный для подобных ситуаций, хотя и в разной степени, модус необыденности, приподнятости – церемониальной торжественности, «парадности», ощутимый даже в случаях предельной дисперсии соответствующих значений. (Особенно остро это ощущалось, конечно, на начальных фазах приобщения к МК.)
Прикрепленность актов МК к отмеченным точкам «природного» времени (начало и конец дня, недели, месяца и т. п., причем значима здесь и противопоставленность этих точек) сообщает записанному и транслируемому таким образом культурному тексту характер «естественности», «незыблемости» и, в этом смысле, «закономерности», «правильности». Понятно, что более значимые, а в особенности – осевые для данной социокультурной системы, сообщения станут дублироваться по всем имеющимся каналам МК (собственно, это дублирование, повторим, и будет указанием на их сверхзначимость). Каждый из каналов, разумеется, вносит в транслируемое сообщение некоторую техническую и содержательную специфику, что и придает их сосуществованию характер культурного разнообразия (либо видимость последнего). Однако, по крайней мере применительно к «центральным» культурным значениям, эти моменты на данном уровне рассмотрения представляются вторичными.
Последнее, кстати, существенно ограничивает возможности обнаружения функциональной специфики отдельных каналов МК (радио, телевидение, прессы): для этого транслируемые ими тексты слишком слабо специализированы. Тем не менее в определенных исторических ситуациях обертоны сравнительно культурной авторитетности отдельных посредников могут оказаться значимыми, что придает тому или иному каналу дополнительные, не собственные характеристики «доминанты» или даже модного образца. Подобная реактивация или ресемиотизация, скажем, часто характеризует начальные этапы массового освоения или внедрения соответствующих технических средств, явления интенсивной аккультурации, модернизации и т. п.
Поскольку, как уже отмечалось, транслируемые МК сообщения (т. е. как бы единый, фундаментальный для сообщества и не дифференцированный относительно его членов текст) нормативны, то в значительном числе случаев для коммуникаторов и реципиентов достаточно и указания на само наличие акта трансляции. Содержательные значения подразумеваются при этом усвоенными социализированным индивидом и образуют стабильный горизонт его нормативных ожиданий. В подобном качестве незыблемого «фона» они могут в дальнейшем уже не тематизироваться в каждом коммуникативном акте, чем, кстати, и защищены от сколько-нибудь последовательной рационализации. В частности, подобную фоновую прагматику средства МК реализуют, можно предполагать, в ситуациях обращения к ним как «вторичным», «попутным» занятиям (радиослушание «Маяка» и т. п.).
Характерно, что применительно к текстам с более разветвленной и гибкой временной организацией, т. е. выраженно, «отмеченно» дифференцированной семантикой (как правило, это письменные тексты, и прежде всего – относимые к «высокой» или авангардной словесности, не говоря уже о специальных научных текстах), подобное отношение как к известному, фоновому выявляет свою неадекватность. Показательно здесь как то, что жесткие пространственно-временные рамки обращения к ним, в общем, не заданы (чем указывается на универсалистичность транслируемых значений, способов их фиксации и организации), так и то, что именно они образуют относильно стабильный фонд письменной или аналогичной ей по устройству и функциям традиции. Последнее подразумевает неоднократное, но не закрепленное в пространстве-времени (т. е. характеризующее устойчивые, но не аскриптивные ориентации) обращение к текстам. Скажем, повторное их прочтение – феномен весьма редкий, если не вовсе не характерный для индивидов, ориентированных на «актуальность» МК в ее выше отмеченном смысле.
В целом, можно (на весьма, разумеется, обобщенном и требующем всякий раз социальной и исторической конкретизации уровне обсуждения) полагать, что в рамках МК техническими средствами, на правах которых в данной функции может выступать и письменность, воспроизводится «единый», вневременной в своей нормативности (синхронизировано-пространственный, традиционализирующий по своему устройству и функциям) и стабильный по структурно-функциональным характеристикам текст. В «объективной» модальности, посредством «событий» и «героев» он транслирует, в основном, замкнутый набор значений, отмеченных в культуре как «необыденные» (в большинстве случаев коммунитарно-праздничные или церемониально-представительские, но так или иначе – «высокие»). Нетрудно показать, что ценностные значения, связанные с деятельностью специализированных социальных и культурных институтов (наука, экономика, политика, право), либо вовсе не попадают в сферу МК, либо трансформируются в описанном выше партикуляризирующем и инструменталистском аспекте.
Понятно, что изложенные общие соображения требуют известных дополнений, а может быть, и переформулировок в случаях, когда речь идет о той или иной конкретной социокультурной системе и приходится принимать в расчет базовые и исторические особенности ее структуры, культуры, традиций и т. п. Здесь приходится лишь указать на отдельные проблемные точки, «чувствительные» к исследуемым вопросам.
Так, существенное значение для процессов образования и функционирования системы МК имеет, что уже упоминалось, степень дифференцированности и автономности друг от друга центральных функций социокультурной системы и реализующих институтов, групп, обобщенных ролей. При неразвернутости нормозадающих и максимальной стянутости интегративных функций к пространственному центру общества, в условиях функциональной интерференции их носителей, «центр» наделяется повышенной символической значимостью, тогда как «периферии» отводятся исключительно инструментальные функции. При этом возможны случаи интенсивной «миграции» этих последних, а также соответствующих значений, компонентов ориентации в центр. Подобные феномены особенно широко представлены в процессах урбанизирующей миграции, когда инструментальные компоненты поведения едва ли не абсолютно преобладают, по к