[138]. Сталин, в противовес троцкисткому краснобайству, цедил слова и, казалось, дело говорил.
Речь Сталина слышал сын веховского кормчего, биолог-генетик Гершензон Сергей Михайлович. Сторонник четвериковской школы, он мог бы открыть «двойную спираль» на тридцать лет раньше, чем это было сделано, но не открыл из-за условий сталинского времени, так что к Сталину генетик, подобно коннозаводчику-помещику-переводчику Метальникову, питал сильнейшую «любовь». Спрашиваю, какое же впечатление он вынес от сталинской речи? Отвечает: «Ошеломляющее». Не обыватель сболтнул, определил ученый. Сильным, пусть не столь восторженным, было, судя по интимному дневнику, и впечатление Вернадского. Что же поражало даже искушенных слушателей? Направление национальное вместо заклания страны на алтаре мировой революции. Другого выразителя национальной идеи не нашлось.
Первым, от кого я услышал рассуждения в таком духе, был Петр Палиевский. Помню, как Петька это сказал, тихим голосом, будто между прочим, словно неуверенный, нужно ли провозглашать или же попридержать истину: «Сталин должен был остановить революцию». Остановка вроде торможения на полном ходу вызвала шок у лояльнейших советских людей и толкнула к троцкизму таких русских писателей, как Иван Катаев и Андрей Платонов, но история, идя по своим законам, не остановилась – тема «Дела Тулаева», автор – потомственный революционер с международным опытом, он понимал, что так должно быть, и одновременно не знал, что и думать.
Помню и свое состояние, тем более что в то самое время меня «сватали» ехать на Кубу со съемочной группой фильма Soy Cuba, а Эмка Мандель говорит: «Зачем это тебе нужно?» Что бы увидеть революцию, говорю. Эмка: «Увидишь контрреволюцию». Операция не состоялась, ни революции, ни контреволюции в тот раз я не увидел, на Кубе оказался через десять лет. Увидел то и другое, как положено, когда Боги жаждут, революцию с контрреволюцией. Революция сказывалась молодостью, начальниками становились мальчишки, как это знали мы из преданий о нашей революции, тут же и контрреволюция, молодые люди успевали исчезнуть, о них говорили приватно: «Отправлен на Остров Юности», значит на место действия «Острова сокровищ», переименованный и превращенный в исправительный лагерь.
Свое состояние согласия с тем, что я услышал от Петьки, и неспособность услышанное усвоить я испытал, как удар по мозгам, после которого долго не приходил в чувство. Всё же мне повезло: в МГУ и в ИМЛИ непосредственно передо мной шли даровитые студенты/сотрудники постарше и зрелее меня. Проблемы, какие я ещё не осознавал, они уже осознали и даже успели написать о них, и я получил если не ответы, то отчетливое обозначение проблем.
Под рубрикой «Сталинская Эпоха» будут в веках различимы, я думаю, красный флаг над германским Рейхстагом и советский спутник в небе. А в современности, как написал поэт советских времен:
… [У] мертвых, безгласных
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она – спасена.
Полагать, будто история вынесет Сталину тот же приговор, что выносят жертвы сталинизма и разоблачители культа личности, означает, мне кажется, недальновидное представление о том, как судит история. Жалобы жертв сталинизма оправданы, претензии разоблачителей понятны, но в истории состоится суд по другим измерениям. Ещё Вольтер и Дефо в своих сочинениях о Петре уже отдавали предпочтение его величию. Деяния Сталина – обычная в истории практика (словами Романа), аналогичная действиям радикальных реформаторов, осуществлявших пятилетний план, называемый огораживаниями, секуляризацией монастырских имуществ, заселением незанятых земель. Сталинский террор, чтобы решить неразрешимую задачу – строить социализм в отдельно взятой стране, был направлен против не оправдавших себя сил мировой революции: стадиально-закономерное перерождение революционной идеи народовластия, неразвязываемый узел советской истории. Нос вытащил, хвост увяз, как в сказке.
Такие органические узлы неизбежны в истории всякой страны. Об Америке такую книгу написал норвежец Мирдал под названием «Американская дилемма» – расизм. «Стоило ли сталинскими методами создавать великую державу, которая в итоге развалилась?» – донимает нас с женой начитанный американец, а сам, подобно Марку Твену, не знает определенного ответа на вопрос, стоило ли открывать Америку.
Осенью 1991 г. ходил я мимо вашингтонского Исторического Музея, ходил целый семестр, пока преподавал в Американском Университете на другом конце американской столицы. После занятий одну ночь ночевал в благотворительном приюте, а с утра минут сорок шагал по Пенсильванской Авеню в Библиотеку Конгресса. Приближался полтысячный юбилейный год трансатлантического плавания Колумба. Проходя мимо музея, я видел плакаты и щиты с анонсами о грядущем праздновании ОТКРЫТИЯ АМЕРИКИ. И вдруг открытие исчезло! Американцы отменили общенациональное празднование и в дальнейшем перестали пользоваться без оговорок понятием открытие, будто и не было открытия. А оно было! Но какое? Пользуясь старым названием, взять бы и учредить праздник понимания, чем на самом деле было Открытие. Оно ведь было, как была подвигом Великая Отечественная война советского народа, которую тоже, с пылу-жару гласности, старались переоценить до полной дегероизации, а уж Великую Октябрьскую революцию, без оговорок, называют несчастием и преступлением. Если так судить, то придется вычеркнуть из истории едва ли не каждое великое событие, ибо у каждого празднуемого события есть цена, о которой предпочитают не вспоминать, либо цену помнят и оплакивают, забывая праздновать. Темные века – темные, они же время формирования европейской цивилизации Нового времени. «История – дурной сон, от которого я хотел бы очнуться», – признание персонажа в «Улиссе». Синхронность событий несовместимых и связанных причинно-следственно – проблема, и ни Джойс, ни Пруст её повествовательно не освоили, а что написали, то неудобочитаемо.
Заселен Североамериканский полуконтинет по меньшей мере двадцать, а то и сорок тысяч лет тому назад племенами, пришедшими из сибирской Азии. Недавно заговорили о том, что ещё раньше в Новом Свете побывали китайцы. Но, как шутил Чернышевский, про китайцев никто ничего не знает – не знали, когда шутил Чернышевский. Европейцы всего пятьсот лет тому назад обнаружили Америку, когда им надо было осваивать земной шар с Запада: пути с Востока оказались перекрыты пиратами. Раньше считалось, что по ходу европейской колонизации уничтожалось варварство, теперь говорят – гибли местные цивилизации. Про нынешних испанцев ничего не могу сказать – не знаю, но американцами овладело настроение покаянное, возникло целое движение под лозунгом «Забыть Колумба!», и во многих штатах уже не празднуют дня его имени, а студенты мне намекали, что истории учить и ненужно. Какая история, если отменили Открытие Америки?! На мой взгляд со стороны, американцы допускают ошибку. Но стоило ли в самом деле «открывать Америку», если на завоевание европейцами Нового мира смотреть глазами двух процентов коренного населения, избежавшего уничтожения? Из русских авторов на вопрос выразительно ответил Сергей Есенин в своих американских заметках. «Бедный Гайавата!» – воскликнул поэт при виде панорамы Манхэттена. Возглас выражал сочувствие жертвам и признание достигнутого победителями, сострадание соплеменникам Гайаваты и восторг, да, восторг при виде обезоруживающей мощи открывшегося поэту зрелища. История, словно мифическое чудовище, смотрит всеми глазами сразу. Результаты события, делая вывод, знать нельзя, но можно увидеть, как на картине, всё разом, в будущем, когда некое время окажется видно в ретроспективе. При современных средствах сохранения и воспроизведения прошлого невозможны ни забвение, ни идеализация того, что было. Сталин установил варварский режим (определение Лифшица), но, говорят, законность ввел. И законность на деле (не на бумаге) оказалась достаточно варварской, как и внедрение классических форм в искусстве, мое поколение успело испытать внедрение на себе. Но прежде чем Сталин установил варварский режим, варварские обстоятельства призвали к власти Сталина. А затем, после вечно-неблагополучного существования Советского Союза, мы развалились, не устояв против нажима извне и изнутри. США устояли на заре учреждения и не распались при расколе семьдесят два года спустя в отличие от нас, распавшихся на семьдесят пятом году. Не было на американцев сокрушительного внешнего нажима; им даже при взаимоуничтожении во время Гражданской войны позволяли решать внутренний кровавый конфликт без вмешательства извне. Россия их оберегала от английского вторжения. Сын Посла и Секретарь Американского Посольства в Лондоне, Генри Адамс, благодарил российского Императора за невмешательство в американские распри. А если бы во время раздора пошли на американскую республику интервенты со всех сторон?
Сокрушительный нажим на нас или отсутствие такового у них имел неисчислимое множество причин, а рассуждения об альтернативных возможностях выборочны. Истину о великих временах выражает искусство, по Гегелю, непосредственное созерцание истины – «Илиада», «Царь Эдип», «Песнь о Роланде», «Смерть Артура», Шекспировские «Королевские хроники», «Медный всадник», «Повесть о двух городах», «Тихий Дон», «Дело Тулаева». Но понять произведение можно только целиком, в этом сложность постижения художественно выраженной истины. Толстой настаивал: ему пришлось бы от слова и до слова повторить им написанный роман, чтобы выразить, что он хотел сказать. Если это два и даже четыре тома, значит, два или четыре тома. Но открывает истину литература, как литература, искусство художественного слова. Мы получаем образ события, однако образ – не определение. Умственно, да ещё задним числом разрешить такие конфликты невозможно. Трудно осознать неразрывность достижений и преступлений. Можно лишь возблагодарить Всевышнего за то, что не попал под «тяжелозвонкое скаканье» апокалипсического коня. Все-таки отдадим себе отчет: победа в Отечественной войне – позор? Овладение ядерной энергией – позор? «Тихий Дон» – позор? Подъем