Однако, называя сталинское время нашим Ренессансом, имеют в виду не возрождение, а пышный расцвет. Словоупотребление удивило бы педантов исторической терминологии, но нам понятно, что хотят сказать, только хорошо бы пережитый нами промышленно-культурный подъем определять не дискретно – с одной стороны, с другой стороны, а целиком, жили, как во всякие времена, не частично, а неразрывно: Октябрьская революция-ленинизм-сталинизм-террор-ГУЛАГ-победа в Мировой-и-Отечественной-войне-сверхдержава-застой-перестройка-распад. Не значит, что победа и подрыв под видом реформы заслуживают одинаковой оценки, но они взаимообусловлены причинно-следственно, как обусловлены, это еще предстоит понять. А пока подходят с одной стороны – с другой стороны.
Мой брат Андрей, современник, свидетель и участник политических событий, о которых он пишет в своей книге, и пишет со знанием дела, разделяет надвое основного виновника совершившегося: Горбачев I и Горбачев II. Первый проводил политику советскую, второй – антисоветскую[126]. А я вспоминаю разговор с Окинклосом, американским писателем. Говорили мы о генерале Арнольде. По льду под пулями Арнольд вел своих солдат в одной из решающих революционных битв, а потом оказалось, что он перекинулся на сторону англичан. Наш с Окинклосом врезавшийся в мою память разговор был обменом репликами.
Окинклосс: Он – предатель!
Я: Позвольте, он стал предателем, потому что…
Окинклосс: Он – предатель!
Я: Его сделали предателем, недооценив его за…
Окинклосс: Он – предатель!
Нам с Окинклосом надо было идти на заседание последней встречи американских и советских писателей, и мы не договорили, стал ли герой предателем или же был предателем по натуре. Даже консерватор Константин Леонтьев, для которого анафемой служили слова равенство, демократия и свобода, в молодости был либералом. Но мы мало знаем, и только с его слов, каким либералом он был, значит, не вполне понимаем его яростный консерватизм. Ставший предателем генерал, возможно, и был предателем, даже совершая героические поступки. Нерасторжимость порока и добродетели провозглашал ещё Святой Августин, но продвинулись в постижении вопреки и благодаря совсем немного. Гегель устранил «и», а дальше?
Меня с началом работы в ИМЛИ, когда открылись ресурсы московских библиотек, потрясла как откровение статья академика-медиевиста Косминского «Являлась ли эпоха феодализма временем упадка экономики»[127]. Оказалось, не была или, точнее, была или не была, но понятие упадок не подходит. После того, что я прочёл у Косминского, время в моем представлении пошло вспять. У автора статьи не было простого ответа на вопрос, но была убедительно описана проблема. К прочитанному, мне казалось, можно было отнести характеристику, какую сам же Косминский дал одному из своих учителей: «… Долго и тщательно подготовляет свое исследование, производит длинные и точные вычисления, собирает огромную массу доказательств – и только тогда решается сделать очень осторожный, даже нерешительный вывод… Каждому шагу предшествовала колоссальная работа. Зато нам почти никогда не приходится проверять, мы можем вполне положиться на выводы и спокойно их повторять». Если хотеть не концепуцию сляпать и не мысль любимую протащить, а получить представление о времени, не полное и не окончательное, но всё же в основных чертах надежное, нужна такая работа. Советской истории подобного уровня, насколько я знаю, ещё не существует. Нет ответов объемных, охватывающих природу произошедшего.
Скажем, исследуя российскую колонизацию, академик Любавский Матвей Кузьмич пользовался понятием расселение, но коллеги-историки, затеявшие «дело академиков», усмотрели в том порочное смягчение имперской агрессивности и стали добиваться исключения Матвея Кузьмича из академиков, советские власти коллег поддержали, и Матвей Кузьмич очутился принудительно в краях, которые раньше по своей воле пытливо обследовал. Постсоветские историки, вместо завоевания, колонизации и расселения усматривают в миграции взаимовыгодное освоение, вражды будто бы не было.
А ведь что было, то было, но у нас пока не находится слов охватить бывшее целиком. Шел процесс мировой и возникали проблемы всё те же. На «незанятой земле» оказывались люди, занимавшие незанятую землю уже много лет и даже веков, поэтому заселение, так же как огораживания и секуляризация, сопровождались экстрадицией, деприватизацией и экстерминацией. По ходу процесса, где не мешала мелочная цензура, появлялись разоблачительные сочинения, подобные книге «Архипелаг ГУЛАГ», разве что лучше написанные. В США это – «Столетие бесчестья» (1881) Элен Хант Джексон, государственной чиновницы, составившей обстоятельный отчет о том, как поселенцы нарушали один за другим договоры с индейцами, если же аборигены сопротивлялись, уничтожали их: обычная практика колонизаторов, различие если и бывало, то количественное, не в методах, а в масштабах.
Американской честной контролерше показалось недостаточно документальной хроники. Помня о воздействии на ход политических событий «Хижины дяди Тома», возбудившей, по легенде, Гражданскую войну, контролерша тоже написала роман, хороший роман, но время оказалось неподходящим. Отчет увидел свет, когда «всё уже произошло» (сказано в предисловии к переизданию книги), а роман «Рамона», хотя успех имел, но фурора не вызвал[128]. Впоследствии был экранизирован неоднократно, в том числе, с Лоретой Янг. В новом кинофильме мексиканца Алехандро Инарриту «Пришелец с того света» геноцид индейцев изображен, и в статье о фильме геноцид назван геноцидом: «Так была создана нация» (The New York Times, December 25, 2015, p. C14).
Мы, расширяя границы Империи, будто бы обошлись без широкомасштабного геноцида и без тотальной экстерминации, но всё же нельзя забывать и об относительно скромных подвигах наших конкистадоров, а также о нашей национальной особенности: неосвоение. Покоряя туземцев, обходились в силу обломовской инертности без делового использования захватываемых земель. «Крымский поход был бесполезен для России», – отметил Пушкин о результатах стремления Петра «идти в Крым». Завоеванные Азов и Очаков за невозможностью удержать их были разрушены. И это при царе-реформаторе! Придет время – продадим Аляску и даже денег, положенных по договору, не получим.
У нас дома была книга «Против исторических концепций Покровского». Начал я в эту книгу заглядывать, когда ещё мало что понимал. Уже в старших классах стал кое-что понимать, но, пытаясь читать ту же книгу, не мог понять, почему же были против Покровского, если в нашем учебнике несколько другими словами говорится то же самое. Сейчас читаю академическую многотомную «Историю СССР», вышедшую в 1966-1971-м году, издания 6070-х годов, на каждом шагу, пусть без ссылки, Покровский. Сейчас Покровского опять взялись уничтожать, пользуясь поводом, лишний раз лягнуть его источник – Маркса. Призывают Покровского к ответу за «склонность к социологизму» и за «преувеличение роли торгового капитала». Чем плоха «склонность к социологизму», не совсем понимаю, преувеличение «торгового капитала», допустим, ошибка, но все-таки не преступление. Упреки Покровскому мне и тогда казались зашифрованными – часто бывало в наших дискуссиях так зашифровано, что и не поймешь, о чем спорят.
Теперь пытаются писать историю заново, будто что было, того и не было. Раньше охвату любого явления мешало низззя, с приходом свободы спешат высказаться, на советское время льют потоки грязи, либо идеализируют, забвение или незнание того, что же действительно было. Прошлое нужно пересматривать, но отречься от него невозможно: современность есть следствие проклинаемого или превозносимого прошлого. О том, что было, никак нельзя сказать, что того не было, но и было сказать надо так, чтобы былое оказалось восстановлено в наивозмножной полноте.
Не было уничтожения генетики говорят, не упоминая про сессию ВАСХНИЛ, а если упоминают, то, как видно, не понимают о чем шла речь и в чем заключалась борьба[129]. Лысенко занимался эпигенетикой – около-генетикой, а разгромлена была генетика молекулярная, собственно та наука, которая и получила название генетика – изучение генов, носителей наследственности. «В настоящее время существует две генетики – старая и новая. Они резко противоположны в своих исходных положениях», – сказано в статье «Генетика» в томе Большой Советской энциклопедии, подписанном к печати в феврале 1952 года, на исходе сталинского времени. Автор статьи – Т. Д. Лысенко. Насколько новая генетика являлась наукой, не моего ума дело. Во всяком случае, основоположником новой генетики в статье назван Мичурин, а его продолжателем стал автор статьи. Насколько противоположны две генетики, становится ясно из помещенной в том же томе статьи «Ген», начинается статья с определения, что такое ген: «Мифическая элементарная единица наследственности».
На Сессии сторонники «старой генетики», с…ы дети, изучавшие «мифическую элементарную единицу», держались до последнего и, кажется, брали верх, но были сражены и повергнуты в прах ссылкой на авторитет непререкаемый – на Сталина. Так и не выяснено, почему же Сталин, про себя смеявшийся над лысенковщиной, о чем говорят его пометы на полях доклада Лысенко, счел нужным поддержать его. Во всяком случае, без ссылки на вождя Лысенко не смог бы перебороть этих с…х детей, которые его уличали в неосведомленности и даже непонимании генетической терминологии. Трофиму Денисовичу оставалось театрально распахнуть окна и с ворвавшимся ветром в закрытой ученой атмосфере как спасительный сигнал прозвучало сталинское имя.
Еще не существовало телевидения и никто не видел, что происход