новые русские. Направление мысли умного американского журналиста – утопическое, будто Америку можно вернуть на полвека и даже на сто пятьдесят лет назад. Ведь с тех пор изменились не только условия жизни, изменились сами американцы, склонившиеся к получению вместо достижения. Однако новые русские, подражая Америке, и не думали учитывать уроков американской истории. Книга «Русские» была у нас запрятана за семью замками, скрыта теми, кто в книге фигурировал и сделал свои выводы из старательно сработанной книги.
Первая глава с описанием разъезда черных лимузинов у Кремлевского распределителя на улице Грановского – точная локализация истоков разобщения внутри общества, будто бы социалистического, где такого раскола быть не должно. «Поехали слуги народа!» – говорили москвичи, злыми глазами провожавшие черные лимузины. «Вони ж давно житлуют при кхомунизме», – ещё в хрущевские времена иронизировал Саввич, и надо было слышать, до чего горька была ирония наездника. «Я тебе разобъясню, как вони управляют», – говорил мастер призовой езды, когда мы с ним «шагали». Шагать лошадей – давать отдых рысакам между резвыми прикидками, шагают на ипподромному кругу под открытым небом. С ревом идут над нами на посадку тяжелые самолеты, но привыкшие к соседству с аэродромом рысаки и ушами не поводят. Саввич разобъясняет: «Сидят вечером Хрущев с Аджубеем, п’ють чарку…» Разобъяснял наездник семейный принцип государственного управления, какой расцветет в постсоветское время. Устами наездника, рабочего человека, говорила верная в основе народная мифология: всё решается своими, меж своих, ради своих интересов. Такое представление сложилось в массовом сознании жителей Советского Союза. Афористическая строка Маяковского «Очень правильная эта наша советская власть» окончательно перестала выражать общее убеждение. С перестройкой выплеснулось недоверие к власти, давно и глубоко таившееся в народном сознании с тех пор, как обещали и не дали землю. Всеобщего благоденствия не бывает, однако люди всё же мирятся с нехватками, если есть у них надежда на улучшение, а мы от наших властей слышали макбетовское «Завтра, завтра, завтра…»
Удивляюсь моим сверстникам, идеализирующим брежневский застой как время устойчивого благополучия. «Система, основанная на привилегиях элиты», – таково определение авторитетного советолога[183]. Добром поминающие Бровеносца словно и не помнят: «слуги народа» – символ того времени, «Русские» Смита – хроника тех времен: в стране распространилось острое чувство устоявшегося неравенства, повылазило профитерство, деньги, блат, взятки стали решать всё. При Брежневе сложилась теневая экономика, которую в перестройку оставалось легализовать.
«Можно ли считать случайностью, что буквально каждый, сверху донизу, из находившихся на руководящих должностях являлся преступником, прямо или опосредованно связанным с целой разветвленной и властной сетью», – это перевод выписки, сделанной мной из американского издания книги юрисконсультанта Союза писателей Аркадия Ваксберга «Советская мафия», книга вышла в Америке в 1991-м году, раньше чем в России и в основном посвящена Брежневскому времени[184].
Горбачевские реформы совершались по ходу внутренней борьбы наверху. Лидеры перестройки, обладавшие всей полнотой власти, сумели проделать маневр, какой, судя по прецедентам, обычно (за исключением революций) удается властям: канализировать, перенаправить, отвести от себя народное недовольство. Реформационная фракция в коммунистических верхах ещё и провоцировала протест, обращая всеобщий яростный гнев против нерасторопных коммунистических консерваторов, а те, как быки, шли на заклание. Провокацию могло бы обезвредить КГБ, но и там не нашлось энергии, называемой политической волей, мешало и заблаговременно принятое партийное решение о неприкосновенности ЦК КПСС.
Ныне, задним числом, обнаруживают, что советским людям нечего было жаловаться. Все жили, оказывается, чудесно, пусть ещё не при коммунизме, но уже на уровне капиталистических стран, пусть не самых богатых. Как поворачивается язык говорить такое, себе не представляю. Думаю – свобода слова, и городят чепуху, за которую, знают, с них не спросят. В будущем, когда остынут пристрастия, в учебниках истории, быть может, напишут: «В брежневские годы образовался мир теневых связей, и воротилы этого мира в союзе с партийно-государственным руководством по ходу псевдореформ, названных перестройкой, используя в своих интересах неуклонно нараставшую массовую неудовлетворенность, осуществили колоссальный обман трудящихся – грабительское присвоение государственной собственности». Привилегии советской элиты сохранились, элита перегруппировалась и, пользуясь отговоркой «Я – не я, и лошадь не моя», возложила ответственность за развал на ту партию, к которой раньше принадлежала.
Политика – не специальность, политика – дело любительское, в политику толкает честолюбие, корыстолюбие и прочие похвальные чувства. Но выдумки и вранье случается слышать не от манипуляторов, работающих на богатого хозяина, те лгут, даже если в фактах не ошибаются, они всего лишь подтасовывают и замалчивают факты или просто не знают фактов, противоречащих тому, что они утверждают. Неведение политикам помогает – их безосновательные утверждения невозможно опровергнуть – им нельзя возразить, своего рода людная улица с односторонним движением. Но как воспринимать фантастические суждения специалистов или, как их теперь называют, экспертов?
Уважаемый экономист, советник государственного руководства, предлагает рецепты оздоровления российской экономики и, желая убедить в праведности предпринимательства на примере стародавнего российского купечества, с экрана телевизора спрашивает: «Помните у Островского: “Купецкое слово крепко”?» В экономике я не смыслю, но реплику помню – из «Бесприданницы». Помнит ли эксперт? Ведь у Островского торгуются за содержанку, и один потаскун другому обещает не нарушить условий сделки. Нашел же экономист праведников! Если этому, так сказать, крепкому слову мне предлагают верить, то я не поверю ни одному слову рассуждающего об экономике и подкрепляющего свою мысль не сказанным у Островского а, кроме того, очевидно, забывшего сказанное у Гоголя по адресу купечества, а ведь эти строки знал каждый из нас со школьной скамьи: «Архиплуты, протобестии, надувайлы морские! Обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь её, поставивши гнилого сукна».
Слушаю финансиста – авторитетно, складно, понятно излагает, объясняя, кто такие хозяева денег, у меня в голове яснеет, мозги мои прочищаются, кажется, понимать начинаю происходящее в мире финансов. И вдруг вижу и слышу, как финансовый просветитель, словно в него вселился Дух Святой, призывает уповать на волю Божию и почаще читать Новый Завет, особенно Откровение Иоанна Богослова. Тем же авторитетным тоном, каким разоблачал разрушительную политику Российского Центрального Банка, финансист готовит нас к Апокалипсису, причем, подчеркивает, что евангельские предсказания следует понимать буквально – принять как неотвратимую достоверность грядущие последние дни существования земного. Попутно, с утверждением веры в слово евангельское о конце света, финансист ниспровергает эволюционизм, хочет дело Дарвина назад повернуть. Моя вроде бы прояснившаяся голова опять затемняется, уж я и не знаю, стоит ли слушать суждения финансиста о финансах.
Во всяком случае, этого финансиста, обратившегося в телевизионного проповедника веры, слушать больше не стану, как перестал слушать американских телевизионных пророков, потому что они безграмотно и бессовестно обращаются с тем, что проповедуют. И финансист, взявшийся за библейскую экзегетику, это пирожник, тачающий сапоги. Я не истолкователь, а читатель тех же текстов – следую комментариям библеистов[185]. Апокалипсисы (откровения), посылаемые Всевышним через Пророков людям, есть божьи увещевания готовиться к грядущим бедствиям. В Библии апокалипсисы повторяются не меньше шести раз. Пять из них входят в Старый, или Ветхий Завет. Новый Завет, или Евангелие Иисуса Христа, следует старозаветной традиции с тем отличием, что от Всевышнего представительствует Сын (или Агнец) Божий, а он – через Апостола – призывает раз и навсегда отречься от существования Земного и готовиться ко встрече и пребыванию с Творцом в мире Небесном, переждать армагеддон до полного обновления на новой Земле и под новым Небом. Исторически достоверной подосновой пророчеств являются непрерывные межплеменные конфликты на территории Палестины и внешняя агрессия ближневосточных империй, а также – имперского Рима. Старо- и Новозаветные пророчества – это воспоминания о прошлых бедствиях, обращенные в будущее. Откровение Иоанна явилось, предположительно, откликом на гонения христиан в правление Доминиана. Идея смены благополучных и бедственных времен перешла в круговорот Вико, определена в «Коммунистическом манифесте» как периодические промышленные кризисы, переименованные на современном Западе в финансовые циклы. Тут бы эксперту и высказаться, не выходя за пределы своей специальности.
Библейские пророчества, в том числе, Откровение Иоанна, призывали людей взяться за ум, а эксперт вместо этого так, между прочим, ниспровергает Дарвина, пытаясь подорвать один из научных принципов современных представлений о мире, причем, пользуется устарелыми, давно опровергнутыми доводами. Эволюционизм давно перестал быть теорией и является признанным фактом развития вместо творения. Но эксперт держится контрдоводов столетней давности. Веровать ученому не запрещается, однако публично ученый не должен совмещать научное объяснение с религиозной проповедью. Это – путаница знаний и верований, поэтому путаника полагалось бы отлучить от просветительской трибуны. Правда, даже российское правительство приплетает хилиазм к политическим заявлениям, но финансисту ведь, наверное, известно, что после таких гибридных деклараций правительство заметно теряет в доверии избирателей.