Неясно было, есть ли у самого Зюганова знамя и дело. Будто бы обновленная Компартия, которую он стал возглавлять, сохранила за собой старое название ради того (разъяснили мне постсоветские юристы), чтобы не лишиться недвижимой собственности, принадлежавшей партии, отрицавшей частную собственность. При Зюганове партия, по-библейски видевшая в частной собственности корень зла, свою огромную собственность сохранила, сохранив своё старое название, остальное – слова. Но глава КПРФ, выступая перед полными сочувствия перестройке американцами, не произносил названия своей партии, иначе разбежался бы зал даже в самом либеральном из либеральных колледжей.
Закончилась речь, начались вопросы. Переводчик прочитал мою записку на двух языках. А Зюганов произнёс ещё одну речь. Слушая его, я не мог понять, о чем он говорит: его ответ не имел отношения к моему вопросу. «Чего вы ожидали? – сказал сидевший рядом со мной преподаватель-американец. – Он же политик». Но это западные политики, а мы за что боролись? Получать уход от вопроса? Говорят, вы шли к власти, почему же не пришли, таков был вопрос. Отвечал же Зюганов на какой-то другой вопрос, какой, понять было невозможно. Одумавшись, я сообразил: если бы услышанное мной ещё в советское время было пустым слухом, Зюганов мог бы ответить одним словом: «Чепуха». Не ответил отрицательно, не ответил и утвердительно. Значит, дал антиответ!
Эта страница нашей истории ещё должна быть написана, когда будет изучена перестройка так, как изучена междоусобица Киевских князей, борьба Ивана Грозного с боярами, противостояние Петра и Софьи, спор «верховников» с Анной Иоановной, заговор против Павла, добровольные и насильственные отречения Романовых от престола, схватка Сталина с Троцким, Берии с Маленковым и Хрущевым, Хрущева с Брежневым, брежневцев с андроповцами. Всё будет установлено и прописано со ссылкой на источники. Горбачевская страница, отражающая коллизию за кулисами перестройки, окажется написана, когда историки выяснят, какие соперники на исходе советского режима шли к власти, почему взял верх именно тот, кто совершил перестройку и разрушил советское государство.
Выяснить это надо не ради того, чтобы после драки махать кулаками, а чтобы понять, что же с нами произошло. А мы, не зная, что откроется историкам, пока постараемся рассказать, как мы переживали вошедшее в историю.
Бег жизни
«Curriculum vitae, лат. – бег жизни».
Окидываю взором свой заокеанский преподавательский искус, и слышу внутренний шепот: «Пронесло…» Мысленно бью челом: МГУ! ИМЛИ! Роман! Ахманиха! Натан! Диляра! Повезло и с поправкой здоровья. Спасла диагностическая техника, которая оказалась нам с женой доступна благодаря преподавательскому профсоюзу. В России многие мои сверстники и мой младший брат ушли из жизни, та же техника в России доступна обогатившимся преступным путем. А мы с женой оказались на операционном столе буквально на другой день после того, как были определены наши недуги и установлено, кем будет выплачена медицинская страховка. По ходу операции у жены вынули мозг, у меня – сердце. Операции продолжались по пять часов. Жене во время операции предлагали по телевизору смотреть, как это делается, но у неё не нашлось достаточно любознательности. Мне смотреть не предлагали, но после операции рассказывали, как извлекли у меня сердце и повесили на особую «вешалку», а «починив», водворили обратно. Не для того рассказывали, чтобы позабавить меня, а чтобы обезопасить себя, если я вздумаю предъявить какие-нибудь претензии и подам на врачей в суд. Но я остался жив, поэтому претензий у меня не было, разве что в горле забыли кусок марли, который всё-таки извлекли. Стоимость операций астрономическая, заплатила за нас страховка мощнейшего и щедрейшего союза преподавателей.
С гражданством дело застопорилось, и на мой запрос через адвоката следовал ответ: «Проверка на безвредность (security check) ещё не закончена». Проверка оставалась незаконченной двенадцать лет, но это не мешало мне работать и доработать до пенсии, пусть минимальной из-за непродолжительной выслуги лет. Мне говорили, что мог бы я и работу получше, и зарплату повыше, и пенсию побольше получить, но при этом замечали в порядке пояснения: «Жаль, вы не диссидент».
Проверка закончилась на восемьдесят третьем году моей жизни, получил я возможность либо стать американским гражданином, либо остаться легальным иностранцем. Продление легального статуса и вызов для получения гражданства пришли одновременно, как бы предлагая выбор. Гражданство не зеленая карточка розового цвета, обеспечивающая положение «законного резидента». Даже Рахманинов, проживший полжизни гражданином мира, незадолго до кончины решил стать гражданином США, его побуждали соображения о недвижимой собственности. У меня недвижимой собственности нет, нет и движимой, о какой, кроме книг, стоило бы беспокоиться. Но двадцать пять лет тому назад, получая статус «законного иностранца» (legal alien), я подписал обязательство обеспечить вывоз моих останков из страны. Будет проще моим близким прибрать меня натурализованного (naturalized) в земле, где ко мне относились терпимо и позволили заниматься своим делом.
Если в юности я, по мнению друзей-актеров, внешне походил на молодого Сталина, то в преклонные годы оказалось, что у меня с покойным вождем одни и те же внутренние недуги. Раннее сходство обещало миллион, хотя обещание не оправдалось. Сталинские старческие болести, особенно гипертония и диаррея, уже сейчас причиняют массу хлопот. К сожалению, облегчение, если наступит, то не раньше переселения по адресу (перефразируя Шекспира), откуда уже никто не переезжает…