Основных уроков Самарина создатели «Истории литературы США» не забыли, их труд – компендиум (любимое слово Р. М.), компактное вместилище обширнейших упорядоченных сведений. «Поразительно, как они всё это охватили!» – возглас американского литературоведа солидной академической выучки, который увидел переведенные на английский аннотации двух полутомов. Изумление понятно: подобных трудов в Америке уже не пишут – результат долголетнего, охватившего несколько поколений, воздействия так называемой «Новой критики». Авторы труда сами прошли «новокритический» искус, но не поддались ему чересчур. Глава о литературоведении включена во второй полутом шестого тома, есть там и о «Новой критике». Вместе с тем сказано: «Мы не будем говорить о “новой критике” как таковой, сколько постараемся указать на ее истоки» [История литературы США: т. VI, кн. 2, 777]. Иными словами, влияние «Новой критики», пришедшееся на 1940–1970 гг., не рассматривается. Между тем читать и перечитывать по канонам «Новой критики» «труднодоступное» стали именно в те годы и продолжали читать до полного истощения «критического» влияния, наступившего с концом «века критики». А теперь о тогдашем засилии теоретической критики говорится прямо: «Химера».
Читая главу за главой шестого тома, я вспоминал разговор с Алексеем Зверевым, моим литературным противником. Зверев назвал важнейшую, с его точки зрения, особенность современного литературного процесса в США: выживание значительной литературы в обществе потребления. Весомость той оценки сделалась понятна теперь, когда и у нас утвердилась рыночная экономика, а литература как общественная сила исчезла. Нам это, исходя из их опыта, пророчили американские участники двусторонних симпозиумов, но как-то не верилось, мы думали, главное – упразднить «Министерство правдопроизводства», Главлит, и не подозревали, что упразднение цензуры повлечет за собой упразднение литературы.
В шестом томе рассматривается, как американская литература создавала многомерную картину происходившего в стране и подрывала идеологию, то есть самооценку, лишенную самокритики. Авторы труда избегают пользоваться словом «разоблачение», тщательно разбирая тексты, они стараются показать, как художественное изображение проверяет самообольщение на прочность и обнаруживает «неразрешенность, а может быть, неразрешимость “американской мечты”»[История литературы США: т. VI, кн.1, 526–529] Как известно, в Америке материальный успех оказался отождествлен с представлением о счастье, тут, читая шестой том, я опять вспоминал Алексея Зверева, одну из его последних статей. Насколько я знаю, он лишь на короткое время бывал за океаном, однако успел взглядом специалиста, осознанно и воочию, убедиться в том, насколько в Америке силен так сказать «противник» серьезной литературы, а для подъема литературы, как видно, необходимо сильное сопротивление.
Достижение материального успеха в американских масштабах – это героическое свершение, это размах, равномерно преобразивший континент от берега до берега, превративший даже глушь и пустыню в благоустроенные национальные парки. Но и оборотная сторона достижений, цена успеха громадны, так что материала для литературы предостаточно. Литературный союзник Зверева, Николай Анастасьев, об этом написал…
Моя ошибка: это написал Василий Толмачев. Был ли он единодушен с А. М. Зверевым, сказать не могу, не знаю и по незнанию тут же допустил ещё одну ошибку. Я-то думал, Алексея Матвеича нет среди авторов последнего тома потому, что он ушел из жизни до начала работы над этим томом. А на самом деле, как я с опозданием узнал, Зверев за несколько лет до кончины разошелся с авторским коллективом по принциальным соображениям. Каким? Слышал, будто на заседании Ученого Совета «Алексей Матвеич заговорил, как Дмитрий Михайлович». Но слышать это мне уж слишком лестно, чтобы быть принятым за правду. Итак, Василий Толмачев:
«Поставив в центр своего творческого процесса вопрос о том, каков современный смысл выражения “иметь и не иметь”, а другими словами, чем мог бы стать жизненный ориентир “естественного человека” в ситуации чеканки фальшивых ценностей, ситуации предельно жестокой и в своей жестокости противоестественной, Хемингуэй создал развернутую мифологию романтическо-модернистского индивидуализма» [История литературы США: т. VI, кн.1, 312].
В этих словах, по содержанию и слогу, суть шестого тома «Истории литературы США», созданной российскими американистами того поколения, что пережило крушение мечты коллективистского общества.
Литература.
История американской литературы. Том первый. Ред. А. А. Аникст, А. А. Елистратова, В.М. Жирмунский, А. И. Старцев, В. Ф. Шишмарев. М.-Л.: Изд. АН СССР, 1947. 341 с.
История литературы США. Гл. ред. Я. Н. Засурский, Зам. гл. ред. М. М. Коренева. Том VI, кн. 1–2. Литература между двумя мировыми войнами. Отв. ред. Е. А. Стеценко. Москва: иМлИ РАН, 2013. 851с. и 966 с.
Палиевский П. В. Литература и теория. М.: Советская Россия, 1979, 285 с.
Самарин P. М. Т. С. Элиот // Иностранная литература. 1970. № 12. C. 221–293.
Самарин Р. М. Зарубежная литература. М.: Высшая школа, 1978. 463с.
Aldington, Richard. Death of a Hero. New York: Covici Friede, 1929. 398pp.
Greene, Graham. They wanted to use another name. A review of “Animal Farm” by George Orwell // Book Review. Evening Standard. August 10, 1945. P. 20.
Hoffman, Daniel, Ed. Harvard Guide to Contemporary American Writing. Cambridge, Mass: Harvard University Press, 1979. 618 pp.
Leavis F. R. New Bearings in English Poetry. Harmondsworth: Penguin Books, 1963. 261 pp.
Untermeyer, Louis. Modern American Poetry. A Critical Anthology. New York: Harcourt, 1942. 712pp.
2015/2016
Лев Толстой как зачинатель русской революции
(Стэндовое сообщение на международных, приуроченных к Столетию Октябрьской революции Толстовских чтениях 2017 года в ИМЛИ по теме «Толстой и революция», которые я не смог посетить, чтобы участвовать в дискуссии необычайно острой, согласно дошедшим до меня сведениям.)
Прямо на обложке книги «Достоевский, Толстой и революция» указано: автор книги – доктор медицины. Сведения о нем скудны, известно – сын Анатолия Дмитриевича Коцовского, врача-психиатра, видного кишиневского медицинского деятеля 1880-х годов, о нем в Кишиневе вспоминают до сих пор, в отличие от сына, о котором упоминаний нет. Судя по спискам публикаций Коцовского-младшего на Интернете, он занимался ма– кробиотикой, изучал возможности продления жизни. В 1923 г. в Кишеневе вышла брошюра «Генезис старости. Сравнительное био-химическое исследование», автор – д-р Д. А. Котсовский. В дальнейшем его сочинения о долголетии и бессмертии издавались и переиздавались на французском, английском и немецком языках под именем Диму А. Котсовского. На книге о Достоевском и Толстом фамилия автора так и обозначена.
Отчаянно смелый экспериментатор – характерная фигура 1920-х годов. Не только доктор Котсовский (1886–1967?), но и доктор Сергей Воронов (1867-?) ставили своей целью постижение секрета бессмертия, и, заметьте, дата кончины Котсовского стоит под вопросом, а у Воронова и вовсе отсутствует: они, подразумевается, в своих изысканиях будто бы добились успеха. Тогда же наряду с макробиотикой самоутверждались новые отрасли биомедицины: лечение гравиданом (экстракт из мочи беременных женщин) и евгеника – отбор наиболее приспособленных, этим увлекались генетики. Гравидан после катастрофических исходов был запрещен, а на многообещающие проекты перерождения откликнулся Михаил Булгаков, врач по образованию. Сейчас его повесть «Собачье сердце», ставшая в наши дни особенно популярной, воспринимается вне контекста того времени как карикатура на пришедшего хама, но это прежде всего изобличение ученого безрассудства, вознамерившегося выводить образцовых людей (тематика статей основоположника отечественной экспериментальной биологии Николая Кольцова). Дерзания биомедиков-новаторов могли быть лишь отчасти научными из-за отсутствия соответствующей технологии. И это преждевременное, должным образом научно-технически неоснащенное вторжение в наследственность и в естественное течение жизни, по нынешним понятиям, должно быть сочтено варварской вивисекцией и преступлением против человечества[311].
Добился ли доктор Котсовский серьезных биомедицинских результатов, сказать нельзя, но судя по публикациям, появлявшимся за границей до 1960 г., он не приостановил свои занятия макробиотикой. Однако, при том, что его труды значатся, согласно саморекламе, в «восьмидесяти библиотеках мира», они не числятся в каталогах ни Британской Библиотеки, ни Библиотеки Конгресса.
На склоне лет доктор медицины обратился к литературной тематике. В предисловии к сочинению о Достоевском и Толстом, он сообщил, что его книжка (78 стр.) является главой из подготовляемой им к печати «большой работы НАРОД и ХАРАКТЕР». Но книжка осталась его единственным, появившиймся на свет критическим опытом. Доктор медицины на литературный профессионализм не претендовал, но был начитан и владел пером, его небольшое по объему и формату сочинение содержательно насыщено. Книжка была выпущена в Нью-Йорке «Славянским издательством», не переиздавалась, стала библиографической редкостью и остается единственной монографией о двух великих русских писателях и Великой Октябрьской Социалистической революции.
У нас книга Котсовского упомянута исследовательницей, поместившей на Интернет под именем Helen Verber свою работу «Достоевский и нигилизм». В печати ссылка на книгу Котсовского сделана Е. Р. Пономаревым в работе «Лев Толстой в литературном сознании русской эмиграции 19201930-х годов» («Русская литература», 2000, № 3. с. 202–211, на Интернете с 2008 г.)
По справедливому мнению Пономарева, позиция, изложенная Котсовским в середине 50-х годов, это рецидив давней критики Толстого и Достоевского за их «вклад в подготовку русского бунта». Действительно, ещё в начале 1900-х годов по российским редакциям распространялось открытое анонимное письмо Толстому с требованием одуматься и прекратить пропаганду своих антагонистических воззрений, подливающих масла в разгорающийся революционный пожар. Критика Толстого, обзор которой дает Пономарев, обострилась в послеоктябрьские годы. Пономарев рассматривает колебания в отношении к Толстому зарубежной России, представленной старшим поколением эмигрантов (Бунин, Зинаида Гиппиус, Маклаков, Струве, Шестов и др.).